Евгений Таганов - Рыбья Кровь и княжна Страница 2

— Ну и что мне по этому поводу думать? — снисходительно подтрунивал над шутом-доносителем «глуповатый влюбленный». — Это его право поступать, как он считает нужным.

— Все говорят, что он постарается облапошить тебя с приданым Всеславы.

— А я посажу княжну в темницу и не выпущу, пока он все не отдаст, — то ли всерьез, то ли в шутку размышлял липовский князь.

— А хочешь, я так это дворовым Рогана и передам?

— Ну передай, — чуть подумав, разрешил Дарник. Было любопытно, что из его шутливой угрозы может получиться. — Передал? — спросил он у Корнея чуть погодя.

— А как же! — широко ухмыльнулся тот.

Князь Роган вида не подал, дошло до него это нашептывание или нет. Зато Всеслава уже за свадебным столом так впрямую и спросила:

— А правда, что ты за меня требуешь огромное приданое?

— Больше серебряных дирхемов я люблю только золотые солиды, — серьезно шепнул жених.

Она изумленно покосилась на него: разве можно своей невесте признаваться в таком? Дарник едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Миловидная, кукольнолицая княжна напоминала ему детскую игрушку, с которой хотелось забавляться по ее детским правилам. Слишком рано став взрослым, он в последнее время все чаще ощущал в себе потребность в озорном ребячестве. Одной из таких отдушин являлся Корней, теперь точно так же по-приятельски смотрел князь и на Всеславу.

Да и смешно выглядело само понятие приданого. В его родной Бежети никто никогда не помышлял ни о приданом, ни о выкупе невесты. Переходя жить в дом суженого, молодая брала из отцовского дома телушку или овцу, чтобы рядом было второе близкое живое существо, и на этом все заканчивалось. Если же жениху в родительском жилище становилось тесно, то он выстраивал свой дом, и опять помогали ему не родичи, а бывшие товарищи по детским играм, так же как и он сам потом не мог отказать им в подобной помощи. Ну и, конечно, никому даже в голову не приходило говорить молодому парню, кого именно он должен выбирать себе в жены. Это вот здесь, в городах, да у князей все почему-то боятся уронить себя, указывая своим сыновьям и дочерям, с кем им надо соединяться и на каких условиях.

— Я ведь вовсе никакой свадьбы не предполагал, — откровенничал с зятем князь Роган перед самым пиршеством. — Просто хотел показать дочери каганскую столицу, а тут ты как медведь из берлоги. Ну и какое бы ты хотел приданое, только честно? Много дашь — плохо, но и мало дашь — уже мне чести не будет.

— У тебя есть ромей-каменщик Серапеон, пошли его. Если совсем щедрый, добавь еще оружейника Бобряту.

— Да они вольные люди, как я их насильно пошлю?

— Верно, насильно послать не можешь, — согласился Дарник. — Но сделать их жизнь в своем городе невыносимой любому воеводе-наместнику, не то что князю, под силу.

— А откуда ты про них проведал?

— Ты, князь, еще в Корояке за стол садишься, а я в Липове уже знаю, что у тебя на столе стоит, — нахально отвечал зять.

— Хорошо, подумаю. Но учти, что теперь и ты по рукам и ногам повязан моей дочерью. Не смотри, что она румяная и стыдливая, стержень в ней даже не мой, а ее деда по матери, его когда-то замучили в Хазарии за то, что он плюнул в лицо их главному визирю. Я слышал, что свою первую жену ты приказал разрубить на две половины. С Всеславой этого у тебя не выйдет, так и знай.

Дарник и сам предчувствовал, что особо горячей любви у него с короякской княжной не получится. Дворовые люди Рогана успели донести ему, что за нее уже четырежды сватались другие князья и воеводы, и всех их Всеслава отвергла. Здесь, в Айдаре, он как следует рассмотрел этих предыдущих неудачливых женихов, побольше выведал и о самой княжне, и стало более-менее понятно, почему именно ему повезло с ее согласием. Главным удовольствием рогановской дочери было скакать на лошади и стрелять с седла из лука по лесной и полевой дичи. Наверняка не один раз в воображении примеривала на себя плащ древних женщин-воительниц, допускающих к себе мужчин на одну только ночь, а потом безжалостно убивающих их. Ну и, конечно, молодой князь — умелый поединщик был для нее предпочтительней любых пожилых толстяков.

О женщинах-воительницах Дарник подумал в качестве забавного предположения, однако, к его изумлению, уже в первую же брачную ночь это предположение начало сбываться. Юная, поминутно краснеющая девственница принялась распоряжаться им, как прожженная бесстыдница, словно стараясь побыстрей избавиться от некой докучливой обязанности. Но так как настоящего опыта у нее не было никакого, то и получилось, что называется, ни себе ни людям. Дарник переубеждать дурочку не стал, восторженные привязчивые возлюбленные у него уже были, почему бы не познакомиться с возлюбленной пугливой и дикой и посмотреть, как она из своей командирской глупости будет выкручиваться дальше.

Наутро выяснилась еще одна причина столь странного поведения Всеславы. Оказалось, что каждый свой день она сверяет со стариком-звездочетом и гадалкой-колдуньей, и, если те уверяли, что сегодня у княжны не самый лучший день для любовных утех, значит, он и должен был стать не самым лучшим.

— Самому не верующему ни во что мужу досталась самая суеверная жена, — зубоскалил по этому поводу Корней.

Дарник лишь передергивал плечами: почему бы и нет? Отчужденное поведение молодой жены ничуть не обескураживало его. По ее отдельным коротким ответам он успел определить, что княжна, за исключением своих гаданий, достаточно умна, читает по-словенски и по-ромейски и хорошо отличает главное от второстепенного, причем главным у нее является он, ее муж. Об этом прямо сказала ему Нежана, служанка-гадалка Всеславы:

— Ты не смотри, что твоей невесте пятнадцать с половиной лет. Княжеский долг для нее на первом месте, а все остальное на втором. Даже жаль отдавать ее тому, кто не может полностью оценить все ее достоинства.

Разумеется, Нежана явилась в горницу к липовскому князю не только затем, чтобы сообщить это. Ее острый проницательный взгляд буравил Дарника почище плотничьего сверла: не захочет ли отважный воин сам погадать на свою судьбу. Князь ее выразительные поигрывания колдовскими амулетами встретил презрительной усмешкой, на слова же заметил со всей строгостью:

— Сейчас я тебе твою дерзость еще спущу. Наверно, спущу и на второй и на третий раз. Но на четвертый раз ты исчезнешь, и никто не будет знать куда.

Нежана вылетела из горницы как заполошная курица, живо вспомнив, что Рыбья Кровь сам любит гадать колдунам, ставя их связанными на тонкий чурбачок с петлей на шее и дожидаясь, свалятся они с него или сумеют развязать свои руки.

Поначалу предполагалось, что оба княжеских поезда двинутся на Корояк вместе. Но, представив в подробностях, как это будет на самом деле — ехать вместе с разговорчивым и властным тестем, Дарник поспешил отказаться, сославшись на то, что из Малого Булгара пришли тревожные вести, и ему надо возвращаться в Липов именно через это свое южное городище. Князь Роган напомнил, что в Корояке необходимо передать дочери необходимое количество женского имущества, но Всеслава сама возразила отцу:

— Неужели ты думаешь, что в Липове не найдется для меня подходящих одеял и подушек.

— Вот видишь, уже прямо сейчас княгиней себя почувствовала, — посетовал тесть. — Да куда вы поедете по зимнему бездорожью, да еще по краю Дикого Поля, где тарначи пошаливают.

— У меня тоже сорок шалунов с мечами имеются, — отшутился Рыбья Кровь. — Мне бы их самих как-нибудь от наскока на тарначей удержать.

Оставшись наедине с мужем, молодая жена заговорила не так решительно:

— Мои ближайшие пять дней по звездам и гаданиям будут очень опасными.

— Ну так это у тебя, а у меня в эти пять дней всё будет хорошо, — сохраняя серьезность, произнес липовский князь.

Собственные гриди тоже особого восторга по поводу нового маршрута не выразили.

— Через Корояк и Липов до Малого Булгара гораздо скорее бы получилось, — осторожно намекнул один из вожаков.

Дарник снова, как и во время состязания на съезде дружинников, пожалел, что, вместо надежных и готовых на любой риск арсов-телохранителей, захватил в Айдар молодых юнцов из вожацкой школы.

Два первых дня от Айдара ехали по проторенной дороге, и все было хорошо: встречные обозы и всадники, теплый кров, горячая еда и истопленные бани в гостеприимных городищах и селищах. К удивлению князя, ничто не менялось в отношениях с молодой женой ни на вторую, ни на третью брачную ночь. Привыкнув к тому, что женщины всегда готовы бесконечно продлевать любовные игрища, Дарник с изумлением обнаружил, что они с Всеславой словно поменялись местами, это он по-женски жаждал продолжения жарких объятий, а она, как старый насытившийся муж, отворачивалась к стене и сразу засыпала.

Зато днем был полный порядок. Всеслава в свой княжеский возок почти не садилась, горделиво гарцевала рядом с мужем на горячей белой кобылке, побуждая Дарника так же скакать и красоваться. Князь ее вызов не спешил принимать, намеренно пускал своего коня шагом или легкой трусцой и находил любой предлог, чтобы подолгу разговаривать с гридями или Корнеем. Когда впереди пошел глубокий непроезжий снег, он сам перебрался в возок, где читал купленные в Айдаре свитки и книги и делал вид, что думает о чем-то своем, княжеском. Но скрытый расчет поставить жену в неловкое положение не оправдался. Всеслава, мало еще зная мужа, приняла его поведение за нечто обычное и должное и, ничуть не смущаясь, вовсю болтала и смеялась со своими челядинцами и вожаками гридей. Дабы никто не подумал, будто между молодыми что-то не так, Дарник уже сам выбирался наружу, придираясь к дружинникам с мелкими замечаниями. И тогда часть жизнерадостного настроения княжны доставалась и мужу.