Александр Мазин - Цена Империи Страница 2

— Эй, Скулди! — крикнул Коршунов. — Скажи этим ромлянам, что я хочу видеть их военачальника.

— Зачем он тебе? — отозвался герул. — Скоро ты увидишь богов.

— Хочу взглянуть на того, кто нас победил, — заявил Алексей.

«И договориться, если удастся», — добавил он мысленно.

Такая казнь хороша тем, что у судьи есть время передумать. Но надо поторопиться. Большинство казненных будут умирать несколько дней, но такие, как Ахвизра, не смогут продержаться долго. Чем черт не шутит? Вдруг Коршунову удастся переубедить римлянина?

В любом случае, терять нечего…

— Эй, вы! — гаркнул Скулди по-латыни. — Наш вождь желает сообщить что-то важное вашему главному командиру.

— Пусть скажет мне, а я передам, — ответил старший из стражников.

— Так не пойдет!

— Стало быть, не пойдет, — флегматично отреагировал стражник. — Чтобы я беспокоил принцепса из-за такого вороньего корма, как вы…

Внезапно слух Коршунова потерял остроту: словно в уши вату напихали. Сквозь эту вату до него доносилась перебранка Скулди и охраны, крики ворон, лязг металла откуда-то со стороны римского лагеря…

— Эй ты, варвар!

Острая боль вспыхнула в раненом боку. Коршунов сдержал стон, с усилием разлепил глаза. Стражник, вознамерившийся было еще раз ткнуть древком копья в бок Алексея, не стал этого делать.

— Ты хотел мне что-то сказать, варвар?

— Я… — голос стал сиплым, в глотке — будто наждак.

Что-то влажное прижалось к губам Коршунова. Губка, набухшая кисловатой влагой.

— Кто ты?

— Старший кентурион Гай Ингенс. Что ты хотел мне сказать?

— Я… — Алексей посмотрел сверху на кирпично-красное, со свернутым в сторону носом грубое лицо старшего кентуриона и понял, что надеяться не на что. С этим человеком ему не договориться. — Я? Ничего.

— Тогда подыхай молча, варвар! — сердито бросил кентурион. Развернулся и двинулся вниз, лавируя между крестов.

Коршунов закрыл глаза. Нет, ему было не страшно умирать. Обидно немного. И Настю жалко. Как она теперь, без него?

Часть первая

ВОЖДЬ ВАРВАРОВ

«Necesse est maximorum minima esse initia»[2].

— Никогда… никого… такой… как ты… Настя… — шептал по-русски Алексей в мягкое ушко с крохотной дырочкой от сережки.

Струи черных волос, шелковые змейки, оплели его шею.

— Что-что-что ты говоришь?.. — бормотала она по-гречески. — Я не понимаю, Алёша…

«Алеша» — первое русское слово, которое она выучила.

«Скажи, как звала тебя мама?»

«А тебя?»

«Анис…»

«А меня — Алёша».

«Алеша». — Она выговорила правильно, с первого раза. У нее были замечательные способности к языкам.

У нее были способности ко всему. И здесь, на ложе, на покрывале из алого шелка, в полной темноте крымской ночи, внутри шатра, Алексей видел каждую частичку ее тела. Руками, губами, кожей…

— Анис, ты меня любишь?

— Любишь!

Это русское слово она тоже узнала одним из первых.

— Еще?

— Не сейчас… — Тонкие пальцы с острыми ноготками мышиными лапками пробежались по коже. — Не надо, Алеша. Ты должен быть сильным… завтра. Не то он тебя убьет…

— Тогда отпусти меня.

— Я-а-а? — Изумление, смех, низкий, хрипловатый, после которого ну просто уже невозможно…

— А-а-х… — Влажные ладошки легонько толкнули его в грудь, Алексей послушно скатился на край ложа (голова свесилась вниз) и замер — нет, не в изнеможении, в сладкой расслабленности. Но никогда он не чувствовал себя таким сильным. Никогда…

Снаружи перекликались часовые, залаяла собака… военный лагерь. Тысячи людей. Тысячи обученных убийц. Войско. Дружины рикса Одохара, рикса Комозика… и его, рикса Аласейи, Алексея Коршунова, того, чьи небесные паруса — цвета снега и крови. Если, конечно, завтра его не убьют….

Анастасия зашевелилась. Маленькая ступня коснулась его колена… легкий, бесшумный прыжок — звук поглотила медвежья шкура у ложа.

— Пей… — Чаша с разбавленным (по-гречески) вином коснулась его губ.

Возлюбленная умела угадывать его желания раньше, чем сам он успевал их осознать.

Алексей знал, кем она была раньше. Гетерой. И шпионом. Эта великолепная женщина с талией столь тонкой, что ее можно обхватить пальцами, с кожей младенца и голосом, стирающим все, кроме чувственности, — эта женщина была оружием более страшным, чем копье в руках родича Коршунова Агилмунда, лучшего из готских воинов, которого знал Алексей. Анастасия была смертоносным оружием, отравленной стрелой, изготовленной в Риме, чтобы внезапно и безошибочно вонзаться в сердца врагов империи. Но Алексей не ревновал к ее прошлому. Ведь теперь она принадлежала ему, а не великой римской империи. Только ему. Да, он сам никогда не сможет пользоваться этим оружием по-настоящему. И не захочет. Эта стрела больше не будет пронзать сердца. Разве что чиркнет пару строк на пергаменте — и полетит через море свернутый в трубочку крохотный свиток… и сделает… нет, уже сделал больше, чем тысяча готских копий.

Алексей отнял у нее чашу, привстал и сам поднес серебряный кратер к ее припухшим губам. Даже в полной темноте он знал, каковы ее губы, и видел ее смуглое лицо так же хорошо, как при свете дня. Он слушал, как она пьет, и думал о том, что скоро, очень скоро им придется расстаться. Даже если из завтрашнего поединка он выйдет победителем. Потому что в море, в набег он ее точно не возьмет. Потому что ему легче самому умереть, чем потерять ее…

Глава первая

Готы, герулы, бораны и прочие варвары

— Значит, вот ты каков, Аласейа, Большая Вода, тот, кто пришел с неба…

Риксу герулов Комозику — за сорок. Здоровенный, под два метра, костлявый, борода — пакля, руки — клещи. На каждой руке — полкило золота.

— Что-то ростом, смотрю, ты не очень. Плохо, что ли, кормят у вас там, в Байконуре?

«Ах ты морда зеленая, — подумал Коршунов. — Осведомленность свою показать решил…»

— А у нас по величине только о быках судят, — осклабился он. — Которых на мясо откармливают. Воина же по-другому оценивают.

Комозик нахмурился: прикидывал, не оскорбили ли его?

— И как же у вас воинов оценивают?

— По делам, — лаконично ответил Алексей.

Вертикальная складка на лбу рикса герулов разгладилась. С делами у него тоже обстояло неплохо.

— Пошли, что ли, Одохар, перекусим, — сказал он. — С дороги в глотке пересохло. Такой путь… — и ухмыльнулся щербато.

«Ну и рожа, — подумал Коршунов. — Одохар в сравнении с ним — просто красавчик».

А вот с чувством юмора у рикса все в порядке. За прошлый день герульская дружина прошла максимум мили три.

Это Алексею Скулди поведал. И пояснил почему. Негоже такому вождю, как Комозик, ждать такого вождя, как Одохар. Земля здесь чужая. Оба — вроде как гости. А по положению — равные. Следовательно, и на место должны прибыть одновременно.

— Пойдем, — кивнул Одохар.

Совещание на высшем уровне.

Они удалились.

Коршунов огорчился. Рассчитывал, что его тоже пригласят. Утешало то, что Агилмунд и Скулди, «замы по безопасности», к руководству не присоединились.

— Вот что, почтенные гревтунги, пойдемте-ка прогуляемся, — предложил Скулди. — Хочу вас кое с кем познакомить…

— Это с кем же? — подозрительно спросил Ахвизра.

— Увидишь. Не хочешь — можешь не ходить.

Привлеченные разговором, к друзьям подтянулись несколько герулов из прибывших с Комозиком. Тоже зеленомордые. Коршунов поискал среди них первого кореша Скулди и своего старого знакомца Кумунда… Не обнаружил. Хотя пара-тройка герулов размерами Кумунду ничуть не уступала.

— Не пойдешь?

— Как же! Ты тут небось уже все разнюхал: и где пиво слаще, и где девки мясистее! — ухмыльнулся Ахвизра.

— Насчет девок ты промахнулся! — заржал Скулди. — Девок надо было с собой привозить. Вон как Аласейа! На! Подарок соложнице твоей! — На мозолистой ладони герула оказался зеленый флакончик с затейливой пробкой.

— Это что? — осторожно спросил Коршунов.

— Бери-бери! Ей понравится!

— Благовония, что ли?

— Вроде того. Стайса твоя знает. — Скулди ухмыльнулся довольно-таки похабно.

У Коршунова даже возникло желание дать ему в глаз, но он сдержался. Горбатого могила исправит. Тем более — дорогой подарок, сразу видно.

Тут Коршунова слегка оттеснил здоровяк Ахвизра.

— Слышь, герул, а что ты насчет девок сказал, я что-то не понял… — прорычал он.