Петр Заспа - Антипиранья Страница 2

Денис стоял и не верил собственным ушам. Он был уверен, что все это недоразумение или чей-то глупый ляп. Где-то кто-то напутал с документами, но все уже образовалось, негодяя наказали, теперь осталось посмеяться и идти догуливать отпуск. Но вот теперь земля под ногами качнулась, под потолком отдела кадров грянул гром, и новость о сокращении обрела суровую реальность. Денис взял обходной и посмотрел на расплывшиеся жирные буквы.

– Ты у нас что заканчивал? – Морозов взглянул на парня, застывшего с растерянным видом, и потянулся к стопе личных дел. – Так, капитан-лейтенант Заремба. Военный институт физической культуры. Так чего ж ты раскис? Пойдешь в фитнесс-центр тренером или свою школу откроешь. Ты же у нас… – Морозов перевернул пожелтевший лист. – Мастер спорта по боксу! Во как! Да я бы на твоем месте уже давно отсюда лыжи смазал.

Денис промолчал, прикрыл за собой дверь и на ватных ногах вышел во двор. Он еще много чего мог бы добавить в послужной список своих спортивных заслуг и достижений, но разве в этом сейчас дело?

Дерябин заметил его, тут же подскочил, с сочувствием похлопал по плечу и полюбопытствовал:

– Придумал, чем в народном хозяйстве займешься?

– А-а?..

– Я бы на твоем месте к какому-нибудь «бугру» в телохранители подался. Там твои кулаки быстро оценят и платить хорошо будут. А еще лучше езжай к французам в Иностранный легион. Я по молодости мечтал. Там нашего славянского брата ценят. У них мало найдется дураков за тысячу евро свою задницу подставлять где-нибудь в Афганистане или жариться в Джибути. А тебе там цены не будет.

– Я патриот.

Денис попытался отмахнуться от назойливого мичмана, но Дерябин и не думал отставать, загородил собой проход, поднял палец и важным тоном произнес:

– Запомни, Денис! Я побольше твоего прожил и понял: патриотизм – это фанатичная убежденность в том, что раз МОЕ, то самое лучшее! И только так! И не обсуждается! Пусть оно дерьмом попахивает, но я за него костьми лягу! А им только того и надо. – Дерябин вновь погрозил кулаком в небо. – Можно втоптать тебя в грязь, можно твердить тебе, что ты быдло, а чуть возмутился, тебе сразу – хреновый патриот!

– Я не им служу, а Родине.

– Ну-ну. Не сильно-то ей твоя служба нужна. Меня, старую развалину, оставили, а тебя, здорового бугая, выбросили! А с меня-то что толку? Анализы и те только докторов пугать. Денис, послушай меня, плюнь на все и живи нормальной спокойной жизнью. А если на нас нападут янки, то сделай вид, что тебя это не касается. Я так думаю, они придут за ресурсами, да? Так? А раз так, то газ, нефть и прочие богатства давно не принадлежат мне, тебе и вообще российскому народу. Все давно поделено между всякими абрамовичами, дерипасками и миллерами! Так почему же русский Иван должен подставлять свою голову за чужое? Они-то свалят в первый же день, в окопы не полезут. Пусть набирают частную армию, платят ей и она защищает их частную собственность. Сегодня они нас душат кошмарными ценами на бензин, газ, свет, а мы потом за них погибай?

Денис посмотрел невидящим взглядом на Дерябина и пошел вдоль плаца к ангарам со спецтехникой. Ноги, будто свинцовые, тяжело переступали сами собой, а в голове сверлила мысль: «Теперь что? Я здесь лишний?»

Во рту гадко пересохло.

А и вправду, куда теперь? Он никогда не задумывался над мыслью, что будет, если всего этого не будет? Служба казалась такой же вечной и незыблемой, как бетонные волнорезы. Все виделось расписанным на десятилетия вперед. Сейчас он командир группы, затем получит отряд и звезду капитана третьего ранга. Потом уже можно искать должность в штабе и колоть погоны под звезды кап-два. А там, глядишь, и кап-раз не за горами. Упали три звезды на погон, и считай, жизнь состоялась. Все логично, ясно и понятно. Обычный путь человека, избравшего целью своей жизни военную службу.

И вдруг все становится с ног на голову! До сегодняшнего дня ты материл службу за ее нервотрепку, вечный аврал, ненормированный рабочий день. Но вот тебе говорят: «Ничего этого нет! Ты свободен!» А ты смотришь по сторонам и не понимаешь – о чем это они? Где эта свобода? Ведь впереди пропасть!

Денис вспомнил о Сане и пошел на склад материально-технического обеспечения. Елкин закончил тот же институт, что и Денис, но на жизнь смотрел с более практичной стороны. При первой подвернувшейся возможности он перемахнул в службу тыла, с радостью сменив беспокойные будни боевой части на сладостную нирвану кабинетной и складской работы. Спорт он теперь вспоминал, только глядя в телевизор, обзавелся брюшком, выпирающим сквозь рубашку, и вторым подбородком.

В ответ на все старания Дениса поднять утром его на зарядку Саня лениво отмахивался и философски изрекал из-под одеяла:

– Если бы физзарядка была полезна, у каждого еврея на кухне имелась бы перекладина!

Но, несмотря на полную противоположность, их связывала крепкая дружба. Друг за друга они всегда стояли горой.

Саня поджидал Дениса у ворот вещевого склада.

– Глядя на тебя, хочется удавиться! – Он смерил приятеля оценивающим взглядом и добавил: – Вижу, не обойтись без пивотерапии.

– Мне сегодня надо обходной сдать.

– Забей! Морозов всем так говорит, да никто не торопится. Подожди, я склад закрою, и подумаем, чем заняться.

Он заглянул внутрь и вызвал мичмана Чудинова, своего помощника, молодого, хорошо откормленного хлопца с хитровато бегающими глазками.

– Чудо, я сейчас на обед, а потом, если кто-то спросит, – убыл в штаб, подписывать накладные.

Чудинов, любивший, когда начальник исчезал, потому что тогда он оставался за главного, радостно закивал.

– Пошли, Денис. – Саня потянул его в обход окон начальства, вдоль забора, ограждавшего часть. – Я уже придумал, что мы сделаем. Возьмем в общагу три-четыре коробки пива и устроим у тебя пивной… вернее, военный совет.

Жили они в офицерском общежитии. Точнее, оно когда-то было офицерским, а теперь в нем кто только не обитал. Денис поначалу удивлялся, глядя на смуглых сынов Кавказа, дефилировавших по коридорам, но потом понял, что на дворе век рыночных отношений, а потому – радуйся, что еще самого не выкинули из номера, пусть и захудалого, но все же отдельного. Общага была построена еще во времена незабвенного Никиты Сергеевича и уже порядком обветшала. Под стать ей был и микроскопический номер с древней мебелью, до сих пор висевшей на балансе коммунально-эксплуатационной службы. Красная полированная тумбочка с инвентарным номером на обороте еще видала крах советской империи, а круглый облезлый стол на гнутых ножках, наверное, помнил крушение империи Российской. Такими же были и стулья. А рассохшаяся деревянная кровать до сих пор не развалилась лишь потому, что обитавшие в ней клопы крепко держались за руки.

Почуяв бесплатное халявное пиво, в номер сразу набились друзья. Затем проход загромоздили друзья друзей. Потом появились и просто слоняющиеся без дела обитатели общежития, руки которых едва протискивались за банкой пива.

Денис сидел мрачный, не обращая внимания на радостных соседей по этажу, ржавших в дверях и не понимавших, по какому поводу выставлено угощение.

Когда взрывы смеха стали уж совсем не к месту, не выдержал Саня:

– Эй, там, заткнитесь! Не видите, у человека депрессия? А то смотрите, если он сейчас начнет ногами махать, то нам здесь всем места будет мало! – Но сам Саня не слишком-то расстраивался, обнял Дениса за плечи и весело успокаивал: – Брось, Дэн! У тебя жизнь только начинается. Займешься бизнесом, а я тебе помогать буду.

– Да какой из меня бизнесмен? Может, и в самом деле в легион рвануть?

– Не наслужился?

– Пойми, Саша. – Денис тоскливо посмотрел на собственные погоны. – Не могу я без них. Ничего другого не умею, а без службы жизнь себе не представляю. Слыхал про гусара-поэта Дениса Давыдова? «Сабля, водка, конь гусарский, Я рожден для службы царской!» Вот так и я. Сколько себя помню, только о службе и думал.

– Понимаю, Денис. Как не понять – в жизни всегда есть место подвигу! Да только вот держаться от этого места надо подальше! И не те ты стихи читаешь. Я тебе вот такой расскажу:

Строчки вяжутся в стишок,Море лижет сушу.Дети какают в горшок,А взрослые – в душу!

Не слыхал такой? Сурово, но точно. В духе нашего времени. Как с тебя списано.

Елкин щелкнул крышкой очередной банки, опрокинул ее в горло и проглотил, будто пересохшая земля летний дождь. Уставившись на покосившуюся люстру, он лихорадочно соображал, какими еще аргументами направить друга на путь истинный.

Тут, бесцеремонно растолкав толпу в дверях, вошел Егор Никифоров. Вернее, распихал всех его пес, а Егор лишь влетел, вцепившись в поводок. Егор был личностью крайне эпатажной. Чего стоила только короткая, выкрашенная в желтый цвет прическа-площадка. Худой, длинный, щеголявший зимой и летом в высоких ботинках на шнуровке цвета блю, Егор походил то ли на скинхеда, то ли на альпиниста, отбившегося от группы. С вечной трехдневной щетиной и стреляющим по сторонам хитрым взглядом рыночного жулика, он протиснулся к столу и запустил руку в коробку с пивом. В мужской компании Егору всегда были рады. Но причиной тому была не экстравагантная прическа или синие берцы, а пес Цезарь. Роскошный стаффордширский терьер, черный красавец с белой грудью, Цезарь был псом огромной и добрейшей души.