Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку Страница 2

— Значит, мы вышли не там, где считали, — сказал кибернетик. И поежился. — Здесь здорово холодно.

Экзобиолог была так молода, что о возможной смерти просто не задумывалась. Главным для нее оказался шок от крушения теории, в которую она верила с излишней, но понятной страстью. И крикнув: «Я сейчас!» — побежала к ближайшему дереву, чтобы убедиться, что это никакая не сосна, а лишь ее конформный аналог.

— Девочку жаль… — сказал кибернетик. — Хорошо бы огонь разжечь… — Но в карманах у него было совершенно пусто.

— Вон там, слева, какие-то скалы, — показал штурман движением головы. — Пойдем туда, вдруг пещеру найдем…

— И что? Замерзнем на два часа позже?

— Но не стоять же посреди поля?

— Верно, конечно. Пойдем. Смотри, девочка что-то нашла…

Экзобиолог вернулась, держа в руках сосновую шишку, и, хотя лицо у нее уже горело от мороза, а тело начинала бить дрожь, она все еще не могла переключиться.

— Это же невероятно! Абсолютно земная сосна. А Харгитаи говорил, что геоморфизм невозможен в принципе…

— Я боюсь, что он так и останется при своем заблуждении, — мрачно сострил штурман, и только сейчас девушка начала осознавать истинное положение вещей.

…Тесно прижавшись друг к другу, они сидели на обнаженном корне дерева. Так казалось чуть-чуть теплее, тем более что толстый ствол и угол скалы прикрывали их от усилившегося, ставшего совершенно пронзительным ветра. Мягкий стереосинтетик, отличный материал для рабочего костюма — легкий, немнущийся и самоочищающийся, от здешней погоды защищал немного лучше, чем нарисованный зонтик от реального дождя.

— Ничего… — выговорил непослушными губами кибернетик. — Я думал, что еще немного — и станет теплее. Вообще, когда-то считалось, что замерзнуть — самая приятная смерть.

Штурман молчал, стараясь как можно теснее прижать к себе девушку, заслонить ее от ветра и хоть немного согреть. Сомнительное, если подумать, благодеяние — позволить ей замерзнуть последней.

Снег летел все так же монотонно и тихо. И в других условиях этот дикий пейзаж, и сумрачное небо, и далекий темный лес показались бы, несомненно, красивыми. Но не сейчас. Сейчас это больше походило на изощренную насмешку судьбы. Спастись от внезапной и неминуемой гибели, выпавшей остальным их товарищам, оказаться на кислородной планете с биосферой, какой не находила еще ни одна экспедиция за всю историю межзвездных полетов, и к тому же планете, так похожей на Землю, и только для того, чтобы последние минуты жизни были отравлены ненужными, терзающими душу мыслями.

Кибернетик хотел осознанной смерти. Для чего? Чтобы подвести итоги, уйти с ощущением, что жизнь прожита по правилам. Правильная жизнь и достойная смерть. Но отчего же сейчас, когда он все обдумал и приготовился, в душе ничего, кроме острой обиды на нелепость происходящего?

Штурман, у которого мысли уже путались от холода, тоже никак не мог поверить, что это — конец. Привыкшему, что все в жизни зависит от воли человека, ему казалось диким собственное бессилие. Ты жив еще, не ранен и не болен, полон сил — и не в силах ничего сделать и изменить. Можно пройти еще километр или десять, через снег и мороз, но итог будет тот же.

Девушке было просто очень холодно и страшно. Ног и рук она уже не чувствовала, и ледяная волна стояла возле самого сердца. И именно ее обостренные отчаянным желанием выжить чувства уловили что-то вдруг изменившееся в обстановке, новый, выпадающий из общего фона звук.

— Слышите? Что это?

Кибернетик вскинул голову, приподнялся, сбрасывая густо облепивший спину и плечи снег.

Действительно — глухую тишину нарушил протяжный шорох или, скорее, шелестящий свист. По длинному пологому склону, вдоль которого они долго шли, пока не потеряли последнюю надежду, сейчас быстро перемещалась какая-то темная точка, на глазах увеличивалась, приобретая размерность, и вдруг сразу, скачком превратилась в отчетливый контур.

— Человек… — срывающимся шепотом сказала девушка и встала. Они с кибернетиком не отрываясь смотрели на приближавшуюся фигуру. Только штурман по-прежнему сидел, прикрыв глаза. Ему как раз сейчас стало все равно, холод наконец исчез, и хотя он еще слышал слова, но уже не улавливал их смысла.

— Абориген… — тоже шепотом подтвердил кибернетик. Отчаянная надежда захлестнула сознание, но трезвая привычка исходить из худшего тут же остерегла: — А если он сейчас подъедет и — каменным топором по голове?

Чем этот вариант в конце концов будет хуже, он решить не успел. Человек — действительно человек, весь в мехах и коже, заросший светло-русой бородой, резко затормозил с поворотом, взметнув веер снега, и остановился в пяти шагах, опираясь на блестящие, явно металлические палки.

С полминуты они молча смотрели друг на друга. Потом абориген улыбнулся совершенно по-человечески и, странно растягивая слова, с непривычными интонациями, но все равно понятно произнес низким хрипловатым голосом:

— Если не ошибаюсь, земляки? В смысле — земляне? По-русски понимаете?

Это было дико, нелепо, невозможно, более чем невероятно, но — было! Туземец вполне отчетливо говорил на русском, хотя и очень архаичном языке.

— Да… Земляне… Понимаем… — растерянно ответил кибернетик, и абориген вдруг раскатисто захохотал, тут же оказался рядом, ударил его по плечу тяжелой ладонью. Как-то очень быстро сбросил свое одеяние, закутал в него девушку, рывком поставил на ноги штурмана, встряхнул его так, что тот открыл наконец непонимающие, отсутствующие глаза.

Потом в руке аборигена появился инструмент, визуально малознакомый звездолетчикам, но оказавшийся не секирой или там каким-нибудь бердышом, а именно топором. Двумя ударами туземец свалил ближайшую молодую сосенку, искрошил ствол на полуметровые куски, которые еще и рассек вдоль стремительными точными взмахами сверкающего металла, особым образом сложил, с помощью уже совсем забытого механизма добыл огонь, и через минуту на снегу пылал жаркий костер, снег под ним шипел и таял, и волнами разливалось вокруг мучительно приятное тепло.

— Ну, ребята, вы даете!.. — шумел своим зычным голосом туземец, подбрасывая в огонь поленья. — Замерзать устроились, это надо же… Непротивленцы, так сказать, слепая покорность судьбе… А если бы я ваши следы не заметил, так и отдали бы концы рядом с жильем?

— Это что? Бред? — спросил штурман кибернетика.

— Какой там бред! — ответил тот, уже свыкнувшись с мыслью, что смерть откладывается. — Это, скорее, штурманские фокусы! Похоже, вы загнали корабль в петлю обратного времени…

— И откуда вы, земляки, свалились? — не умолкал спаситель. — Я так понимаю, что никакой корабль здесь не садился, да и не похожи вы на нормальных путешественников. «Клуб самоубийц» какой-то, если Стивенсона вспомнить. Или его же «Потерпевшие кораблекрушение». Только каким образом вы его потерпеть могли, это мне пока не понять, надеюсь — разъясните…

Кибернетик с трудом улавливал смысл его речи, потому что многих слов он вообще не понимал, а другие хоть и звучали знакомо, но туземец вкладывал в них какое-то иное значение. Словно говорил он не на русском, а на неведомом, хоть и славянском, языке.

— Ну как, отогрелись? — сменил тему туземец. — Или все никак в себя не придете? Тогда могу противошоковое предложить… — и протянул обтянутую грубой серой тканью флягу с резьбовой зеленой крышкой на короткой цепочке.

Кибернетик машинально взял посудину и поднес к губам, но в нос ударил отвратительный спиртовой запах.

— Не привыкли, что ли? Не употребляете? Оно, конечно, на морозе не рекомендуется, но в рассуждении нервной системы — можно. Способствует. Особенно — взамен безвременной кончины…

Но кибернетик вернул флягу.

— Нет, не надо. Скажите, наконец, кто вы и откуда появились здесь? Это разве Земля?

— Что вы! Какая может быть Земля? Это гораздо дальше. А вот вы, вы сами какими судьбами здесь?

— Звездная экспедиция… Корабль «Кальмар»… Взрыв двигателя… — все еще непослушными губами выговорил штурман, взял из рук спасителя сосуд и решительно глотнул. Горло и рот ему опалило огнем, он задохнулся, но глотнул еще и еще.

— Хорош, хорош, хватит… — Абориген отнял у него флягу. — Глотку опалишь. Давай вот, снегом закуси… А век у вас какой, ребята?

— Двадцать третий век, планета Земля, отряд дальней галактической разведки, крейсер «Кальмар», — давясь снегом, отрапортовал штурман. Ему стало вдруг тепло и спокойно.

— Так. Вполне увлекательно, — медленно сказал спаситель.

Кибернетик, кажется, понял, почему таким странным показался ему русский язык этого загадочного человека. В такой манере — замедленно, вычурно, со многими словами и оборотами, смысл которых отличался от обычных значений, писали и, очевидно, говорили очень-очень давно, лет, может быть, пятьсот назад. И девушка это тоже поняла или просто ощутила интуитивно. Своими ярко-голубыми глазами она посмотрела в глаза их спасителя.