Анатолий Спесивцев - Черный археолог из будущего. Дикое Поле Страница 2

— Ну и что ж? Нам-то, какая от этого выгода?

— О! Но, воплощая эту, вполне богоугодное указание в жизнь, они ещё сильнее надавят на схизматиков, без того крайне недовольных попытками их приобщения к истинной вере. Учитывая, что своих войск у иезуитов нет, они привлекут для репрессий против непокорных отряды магнатов. Которые сейчас собираются воевать со шведами, подстрекаемые теми же иезуитами.

— Много ли надо войск для наказания крестьянского быдла?

— Если у крестьян есть оружие и они умеют им пользоваться, а на Украине это не редкость, то немало. Впрочем, главным противником наших крестоносцев будут не крестьяне, а казаки. Вот против них войск понадобится действительно много. Больше, чем у поляков есть сейчас.

— Ты уверен? Пусть воинственные, но дикие казаки против блестящего рыцарского войска? Тебе, сын мой, Пётр, не кажется, что надолго дикарей не хватит?

— Простите, монсеньор, я уверен, что воинственные магнаты надолго застрянут в скифских степях. Своими ненасытностью и гордыней они настроили против себя всё население восточных областей Речи Посполитой, в ближайшее время там обязательно полыхнёт война. А казаки, хоть и дикие, не осенённые светом истинной веры — прекрасные воины. Вот и пускай, немедленно, магнаты начинают вести заблудшие души в истинное стадо христово, под руку единственного настоящего пастыря господнего. В своих подлинных интересах и… в соответствии с пожеланиями его святейшества, об их неучастии в военных действиях в Европе.

В беседе возникла короткая пауза. Кардинал обдумывал предложение, его собеседник подчёркнуто почтительно ждал вердикта.

— Ну… что ж, я нахожу твоё предложение достаточным и разумным. И знаю, как подстегнуть братьев из Ордена Иисуса Сладчайшего к поступкам, ведущим к нашей цели. Будем надеяться, что ты не ошибся в воинских достоинствах этих еретиков. Во имя Господа нашего, да будет так!

— Аминь!

Москва, Кремль, царский дворец, лето 7146 от с.м

Если кто вообразил нечто вроде Гранатовитой палаты, то вынужден его (её) разочаровать. Светёлка в деревянном здании выглядела просторной, разве что, в сравнении с хрущёбными помещениями. И украшена была, по меркам новых русских скудно, до безобразия. Если, конечно, исключить многочисленные иконы в дорогих окладах. Не поражал в этот вечер государь Михаил Фёдорович и роскошью одежды. Выглядел очень скромно, неброско. Впрочем, многие, даже из тех, кто имел доступ на торжественные приёмы царя, очень дорого дали бы, что бы попасть на место царского гостя, князя Черкасского.

— Слыхал я мнение боярина Шереметева. Очень он умён и осторожен. Только в этом предмете я с ним не согласен. Нельзя нам, Великому государству, Третьему Риму, опоре православной веры в мире, уподобляться пуганной вороне, которая, как известно, куста боится. Все знают, что донские казаки, или там, запорожские черкесы, живут сами по себе, никого не слушают и власти Вашей, государь, над их землями нет. Чего нам бояться, если они на кого-то нападут, кого-то пограбят?

— Так султан же нам же и цидулу пришлёт, с протестами и угрозами. А вдруг, и, вслед за тем, войной пойдёт?

Князь, сидевший на краешке лавки, встал и поклонился государю поясным поклоном.

— Воля твоя, государь, да только как же он на нас пойти войной сможет, если в Персии завяз, с их шахом воюючи? Нет, Михаил Фёдорович, светлый государь, не пойдёт он нас войной. Вон, недавно, казаки с черкасами многие его города пожгли-пограбили, уж как он возмущался, а на нас войной не пошёл. И сейчас не пойдёт. Наших-то стрельцов и детей боярских под этим городком, Азовом-то, не будет. За что на нас войной идти? Про разбойную суть казаков и черкас кто только не знает? Они и нашим землям немалый урон приносили.

— Так порох, еду, снаряжение всякое, мы казакам посылаем. Вот и скажет султан, что это по нашему указу казаки Азов, его городишко, захватили. И пойдёт войной. А нам сейчас воевать — нож острый. Сам знаешь.

— Ох, знаю, великий государь! — князь, было присевший на краешек скамьи, опять встал и поклонился собеседнику. Тот махнул рукой, призывая родственника, можно сказать, друга, сесть, что князь и сделал.

— Знаю великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Воевать с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдёт. Нам-то, какая беда, если он в степях пустых войну начнёт, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несём. А если и что посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек, от набегов предохранить.

— Так султан же нам писать будет! Нас обвинять!

— Ну и пускай. Бумага всё стерпит. А замахиваться на наше государство, да после тяжёлой войны с Персией, он не посмеет. Хоть и нехристь, да не дурак. Поостережётся. Сцепится с казаками? Так нам до разбойников какое дело? Если и сгонит их с городка, нам убыток невелик, а прорух чести, так совсем нет. А пока с татарами тот городишко осаждать будет, на наши окраины набегов меньше будет.

— Эээ… в твоём толковании всё глядится как-то иначе, чем у Шереметева. Вроде бы и действительно, убытков больших нам не предвидится, а польза может выйти немалая.

Князь снова встал, не вскочил, а, именно, степенно, не спеша, встал и поклонился в пояс царю.

— Так разрешаешь ли, великий государь, отправку пороху и прочего снаряжения на Дон?

— Разрешаю! — махнул рукой Михаил. — Убедил. Но и с тебя, если что, спрос будет.

— Ради отчизны и богом данного помазанника божия, умереть завсегда готов! — по-воински гаркнул Черкасский и поклонился государю до земли.

— Не надо умирать. Обещанное выполни.

— Выполню великий государь, чтоб не случилось, выполню.

Стамбул, Топкана, … хиджры. (дату уточнить)

— Аааа!..

— Закрой пасть, сын шайтана, ты её при зевании так открываешь, что ворона может залететь, не задев твои гнилые зубы ни единым пёрышком! Хотя в такое вонючее место и помойная ворона не залетит, побрезгует.

— Спать хочу! Накануне допоздна засиделись с кривым Хуссейном за нардами, толком перед стражей не поспал, вот и тянет на зевоту, сил нет… аааа!.. А вороны ночью не летают.

— Зато летают боящиеся дневного света демоны. В такую большую пасть сможет залететь самый большой и вредный демон, вот тогда тебе станет не до зевания. И вони, даже такой, как у тебя изо рта, демоны не боятся.

— Будто из твоей пасти пахнет розами и женскими притираниями.

— Нет, из моего рта розами не пахнет. Из него вообще ничем не пахнет. Потому что я туда разную вонючую гадость не сую и рот каждый день полоскаю.

— И я полоскаю. Иногда. И чего ты к моему рту прицепился?

— А ты не зевай и не воняй, тогда цепляться не буду.

— Выдумываешь ты всё. Ничего я не воняю, иначе, кому б эту вонь не ощущать, как не мне? А я никакой вони не чую.

— О аллах, всеблагий и милосердный! Вразуми этого дурака! Внуши ему хотя бы капельку любви к чистоте, о которой говорил пророк Муххамед.

— Ты, Расул что, мулла, чтоб знать, о чём там говорил пророк? Аааа!..

— Да не зевай же! Тихо! Кто-то идёт.

Действительно, в ночной тиши раздались шаги и мимо двух часовых у дверей гарема, прошёл юзбаши[3] Мурад в сопровождении двух аккюлахлы,[4] таких же капуджи,[5] как они сами. Мехмед и Расул попытались стать так, что б выглядеть погрозней и понастороженней. Шайтан силён, доносы на нерадивость могут сильно испортить жизнь, а то и совсем её прервать. Когда шаги затихли, диалог, спасавший их от засыпания, продолжился.

— Очередного красавчика к валиде-ханум[6] повели. Сколько их здесь уже побывало… Эх, будь у меня в штанах всё, что предусмотрел аллах…

— Размечтался. Кто бы нас здесь поставил, будь у нас порядок в штанах? Да имей ты ослиные причандалы, валиде-ханум тебя бы не выбрала. В зеркало давно смотрелся? Морда — как печёное яблоко, от шевелюры почти ничего не осталось, да и на батыра ты и молодости похож не был, а уж сейчас…

— Так ей же по ночам не красивая морда, а нечто совсем иное нужно. Вот бы иметь это…

— Валиде-ханум умнейшая женщина, ей от мужчины не только постельные скачки нужны. А у тебя, Мехмед, в пустой голове ветер так порой свистит, что мне трудно команды капуджи баши услышать.

— Уши от грязи чистить надо, тогда лучше слышать будешь. А валиде-ханум, действительно, умнейшая женщина, да пошлёт ей аллах долгой и счастливой жизни. Может, даже, умнее Великого везира. Хотя, конечно, Мехмед-паша тоже умнейший человек, да продлятся его годы. Заметь, что этого достойнейшего человека, зовут также как меня.