Владимир Моисеев - Стратегический мост Страница 2

А потом сидишь на тактических занятиях и, удивляясь самому себе, веришь каждому слову о фронтовой дружбе и взаимовыручке, о самопожертвовании ради правого дела, будто бы и не видел никогда, как ребята подвешивают за ноги старика - аборигена или сжигают из огнеметов странные хижины лесных жителей.

Выходит, все вранье? Нет; было бы глупо считать это обычным обманом. Здесь скорее самообольщение, самообман, что ли. Я и окружающие меня люди не способны на подлость… Крепко же сидит в моей башке эта сказка. А я здесь разных встречал. И подлецов ничуть не меньше, чем отличных парней, как, впрочем, и в любом другом месте.

- Но до чего же неприятно - проснуться однажды утром в армейской палатке и поймать себя на мысли, что дело, ради которого бросил все, бесчестно.

Где-то снаружи треснула сухая ветка, полог палатки раздвинулся, и перед Пакуром появилось печальное лицо дневального.

- Эй, кто там? Отзовись, - тихо спросил он, настороженно всматриваясь в темноту.

Пакур приподнялся на локте и приветливо помахал свободной рукой.

- Я здесь, мальчик…

- Кто это - я?

- Рядовой Пакур, с твоего разрешения.

- Пакур?! Дневальный замолчал, его лицо сразу поглупело, видимо, он никак не мог поверить, что в тот самый момент, когда весь взвод занимается чисткой оружия, Пакур, тот самый, любимчик сержанта Глена, преспокойно спит в палатке.

- Ты что там делаешь, Пакур?- наконец спросил он.

- Думаю, мальчик, думаю.

- Вылезай.

- Зачем это?

- Приказом по дивизии запрещено.

- Плевать, залезай лучше ко мне, поговорим.

Дневальный расплылся в улыбке.

- Благодарствую, не интересуюсь… Может в этом и есть свой резон, да только не понравится мне. Да и Глен узнает, как он еще к этому отнесется.

Дневальный покачал головой, и полог опустился. Некоторое время снаружи доносился смех, похожий на усталое уханье больного филина, а потом затих и он.

Пакур попытался вернуть приятное ощущение полузабытья, и когда это ему не удалось, злобно выругался. Лежать просто так было скучно. И он решил сходить на гарнизонную почту, вдруг от Махо пришла весточка.

Мимо Пакура, по вдавленной в землю дороге, катили, надрываясь, тяжелые грузовики. Крытые брезентом, они шли почти непрерывно, доставляя на передовую боеприпасы. Воспользовавшись затишьем, как тараканы из щелей, повылезали солдаты, куда-то спешили офицеры.

Закрыв лицо руками, Пакур нырнул в облако пыли и перешел дорогу. Из ближнего грузовика высунулся шофер, было видно, как он выругался, но слышно не было - рев грузовиков заглушал все. Какие-то люди в защитной одежде что-то кричали ему, но он не обратил на них внимания.

Три месяца прошло, всего три месяца, а будто всю жизнь о здесь… Нет, во взводе к Пакуру относились с уважением - но не любили. Пакур никогда не принимал участия в солдатских разговорах, они коробили его, что, конечно, не оставалось незамеченным. Да и на приглашение сыграть в "кость" он всегда отвечал твердым отказом. Он был бы и рад себя переломить, сколько раз твердил себе, что ничуть не лучше их, такой же наемник, но эти люди - у них совсем другие интересы… И Пакур оставался в стороне.

Правда, есть еще сержант Глен, который почему-то в нем души не чает… А почему, - разве это поймешь. Раньше Пакур думал, что это из-за его убеждений, все-таки не из-за денег сюда пришел, не мобилизованный, сам, по велению совести… А потом решил - нет, не проходит… Глен ведь и не знал ничего о нем, а увидит - прямо светится весь… Удивительно неприятный человек. Этого объяснить нельзя, но стоило Пакуру увидеть его масляную физиономию, вечно потные руки, ему становилось так противно, слов нет. Или еще, подойдет вплотную, положит руку на плечо и затянет бесконечную балладу о поддержании личного оружия в чистоте, жуть берет…

На почте никого не было, только за барьером сидел молодой сержант из пополнения. Пакур смотрел на его чистенький комбинезон, бледное серое лицо и чувствовал, как его заполняет непонятная ненависть..

- Эй, посмотри письмо для Пакура, - попросил он, стараясь подавить в себе раздражение.

Сержант медленно поднял глаза и уставился на Пакура, будто тот был самим Лобастым Чарли, близким другом Чудо-Восьмикрыла, сошедшим со страниц детского комикса. А когда насмотрелся, сурово спросил:

- Вы куда пришли, рядовой?

- На почту.

- Правильно. Рад, что вы это вспомнили. Может быть, теперь припомните, как надлежит вести себя военнослужащему в присутствии старшего по званию?

- Прошу прощения, господин сержант, больше не повторится, господин сержант, - сказал Пакур, перемахнул через барьер и, взяв сержанта двумя пальцами за среднюю пуговицу мундира, несколько раз встряхнул.

- Ты, подонок, здесь своих законов не вводи. А свою ретивость прибереги для начальства. Смотри, скормлю Клопу. Видел Клопа?

Сержант обмяк, было видно, что он не знает, как ему надлежит вести себя дальше.

Пакур отпустил его, взял со стола пачку писем, предназначенных для цензурной проверки, и отобрал два письма от Махо.

- Ты, дружок, больше мои письма в цензуру не носи. Отдавай прямо мне. Понял?

3

Свои тактические занятия сержант Глен всегда начинал одинаково:

- Какого черта вы сюда притащились, ребята? Ведь вы знаете, здесь не сахар. Да-а… Только не говорите - патриотизм. Я не верю в эти штучки… Вам нужны деньги? Денег здесь много, это верно… Денег здесь навалом - подходи и бери. Генерал Краст любит своих героев. Только многие не выдерживают и недели - бегут, другие, что покрепче, остаются… В общем, шикарные похороны вам обеспечены. Это я пошутил - не бойтесь, жить можно и здесь. А вообще-то, мы здесь воюем, ребята. Добровольческая армия генерала Краста - это кое-что да значит, можете мне поверить…

Сегодня взводу повезло, погода, наконец, исправилась, и занятия устроили прямо на поляне перед штабной палаткой. Солдаты лежали в высокой траве и внимательно следили, как сержант Глен, водит указкой по чучелу Клопа. Не привыкший подолгу говорить казарменным тоном, Глен снял шлем, запустил пальцы в копну седых волос, слегка расслабился, даже разрешил себе улыбнуться. Говорил он просто и доходчиво, неудивительно, что ребята слушали его, открыв рот, старина Глен умел зажечь аудиторию.

Пакур заскучал и достал письмо.

На гражданке, оказывается, тоже хреновато. Война докатилась и до Столицы. Даже если предположить, что Махо, по обыкновению, немного преувеличивает, картина все равно получается страшненькая.

3акрытие Центрального Библиотечного Абонемента и перебои в снабжении некоторыми канцелярскими товарами не очень расстроили Пакура, что там ни говори - война есть война, надо привыкать к определенным неудобствам военного времени, - его поразило другое.

"… Город медленно и неохотно вымирает. Мы все по горло в грязи и в прямом - и в переносном смысле - после Временных Затруднений на Фронте, начавшихся три года тому назад, муниципалитет работает с перебоями, улицы убирать некому. А мирники больше не митингуют. Военный администратор заявил, что перед лицом Временных Затруднений, игра в демократическую расхлябанность антиконституционна"…

- Туземец, ребята, - большая редкость, - продолжал тем временем сержант Глен. - Эти сволочи травят нас всякой нечистью и поливают дьявольским варевом. У них в тылу секретные заводы - выращивают, как в инкубаторе, всякую дрянь - и на нас. Гремучих Клопов, например. Наштампуют пару сотен - и выпускают. Здоровые такие Клопы, что танки. И панцирь, как броня. По ним лучше всего из огнеметов, но нужно попасть прямо в морду - тогда глаза полопаются, и Клоп подыхает.

Но, скажу вам, ребята, когда поползут со всех сторон - просто страшно. Одно хорошо, ползают медленно… А стрелять - только в морду. По панцирю им и не щекотно. Правда, на той неделе мы тут одного закидали гранатами… Но это редкость. Повезло.

Или - Большой Муравей. Эти хуже Клопов. Быстрые, гады. Но они обычно небольшими группами…

А как Крылатые налетят - так первое дело - поскорей закопаться. Поливают, гады, смолой, лежишь как в бане и ждешь, пока наши прилетят и разгонят. А плохо закопаешься, клюнуть могут. Ну что, напугал я вас? Ничего, обвыкнетесь!

Главное - ненависть. Вам, ребята, предстоит вписать важную страницу и, как говорит наш родной генерал Краст, вы ее впишете. Ха-ха-ха!

"Чудак все-таки этот Махо, - подумал Пакур, когда Махо в своем письме неожиданно от всеобщего развала перешел к своей собственной разнесчастной жизни.

".. Работа - дерьмо, вот раньше - и энтузиазм, и желание работать днем и ночью, а сейчас не знаешь, как и высидеть положенное. За каждым шагом следят, чуть что - грозят фронтом. Устал я. Ничего не получается, все из рук валится. Не поверишь - встречаю на улице красивую женщину и готов сам себя разорвать на части от бешенства, вот, думаю, возьмет и просто пройдет. Конечно, проходит, красивые женщины всегда проходят мимо…"