Максим Владимирович - Последний кабальеро Страница 2

– Приказывать будешь у себя дома, конюх. А я тебе что дам, то и съешь! Если заслужишь хотя бы кукурузной лепёшки. Марш в дом, пока полковник опять не впал в боевой раж!

– Я тебе не конюх, женщина! А вакеро10! Если бы у меня было время, тогда я бы тебе показал…

– Да что ты показать можешь, тщедушный?! Иди, говорю к хозяину, пока добром прошу!

Будь Методио моложе, а Сабина больше напоминала женщину, а не кузнеца Родриго, способный одной рукой сломать железный прут, толщиной с руку Методио, он бы может и показал ей, что такое настоящий гордый вакеро. Но опасность получить в ухо от свирепой кухарки пересилило в нём голос собственного достоинства. Буркнув что-то невразумительное, как можно тише, чтобы она не расслышала, старик вошёл в дом, отворив лёгкую дверь, проникнув под занавеску из местной грубой ткани из конопли, с оригинальным орнаментом некогда свободного народа.

В самом доме всегда было прохладно, а зимой даже холодно, настолько, что приходилось топить большую печь. Методио сам прежде возил дрова в холодные зимы, дон Хуан не доверял такое дело никому из крестьян. Нагружая по две подводы дров с господской лесопилки, Методио бывало за неделю дела два рейса. Но с тех пор много пролилось воды с гор Лобо-Варго и Керхено. Уголь быстро заменил дерево, даже тут, в месте, которое казалось незыблемым. Уголь, что добывали из бывших земель дона Хуана. Прежде им пользовались только в металлургии, в городах, да кузнецы, а теперь редкая лачуга обойдётся без ведёрка с чёрным крошевом. Вся мебель была возраста Методио или самого дона Хуана. Старая, кое-где изъеденная термитами, пропахшая прошлым, она казалось, вросла в пол и стены. Словно став единым целым с самим домом. Построенный более трёх столетий назад, из большого камня с гор, тогда принадлежавших семье, дом помнил прошлое, и сам был прошлым. Столь старым, что почитался за самый старый дом в округе, кроме церкви Сан-Кристобаль. Построен на месте некогда древней усадьбы местных владык, сначала деревянный, дважды горевший, дом обратился в камень по мере роста гордости у его хозяев, и по мере уменьшения их благосостояния. Он так и не был доведён до конца, как того желал губернатор провинции, Рауль Хесус дель Васко-и-Дингадо, заказавший план дома лучшему в стране архитектору, Мендосе. Последний раз шпатель и молоток касались стен дома в год большой войны в метрополии, за несколько дней до рождения дона Хуана.

– Кто там?! Немедля отзовись, либо я пробью твоё сердце из своего пистолета!

Методио замер, стараясь не шевелиться, зрение у хозяина было уже плохим, он мог принять тень своего слуги за шевеление. И тогда отпевать будет отец Мигель старого вакеро, а дон Хуан отправится в тюрьму. Оба эти варианта не нравились старику. Он тихо свистнул, как бы подзывая к себе жеребёнка. Таким звуком он когда-то передавал сигналы своему господину, во время войны генерала Сапато. Дон Хуан пошаркал по давно не метёному полу, поскольку держать слуг в такой махине было накладно, а причуды старика распугивали деревенских сильнее, чем скудное жалование. Из-за полуприкрытой двери появилась сгорбленная фигура. Методио заметил в его трясущейся руке пистолет, старинного типа, заряжаемый через дуло. Вот тусклый свет из окна, сквозь плотную ткань, упал на фигурку, и слезящиеся глаза хозяина стали видны Методио.

– А-а-а, это ты Методио. А как там мальчики? Не вернулись ещё из поездки? Я волнуюсь.

Старый слуга привык, что голова хозяина живёт в своём собственном воображении, полном тягостных и радостных воспоминаний, напрочь игнорируя современность. Слуга поклонился, хотя больные ноги и спина, а также страх получить пулю от своего господина, превратили этот жест уважения в какое-то посмешище, позорящее саму идею о служении, достойное скорее бродячего театра, где разыгрывали сценку про глупого хозяина и презирающего его слугу.

– Дон Хуан, люди беспокоятся. Вы опять взяли в руки оружие. Ведь отец Мигель уже просил вас…

– Моего отца звали Иероним Фернандо, а не Мигель! Ты видимо забыл это, мой старый Методио!

Старик промолчал, хотя был моложе господина на добрый десяток лет. Дон Хуан, однако, положил свой пистолет на полку, рядом с какой-то книгой, покрытой пылью. Книга была столь древней, что даже буквы на обложке уже были не видны. Под стать своему хозяину и самому дому.

– Э-э-э, а как Изабелла мой верный друг? Вернулась она от своего мерзавца? Ты встретил её?

Изабелла уже лет семь как жила на побережье в одном из домиков, что составили некогда основу для зарождения курортного города Тивуаньо. Раньше эти дома, первые владения дона Сирано дель Васко, дарованные королём, первого белого на этих берегах, были полузабытыми владениями гордого рода дель Васко-и-Дингадо. Теперь они стали давать доход, превышающий доход от всего оставшегося земельного надела дона Хуана. Он отдал дочери побережье, как приданое. Её муж, гуэро, со странным именем Кейрон, быстро охладил к себе гордую Изабеллу, как выпивкой, так и страстью к другим женщинам. После развода, едва не кончившимся убийством бывшего мужа, она поселилась на берегу океана. Раньше она присылала подробные письма, с открытками и фотографиями, которые сначала читал сам дон Хуан, а после того, как его глаза ослабли, стал читать отец Мигель. Но со временем письма стали короче, карточки стали повторятся, почерк Изабеллы стал неровным, а года полтора назад пришло последнее письмо, сильно пропахшее водкой, где Изабелла, любимая дочь дона Хуана, изливала на него обвинения в её несчастливой судьбе. Это письмо молодой священник читать старику не стал, решив заменить горькую правду на сладкую ложь из какой-то дешёвой книжки, которыми зачитывалась Сабина. Это был секрет троих, остальные тоже были уверены, что Изабелла до сих пор пишет старику проникновенные письма. Через своего знакомого по семинарии отец Мигель попытался узнать, как живёт донна Изабелла. После недолгих поисков истина открылась с её неприглядной стороны. Донна Изабелла, разменявшая четвёртый десяток, спуталась с каким-то мальчишкой, только окончившим гимназию, совершенно прозаического происхождения. Она просто помешалась на нём, окружив маленького самоуверенного нахала заботой, которая и не снилась её отцу. И страстью, которой не мог вспомнить и бывший рыжеволосый муж. Кроме мальчишки у грешной наследницы великого рода появилась другая страсть – прибрежные бары и салуны. Где она напивалась и вешалась на любого, кто хоть немного мог связать два слова. Деньги от курортного места проходили сквозь нетвёрдые, не сильно ухоженные руки донны Изабеллы, отягощая карманы её фаворита и случайных знакомых. Будь её старший брат жив, он бы просто застрелил свой сестру. Но Игнасио был давно мёртвым, и даже его могилы никто не мог отыскать за эти годы. А Хесус-Хайме не имел ни малейшего желания отзываться на горестные письма, полные пафоса и литературных штампов, которые рассылал отец Мигель всем родственникам, в наивной надежде заставить одуматься заблудшую овцу. Её сёстры, Анна-Мария и Нина считали себя обделёнными и не желали образумить свою сестру. Хотя получили они своё приданное сполна, и уже давно жили далеко от дома, со своими мужьями и детьми, присылая, однако время от времени коротенькие открытки. Возможно, они полагали, что, таким образом, в случае безвременной кончины отца их укажут в завещании, вместо Изабеллы? Был ещё незаконнорожденный сын Эрнана, племянника дона Хуана, Фидель Кастель-де-Равель, оспаривавший право на надел к западу от Кетаско. Он устроил самую настоящую войну с горной компанией, попытавшейся по обычаю отобрать лакомый кусок у нищего. Фидель ответил войной, убив трёх герильясов присланных для окончательного «урегулирования спора», а потом забросал той же ночью шашками контору компании. Владельцы компании были взбешены таким поведением, и готовились отправить за головой светловолосого кабальеро своих лучших охотников. Но знатное, хоть и незаконнорожденное происхождение, а также поддержка местных жителей, и кроме всего прочего прокурора провинции, двоюродного дяди Диего Фальконе, лишили компанию возможности заполучить участок обычным способом. На участке, принадлежащем Фиделю, был ещё один собственник, его спившийся брат, который продал свою долю за сто эскудо. Несмотря на потерю трёх человек и уничтоженное здание со всей документацией и имуществом, желание компании было полностью оправдано. Ведь участок Фиделя лежал на небольшом плато, прямо под горной кручей сурового Кетаско, совсем недалеко от основного поля работ. Этот участок манил желающих разбогатеть, даже несмотря на Фиделя, где по слухам местных жителей, и по картам геологов-гуэро лежала богатая золотая жила в белом кварце. Жилу оценивали в сумасшедшие пять миллионов эскудо! Не простых, а ассигнаций, привязанных к золотому стандарту, что увеличивало раза в два стоимость горного сокровища! Отец Мигель был бы рад поведать родичу дона Хуана о сложившейся ситуации, но где его искать теперь, когда компания негласно объявила на него охоту? Понимая, что любая малейшая причина подозревать компанию в смерти буйного горца приведёт к бунту местного населения, недовольных тем, что теперь у них под боком живёт большое количество наёмных рабочих, не имеющих никаких моральных устоев. Кроме того дядя, хоть и двоюродный, мог создать большие проблемы, а принудить прокурора страны к замене строптивца было чревато объявлению войны другой компании, уже купившей на корню весь аппарат. Таким образом, Фидель Кастель-де-Равель, негласно стал мишенью для желающих заработать лихие деньги. И стал недосягаем для отца Мигеля.