Константин Сизов - Гомер против Одиссея. Расследование великой мистификации Страница 2

Да, это он – Гомер! Поэт, чьи песни заставляли жителей целых городов собираться на площадях и, затаив дыхание, слушать дивное повествование. Тот самый, воспевший богов и героев, чудовищ и прекрасных нимф.

Только есть еще одна мелочь. А если подумать, так и вовсе не мелочь. Великий Гомер был… совершенно слепым.

Легко ли было выжить и не просто выжить, а прославиться – слепому в Древней Элладе? Оно и сейчас непросто. Невзирая на пособия и льготы, психологическую и материальную помощь.

А тогда любая помощь имела четкий «обратный адрес»: знай, кто тебя кормит – и требовала обязательной отработки. Причем такой отработки, какую потребует «заказчик».

К чему все это? А вот к чему.

Мы, авторы того, что Вы сейчас читаете, оба уважаем хороший классический детектив. Когда все зависит от внимательности и умения мыслить.

Внимательно читая гомеровские поэмы «Илиаду» и «Одиссею», можно обнаружить в них массу нестыковок, противоречий и странностей.

Можно было бы это объяснить последующими (после Гомера) переработками текста многочисленными певцами-рапсодами, профессионально, но, не особенно вникая в смысл, исполнявшими его песни. Сомнительно. Поскольку, скорее всего, эти песни были записаны еще при жизни Гомера либо немногим позже, и тексты почти сразу стали считаться «классикой» [25]. Выбросить кусок или – страшно сказать – вставить что-либо от себя считалось проступком. А временами знатоки посвящали годы своей жизни очищению великих творений Гомера от накопившихся за столетия искажений.

Закрадывается одно шальное предположение: а что, если сам автор сознательно заложил или не стал устранять из исходного материала (сказки, легенды, тосты) эти нестыковки, противоречия и странности?

События греко-троянской войны предположительно происходили века за четыре до Гомера. Достаточный срок, чтобы все о них позабыли. И за это время был создан миф о троянской войне, известный каждому эллинскому мальчишке. И все были уверены, что ИМЕННО ТАК все и происходило.

Мог ли позволить себе молодой Гомер (тогда просто слепой певец-сказитель, один из многих «путающихся под ногами попрошаек») петь о троянской войне что-либо противоречащее общепринятым представлениям? Скорее всего – нет. Если не хотел быть с позором осмеянным, изгнанным, в общем, лишенным средств к существованию.

А если вдобавок учесть, что Гомер (Ομηρος) означает «заложник» [21]. И, скорее всего (как мы предполагаем), это не имя, а прозвище либо псевдоним. Образованность Гомера, его осведомленность в воинском деле показывают его происхождение из знатного рода. Возможно, он был похищен либо захвачен в плен. Либо его родители были вынуждены отдать мальчика в заложники, чтобы он был гарантией их послушного поведения. В любом случае отдали его не добровольно, иначе – какая же из него гарантия. Судя по красочным описаниям в его поэмах, великий греческий поэт не родился слепым. А вот заложника за строптивое поведение или чтобы не смог сбежать, вполне могли… В общем, не рекомендовалось ему привлекать к себе ненужное внимание.

Возможно, Гомер знал больше, чем рассказал. Возможно, его отношение к этим событиям было несколько иным, чем у его слушателей. Или сами события были иными, но не мог о них петь Гомер, будучи безвестным слепым аэдом. И, даже будучи аэдом, прославленным по всей Элладе, не мог себе этого позволить. Либо не решился ничего изменить в своих сложившихся, ставших привычными, таких безупречных строках гекзаметра.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»

(Гекзаметр – это особый ритм, в котором в Древней Элладе читали певцы свои стихи. Короче, рэп того времени.)

Попробуем все-таки выяснить: о чем мог умолчать Гомер?

Для этого нам придется обратиться не только к «Илиаде» и «Одиссее», но и к другим источникам информации. И, в первую очередь, – к… ОБЫЧНОЙ ЛОГИКЕ.

Однако всегда и повсюду мы будем отдавать предпочтение текстам Гомера. Поскольку принимаем за исходное положение, что ГОМЕР ХОТЕЛ ДОНЕСТИ СВОЮ ТОЧКУ ЗРЕНИЯ НА СОБЫТИЯ ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЫ, ОТЛИЧНУЮ ОТ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ОКРУЖАЮЩИХ. И ДЛЯ ЭТОГО ИСПОЛЬЗОВАЛ ТЩАТЕЛЬНО ВЫВЕРЕННЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ, СТРАННОСТИ И НЕСТЫКОВКИ.

2. Как Одиссей домой возвратился

Начнем с конца, с самых последних по времени событий, о которых рассказывается во второй части дилогии Гомера – «Одиссее».

Обстановка: маленький островок Итака. Народу и так мало, а тут большинство работящих сильных мужчин забрали на войну, которая их вообще не касалась. Разве что некоторым из молодых да горячих хотелось на мир посмотреть, себя показать. Но идти на смерть… Всего лишь потому, что местный царек кому-то что-то пообещал… И вот, спустя много лет возвращается этот самый царек. ОДИН, БЕЗ ВОЙСКА, БЕЗ ОРУЖИЯ И БЕЗ ЩИТА (что, вообще-то, считалось позором – и не только у спартанцев), но главное – БЕЗ ДОБЫЧИ. Звать его Одиссей. Известен своими хитроумием и красноречием. А эти два качества просто-таки необходимы для того, чтобы породить талантливую и убедительную «историю».

И вот сотни соотечественников Одиссея, отцов и матерей, братьев и сестер, сыновей и дочерей тех, кто ушел на войну и не вернулся, завидев ТАКОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ своего правителя… Выберем правильный ответ:

1. Радостно его встречают.

2. Стараются не замечать.

3. Приступают к допросу с пристрастием и угрозой его, Одиссея, безвременной кончины.

Подсказка: сам Одиссей, не дожидаясь встречи с верноподданными, изменил внешность.

Зачем?! Или он не царь, чтобы бояться своего народа?! Действительно, чего бояться герою-победителю, которого с нетерпением ждут в родном царстве? Так что внешность Одиссей изменил якобы не сам, а лично богиня Афина позаботилась скрыть его истинный облик. Да-да, та самая Афина, богиня мудрости, которая родилась из головы Зевса-громовержца, причинив ему немалую головную боль. От мудрости часто голова болит, ибо, как сказал другой великий поэт: «Умножая мудрость, умножаешь скорбь…» Однако вернемся к Одиссею. Если бы не Афина, да разве стал бы он менять свой облик!? Впрочем, спорить Одиссей не стал. Изменив внешность, он получил возможность не только отсрочить торжественную встречу с народом, но и скрытно выяснить обстановку.

Оказалось, что его верной жене Пенелопе докучают многочисленные женихи. Ну, этих-то понять можно. С одной стороны – хозяина дома нет. Десятилетняя война, в свою очередь уже десять лет как окончилась, а царь домой так и не вернулся и ничего о нем не известно. Так что его власть и все его добро лежат, можно сказать бесхозные – только руку протяни. А с другой стороны – власть, даже на таком островке, так просто не захватишь, требуется подобие законности. Тем более, что силенок для узурпирования власти, наверняка оказалось маловато – не будем забывать, что самых сильных на упомянутую войну и забрали.

Но даже против этих шакалов Одиссей не решается выступить открыто. Слишком их много. По тексту «Одиссеи» одних женихов можно насчитать сто восемь штук [4. π, 247—253]. (В переводе Жуковского [2b] получим сто шестнадцать. Но это случайная ошибка мастера!) Добавим сюда штук 10 прислуги. Прихватили даже «товарищей, в разрезании мяса искусных». А если подсчитать по Аполлодору – так целых сто тридцать шесть штук одних женихов получим [5. Эпитома. VII, 26—30]. (Почему в штуках? Ну, не по головам же их считать! Это мы оставим Одиссею! А в «человеках»? Это здоровых молодчиков-то, упрямо домогающихся одинокой женщины? Которая, к тому же, намного их старше. И так на протяжении нескольких лет? Конечно, бывает любовь «несмотря ни на что». Но здесь, как нам кажется, не тот случай. Это стая, ведущая загонную охоту! Или все-таки – стадо?)

Так что предосторожность мудрой Афины с изменением облика нашего героя оказалась вполне оправданной. И теперь Одиссей, воспользовавшись законами гостеприимства, по которым даже его, безвестного нищего бродягу допускают на пир, дожидается удобного момента. Что, правда, не избавляет его от грубых шуток, точнее, откровенных издевательств со стороны некоторых из пирующих. Однако Одиссей продолжает терпеливо наблюдать: за женихами и слугами, за женой Пенелопой и сыном Телемахом, за знамениями богов.

Ну, женщину тоже понять можно. Ждала-ждала. Сначала десять лет войны. Потом еще долгие годы неизвестности – ни от мужа, ни о муже ни слуху, ни духу. А, между тем, поклонники одолевают – спасу нет! Сначала Пенелопа избрала тактику сталкивания противников между собой: никому напрямую не отказывая, подавала «надежду всем и каждому порознь» [2b. II, 90—91]. Эффективно, но лишь пока претенденты не выяснят все-таки отношения между собой и не придут к выводу, что их морочат. Пенелопе помогло довольно долго продержаться только большое число жаждущих власти. Когда же совсем обложили – прямо в собственном доме – придумала такую хитрость: