Гладиус правды - Анна Вик Страница 2

***

Утро началось с неожиданно приятной вести: эдуи3, союзники Рима в борьбе с гельветами, наконец, сподобились выдать им зерна. По слухам, сам Цезарь настоял на этом, ибо тянуть с решающим сражением виделось ему уже невозможным.

Некоторые местные обещали дать им немного сыра, вина и даже несколько голов рогатого скота, если каждый центурион сам приедет и заверит их в победе римлян над гельветами. Те, конечно, начали тут же седлать коней. Когда какой-то святоша намекнул на вероятность другого исхода, Гай громко высказался:

– Venter cibi avidus praecepta non audit4! – чем вызвал всеобщий смех.

Радость охватила всю центурию, ведь теперь в бою сил должно было хватить и на подавление численного перевеса врага. Гельветы славились своим бесстрашием в бою, хотя и их разрозненность, как и всех варваров, сильно мешала им в масштабных сражениях. Стремление к свободе вкупе с дикостью, как известно, чреваты опрометчивостью.

Римская же армия, напротив, была в те годы сама дисциплина, что не давало новичкам испугаться в первом бою. Замешкался – прикроет щит товарища. Тот растерялся – рядом на вас двоих есть еще один воин, более опытный, с ним-то точно не пропадете. Именно так и выручали Марка и Гая другие легионеры на первых порах.

Хотя и Гай был смышлёнее, первобытный страх смерти оказался сильнее всякого ума. Поначалу и он, и Марк, стояли с видом растерянных котят на первой охоте, не знающих, на кого прыгать, кого драть своими тонкими детскими когтями… Казалось, все выученные удары вылетели из головы, и, если бы не центурион, указывавший на очаги сражения своим оружием, они бы и не додумались вынуть из ножен свои кинжалы.

Но те времена были позади. Теперь Марк и Гай не только боялись меньше прежнего, они начинали упиваться схваткой. «Я или он? Я!» – говорило каждый раз что-то животное внутри. Они чувствовали себя хищниками, львами, что дерутся с гиенами. Ни Марк, ни Гай этих гиен не видели, но слышали рассказы про звериные бои на гладиаторских аренах.

– Для совершенного счастья не хватает только Поллукса, – вздохнул Марк, когда они месили тесто для хлебных лепешек вместе с Гаем.

Лицо приятеля вдруг побледнело. На него будто надели трагическую маску, оно стало жестким, холодным.

– Мне кажется, я больше его не увижу, – произнес он и замер, погрузив пальцы в липкое тесто.

– Что за глупости ты говоришь! – воскликнул Марк, нахмурившись. – Сам Цезарь будет с нами на поле боя. Мы не можем не одержать победы! А потом он снова прибежит, вот увидишь. Поллукс же умный…

– Я сомневаюсь не в нашей победе, – продолжал все тем же металлическим голосом Гай. – А в том, что выживу в сражении! Предчувствие, знаешь?

– И никогда такого не было раньше? – саркастически усмехнулся Марк. – Мы ведь были на волоске от гибели каждый раз. Пехота тем и славится, что идет в расход и гибнет первой.

– Это другое, – тяжело вздохнув, покачал головой Гай. – Занимайся своим хлебом, забудь.

Марк хотел воодушевить его хоть как-нибудь, но понимал, что это ему не удастся. Над другом за какие-то часы словно выросла огромная серая туча. Аура тоски, безнадежности так и окружала теперь обычно столь жизнерадостного Гая.

Испекли хлеб, сварили похлебку, а дешевое вино разлили по кубкам. Остальные запасы решили оставить на победное пиршество – в том, что оно будет скоро, уже никто не сомневался. Разведя небольшой костер, легионеры принесли жертвы Марсу, бросив каждый в него немного из яств. Посидев возле очага, вскоре после заката солдаты разошлись по своим палаткам. Остались лишь дозорные, бедолаги, которым придется и наутро сражаться бок о бок с теми, кто выспится и отдохнет за ночь.

Ни Марк, ни Гай, однако, не могли похвастаться хорошим самочувствием наутро перед боем. Гай, очевидно, не сомкнул глаз, потому что думал, что это была его последняя ночь на земле. Марк же не мог отбросить размышлений о Цезаре, о возможной встрече с ним.

«А каков Он будет? Правда ли так храбр и умен, как о нем толкуют?.. Нет, я не верю, что мы встретимся. И все же…» – воображение его вмиг нарисовало проконсула на коне, шествовавшего вдоль их центурии. Здороваясь со знакомыми солдатами, вдруг – ну а вдруг ?? – Цезарь приметит и его, Марка.

Образ знакомства был таким ярким, таким пленительным, что легионер не мог отказаться от соблазна предаться мечтаниям. Вот они уже сражаются плечом к плечу на поле боя, он доказывает свое бесстрашие в бою. Затем Цезарь, награждая особенно отличившихся, вспоминает о нем и дарует должность личного охранника в знак признания…

…– Подъем! Стройся! – сквозь сладостную зарю предутреннего сна прорывался голос центуриона.

– Какой кошмар, – пробормотал Гай, потирая глаза. Лицо его, Марк видел это даже в лунных предрассветных лучах, совсем осунулось. Рыжие веснушки превратились в коричневые крапинки, покрывавшие всю его мертвенно-бледную кожу.

– Не то слово, – отозвался Марк. Голова гудела так, будто ее кто огрел походным котелком. Но делать им было нечего, лишь собрать силу воли в кулак и выполнять свой воинский долг.

– Слушай, пообещай мне одну вещь, – попросил его Гай перед тем, как отодвинуть штору на выходе. Взгляд его был донельзя серьезен. – Когда я умру, найди после битвы мое тело и забери кинжал. Продай драгоценные камни из него5 и отдай деньги моей матушке. Ты знаешь, где ее найти в Риме.

– Да-да, на рынке… – пробормотал Марк в ответ. – Только этого не случится, ты сам с ней встретишься по возвращении.

– Обещай, – сурово потребовал во второй раз друг.

– Обещаю.

Тут он на секунду положил руку на плечо Марка:

– Спасибо. И знай, что ты, пожалуй, мой лучший друг за последние годы.

Затем Гай убрал ее, и, не дождавшись ответа ошарашенного таким признанием друга, вышел из палатки.

Стылое небо за ночь словно налилось кровью. Багряный рассвет, несомненно, возвещал о пришествии Марса на поле боя. Дух римлян, что днем ранее восстал из пепла безнадёги, теперь расцвел, наполнился верой. Любимый бог был с ними в сражении, любимый полководец стоял во главе войска.

Цезарь, появившийся словно из-под земли перед их шеренгой, поразил всех своей особенной резкостью движений. Когда Марк смотрел на него, ему хотелось не торопиться, но решительно действовать. Что-то в фигуре поджарого мужчины обладало силой, отличавшей его от других людей. Он приковывал взгляды и внушал трепет каждым словом своей напутственной речи. Та была краткой, но емкой и побуждающей ни на секунду не сомневаться в победе Рима над варварами. Закончив с нею, Цезарь вдруг… Слез с коня и отправил его прочь с поля