Лучший день - Антон Шумилов Страница 2

— Всей душой желаю вам счастливо исполнить то, что задумали, но советую не медлить, про вас уже заговорили.

Марк и Кассий переглянулись, кинжал под тогой словно жёг тело.

Вдруг в курии появился человек, не облачённый в тогу, кто-то притих, кто-то рассматривал его с любопытством, другие же, поняв, что это «никто», не удостоили вошедшего больше и взглядом. Он же пришёл только к одному и, быстро пробежавшись «по лицам» и наметив нужного ему гражданина, уверенно зашагал к нему. Вид у пришедшего был взволнованный, а взгляд обеспокоенный. Он поприветствовал двух граждан и протянул записку Бруту, после чего, бряцая амуницией, незамедлительно удалился.

Брут развернул записку, глаза побежали по строкам.

На его лице при этом словно сгущались тучи. Это гонец, принёс весть о внезапной болезни его верной супруги Порции. Это известие его даже разгневало. «Неужели она узнала, что мы в ловушке?» — он уже думал, что заговор раскрыт, а жена просто хочет выдернуть его из пекла в последний момент.

— Республика обречена, — прошипел Брут сквозь зубы.

Кассий Лонгин с волнением наблюдал все эти перемены на лице своего родственника и, не выдержав, прервал молчание:

— Что там? Там о нас? Или же личное?

Брут бросил решительный взгляд на шурина и едва успел что-то сказать, как услышал эхо решительной поступи. Он просто смял и сжал в кулак записку.

Всё было хорошо, слухи ходили разные, и истину среди их абсурдного множества Цезарь не увидел. И вот твёрдый, но одинокий шаг возвестил, что всё идёт как задумано, Цезарь пришёл один.

Брут бросил короткий взгляд на Луция Тилия Цимбра. Вот он момент, которого все они ждали. Цимбр поспешил к Цезарю, и все заговорщики в едином порыве двинулись за ним. Он просил за своего брата в изгнании, остальные, согласно плану, якобы присоединились к его мольбам. Брут шёл и сжимал рукоятку кинжала под тогой. Он старался выглядеть как обычно, надеялся, что это удавалось. Все они обступили Цезаря. «Сейчас это свершится», — читалось в их взглядах, они не сводили глаз с тирана.

— Нет! Он недостоин, — прервал всех жестом Цезарь, и Цимбр схватил его за тогу и потащил на себя.

«Это знак», — озарилось сознание заговорщиков мыслью. Все выхватили кинжалы. Публий Каска первым нанёс удар. Словно жгучая, пламенеющая волна прокатилась по телу Цезаря. Его алая мантия скрыла первые следы крови, и он ещё был жив.

— Негодяй! — воскликнул Цезарь и схватил его за руку. — Что ты делаешь?

Словно волна неистового гнева захлестнула окруживших его. Мир вокруг и около восьмисот сенаторов словно перестали для них существовать, они не думали ни о чём, кроме того, что тиран ещё жив. В едином порыве, озаряя блеском и десятками бликов лезвий, на Цезаря сыпались беспорядочные удары. Каждый хотел, должен был поразить его хотя бы раз. Жар тел ощущался там. Через многочисленные раны изливалась кровь, раздавался стойкий запах. Брут с кинжалом пытался протиснуться к тирану. Он лидер этого заговора, и Цезарь должен получить удар и от него. Вид вздымаемых и обрушивающихся кинжалов был фоном, всё, что они замечали. Цезарь крутился на месте, вырваться не получалось, его блокировали. От каждого нового удара его осекало словно плёткой. И вот их взгляды встретились. Когда Брут занёс кинжал, он будто бы на секунду задумался: «Ведь этот человек спасал меня несколько раз, пощадил моего родственника и одарил должностями, — но тут же с горячностью возразил себе: — Но может ли честность быть запятнана несколькими частными вмешательствами в чью-то судьбу?» Слова Цицерона громом звучали сейчас в его сознании: «Двойная тревога угнетает меня при мысли о тебе, Брут, так как и сам ты лишён республики, и республика лишена тебя». И рука сама, ещё вперёд мысли, обрушила нож. Тиран украл у всех республику. В этот момент Цезарь произнёс лишь обрывок фразы, часть греческой поговорки.

— И ты, дитя моё?

Почему он это сказал, Марк не понимал, ведь сделал он это не для себя. Убил тирана ради Республики. Все знают эту фразу: «И ты, мой сын, почувствуешь вкус власти». Удар кинжала пришёлся Цезарю в пах, следом ещё несколько уколов осадили его, и он пал у ног статуи Гнею Помпею Великому. Кровь вслед за вырываемыми кинжалами брызгами со звонкими звуками разбивалась в кляксы, ударяясь о мрамор, пачкая прекрасные мозаики. Тоги заговорщиков обильно обагрились алым. Тога тирана от хаотических ударов разъярённой группы и тщетных попыток выбраться из этого круга боли взметнулась и закрыла ему лицо. Золотой венец, сорвавшийся с головы, со звонким бряцаньем, озаряясь сияющими бликами, упал на холодный пол, как символ кончины тирана.

Заговорщики переглядывались, тяжело дыша. Кто-то хищнически улыбался, у кого-то блестели остервенелые глаза. Брут с удивлением заметил, что был легко ранен в руку, должно быть, его зацепил кто-то из своих. Чувство радости, даже гордости, переполняло его. Мысли его были высоко, они восстановили Республику, подобно его предкам рода Юниев, свергнувших последнего царя Рима. Когда кинжалы перестали сверкать, а тоги граждан были обагрены, тело с низвергнутым венцом лежало недвижимо. Из-под алой мантии Цезаря медленно расползалась багряная лужа. Зазвучал прерывающий воцарившуюся тишину голос Брута:

— Тиран пал! — провозгласил Марк, поднимая окровавленный кинжал.

Глаза их сверкали блеском, первая паника от дерзости содеянного ушла. Теперь лишь разгорячённый пыл, жадно хватающие воздух рты и остервенелые взгляды, одурманенные смрадом крови — результатом проигранной борьбы. Но всё, на что они рассчитывали, рухнуло. Зал почти с восьмисот сенаторами затих, стояла мертвецкая тишина, только шаги Брута и тяжёлое дыхание убийц.

Все с ужасом взирали на происходящее. Как ни надеялись заговорщики, их посыл был расценён однозначно: словно свора голодных хищников, накинулись они на Цезаря и, звеня кинжалами и толкаясь, едва не поранив себя в беспорядочном буйстве, совершили они убийство. В том, что увидели сенаторы, не было чести. Брут крутанулся на месте и повторил:

— Тиран пал!

Но увидел лишь лица, перекошенные от ужаса дерзкого убийства прямо на их глазах. Молодые и пожилые, смотрели все с одним взглядом — смеси страха и презрения. Никто не посмел вмешаться, но теперь будто прозвучала команда к действию. Все как один, словно живая река, кинулись к выходам. Зал заполнился гамом и шумом множества ног, охов и возгласов. Павшего Цезаря у ног статуи Помпея никто тронуть не посмел.

Спустя какое-то время