Евгений Таганов - Рыбья кровь Страница 20

На какое-то время наступило затишье с обеих сторон. Несмотря на потери, хлыновцев еще было в два раза больше. И у каждого из них в колчане оставалось не меньше дюжины стрел, а Дарник на собственном опыте убедился, каким грозным оружием они могут быть из-за прикрытия листвы. В короткой рукопашной зарублены были Лузга и один из гребцов, а также заколот тяжелораненый верзила телохранитель, оставленный в суматохе на берегу. Легко ранены стрелами были Кривонос, Борть и Меченый.

– Надо уходить, – сказал Быстрян.

На ладье под прикрытием щитов и покрывала они действительно были недосягаемы. Но бросить вот так все и спасаться бегством? Такую команду Дарник отдавать не захотел. Впрочем, на бегство уже и не было времени. Из гущи леса вновь полетели стрелы хлыновцев, две из них даже попробовали на прочность безрукавку Рыбьей Крови – вшитые Маланкой железные пластины оказались надежны.

Дарник, став на видное место, помахал тряпкой, насаженной на сулицу, призывая противника к переговорам. Стрельба прекратилась, и из-за деревьев выехал всадник в блестящем железном шлеме и с медной гривной на шее, свидетельствующими по меньшей мере о звании десятского.

– Что ты хочешь? – спросил он, приближаясь к ладье.

– Я хочу заплатить виру, – ответил Дарник.

– На десяти ладьях не хватит товара, чтобы заплатить виру за то, что вы сделали.

– Кроме товара есть я. За меня заплатит еще большую виру мой род. Род Дарника из Бежети.

– Никогда о таком не слышал.

– Так, может, это кто-то другой сжег ваше городище? – засмеялся Дарник.

Его высокомерный тон, а еще больше лицо и одежда, залитые чужой кровью, производили должное впечатление.

– А твои люди? – неуверенно произнес хлыновский предводитель.

– Мои люди делают только то, что я им скажу. Раб за хозяина виноват быть не может, или у вас другой закон?

– Мы их не можем отпустить.

– Никто не просит их отпустить. Они будут сопровождать меня как моя челядь.

– Мы должны будем тебя связать, Дарник из Бежети.

– Мои люди будут не связаны, а их хозяин связан? Так не бывает.

– Мы можем просто убить тебя и твоих людей.

– Тогда вас останется еще меньше. Разве ваших женщин обрадуют новые трупы, трупы их братьев и мужей? А с пленными вы будете выглядеть настоящими воинами.

Такой довод окончательно убедил десятского, что он имеет дело со знатным человеком, потому что простой смерд так рассуждать не мог. Но он все же потребовал, чтобы все дарникцы сдали свое оружие.

– Кроме ножей, – сказал Дарник.

Кузнец Вочила хорошо просветил племянника: наличие ножа в больших городах всегда указывает на свободное положение человека.

– Кроме ножей, – поколебавшись, согласился десятский.

Рыбья Кровь первым бросил на песок свой лепесток и клевец. Ватажники последовали его примеру. Вышедшие из леса хлыновцы смотрели на пленных с опасливым уважением. Отказ путникам в знахаре тоже считался большим преступлением, и только суд старейшин из главного городища мог определить меру виновности каждой из сторон.

Сойдясь все вместе на берегу, они сообща похоронили троих дарникцев, перевязали раненых, прирезали раненых лошадей и собрали все добро. Никакой злобы или ненависти друг к другу не было ни с той, ни с другой стороны. Большую часть хлыновцев составляли совсем молодые парни, для них это было первое в жизни сражение, и сразу разобраться, что тут к чему, им было не так просто. Один из них, с красным лицом, будучи постарше и поопытней, решил показать всем, что значит быть победителем – внезапно подхватив Черну, он попытался отнести ее в лес. Дарник, заметив умоляющий взгляд девушки, встал на его пути.

– Она моя законная добыча. – набычась и не отпуская Черну, заревел краснолицый.

– Она законная добыча вашего лучшего воина. Разве ты был самым лучшим? – в тон ему ответил Дарник.

Краснолицый, не зная, что сказать, тупо хлопал глазами.

– Еще тот вояка! – саркастически заметил раненный в плечо хлыновец.

Кто-то даже рассмеялся.

Конец спору положил десятский.

– На ладью давай, – приказал он краснолицему.

Своих восьмерых убитых и пятерых раненых хлыновцы погрузили на судно, из-за чего на его борт смогли подняться лишь четверо охранников. Кроме них на ладье разместились девушки и Дарник с Быстряном, остальных ватажников впрягли в бечеву, чтобы тянули ладью берегом вверх по течению.

Дарник держался так, словно это охранники были его пленниками. Как только они отплыли, он приказал девушкам подать заморских фруктов и красного южного вина, после чего предложил хлыновцам разделить с ним скромную трапезу. Те разделили и вскоре были уже изрядно пьяны. Им позавидовали те, кто ехал на лошадях берегом, и потребовали своей доли веселья. Десятский объявил привал, и сам вместе с несколькими воинами поднялся пировать на ладью. На берегу остались только пятеро воинов, охранявших лошадей и пленных. Южное вино пьянило так, что голова оставалась ясной, а руки и ноги охватывала большая слабость. Сам Дарник не столько пил, сколько подливал гостям, поэтому, когда пятеро хлыновцев завалились в непробудном пьяном сне, он подал знак Быстряну, и они вдвоем, выхватив свои ножи и мечи спящих, напали на девятерых пьяных хлыновцев и после короткой схватки всех их перебили. Охранники на берегу не успели вмешаться, так как на них самих напали с ножами ватажники под командой Кривоноса и Лисича.

Вскоре все было кончено, в живых остались только те, кто свалился пьяным, да четверо раненых, которые не оказали никакого сопротивления.

Теперь у Дарника было сколько угодно оружия и двадцать пять оседланных лошадей.

– Что будем делать с этими? – спросил Быстрян о пьяных.

– Дай воды.

Гридь зачерпнул за бортом ведро воды и обдал ею спящих. Те стали просыпаться, не очень понимая, что происходит. Вокруг стояли их бывшие пленники с оружием в руках и победно скалились. А двое гребцов на берегу складывали в ряд трупы убитых.

– Вы свободны и можете выбрать, – обратился к пленникам Рыбья Кровь. – Кто вернется домой, будет навсегда покрыт позором, кто присоединится к нам, того ждет жизнь настоящего воина.

Хлыновцы молчали. Потом трое, что постарше, шагнули к борту и полезли на берег. Двое молодых парней, ровесники Бортя и Меченого, остались.

– А что с лошадьми? – спросил Быстрян.

– Все седла на ладью, а лошадей пусть забирают, – распорядился Дарник.

Так и сделали.

Жуткое зрелище представляли двадцать два убитых хлыновца, уложенных двумя рядами на берегу. Возле них лежали четверо раненых, мало отличавшихся от мертвых. Особенно страшны были рубленые раны: развороченные черепа, отрубленные руки, проломленные грудные клетки. Лошади, чуя кровь, метались на привязях. Рыбья Кровь едва сдерживал злорадный смех – меня посмели поймать, так вам и надо! Трое оставшихся хлыновцев растерянно оглядывались, не зная, что со всем этим делать.

– Одного пошлите за помощью в Хлын, двое, делайте носилки для раненых, – посоветовал Дарник.

Они посмотрели на него, не сразу уразумев услышанное.

Вместе с хлыновцами Дарник отправил на берег и струсившего гребца, который не участвовал в первой схватке. Тот стал было проситься остаться, но юный вождь пригрозил, что в таком случае его за трусость придется повесить, и гребцу ничего не оставалось, как принять меньшее зло. Ватажники встретили решение Дарника согласным молчанием, после большой пращницы, сражения лепестковым копьем и резни на ладье они смотрели на него с неким священным ужасом.

Когда отплывали, увидели, как один из хлыновцев направился на неоседланной лошади вверх по реке, а струсивший гребец, сообразив, что, еще немного, и его ждет расправа со стороны оставшихся парней, украдкой двинулся в глубь леса.

Новая победа озаботила Дарника еще больше предыдущих, уж слишком ему легко все удавалось. Мучительно жалко было Лузгу и верзилу телохранителя. К этому, видимо, надо было еще привыкнуть – к потере боевых соратников. Он взглянул на Быстряна. Тот не слишком скорбел об утрате напарника. Борть с Меченым, да и Черна с Зорькой, такие мрачные и унылые на берегу, уже снова перебрасывались шутками и подтрунивали над нерасторопной и туго соображавшей Ветой. В этом не было ничего удивительного: смерть в те времена была рядом с человеком каждую минуту, поэтому, похоронив самого близкого друга, каждый из простого чувства самосохранения стремился тут же как следует встряхнуться и собраться с силами – ведь отныне часть обязанностей умершего ложилась и на него самого. Поняв, что никто не винит его в гибели Лузги, а, напротив, считает, что он действовал во всем наилучшим образом, Рыбья Кровь точно так же стряхнул с себя неприятное впечатление от побоища и уже думал о другом.

Остаток дня плыли в шесть весел без остановок, стараясь подальше уйти от страшного места, и ночевку устроили на острове посреди реки.