Михаил Ремер - Тайны митрополита Страница 20

Милован, выговорившись, топал теперь молча, лишь изредка нарушая молчание натужным своим кашлем. Николай Сергеевич, ошарашенный, но в то же время и восхищенный и польщенный, плелся позади. И вроде как обида душу его все обжигала, а с другой стороны, и тепло как-то; князю-то его помощь, оказывается, о-го-го как впору! Да и теперь: велик хоть князь, а все равно без его, Николиного, совета да плеча подставленного не ладится. А то, что Милован сейчас, разозлившись, выговорил, так то Булыцкому прежде всего-то и наука. Лихой да Ждан – вот два человека, что в свое время нашли что высказать преподу. И вместо того чтобы дуться, есть смысл ему подумать, что да как переменить, чтобы и с князем достойно замириться, и впредь глупостей не творить.

За этими своими мыслями невеселыми и топал он остаток дня. Без разговоров пустых. Впрочем, оно и к лучшему было; тяжело идти по раскисшей тропке. Дыхание то и дело сбивалось. А судя по тому, как торопился Милован, действительно худо у князя со здоровьем было. Поэтому приберечь силы решил пенсионер, тем более что и дружиннику тяжко было, особенно когда приступы кашля прихватывали.

Так и прошагали почти до конца дня. Вечером уже, когда без сил свалились в худой избенке, хозяин которой принял двух уставших путников, и уже окликнул преподавателя его провожатый.

– Обиделся, что ли, молчишь раз?

– Так и ты молчишь, – глядя на вновь закашлявшегося товарища, отвечал тот.

– Мое дело – молчаливое. Тут слова, они всяко лишние.

– А я-то, что от тебя услыхал, на ус мотаю.

– Умеешь, что ли? – встрепенулся Милован.

– Чего умею? – не понял Николай Сергеевич.

– В узелках смысл потаенный видеть?[61]

– Какие узелки? О чем ты?

– На усы мотать – дело нехитрое, а ты поди разбери, что там в узелках кто когда сховал.

– Все равно непонятно, к чему ты.

– А к тому, что даже в том, знаешь что, так и не все разумеешь! Соколу вон сверху все видать, да травинку каждую не углядишь с высоты да норку каждую. Так и честь знай, и туда, куда не просят, не суйся. Все лучше так будет.

– Да узелки-то при чем?! Усы? – взмолился Николай Сергеевич.

– Праотцы письмена в узелках хранили, – проворчал в ответ его сопровождающий. – А нити с узелками на усы мотались, читались пока.

– А, – протянул в ответ Булыцкий. – Ночи тогда тебе доброй…

Ночь беспокойная была. Оно хоть не на улице ночевали, да все одно – холодно. Не угреться по сырости этой, хоть бы и спина к спине сидели. А тут еще и прохватило Милована, похоже, окончательно. Совсем, бедолага, в кашле изошелся. И, бывало, только дремать начинал пенсионер, как вырывал его из дремоты натужный хрип товарища. Уже там, в прилеске, выругался про себя преподаватель; банки-то и не догадался взять! Ну хоть одну! И ведь как специально наткнулся в кладовке ни них, да только впопыхах и не додумался захватить. Оно бы ведь что князю с сыном, что Миловану ох как впрок было бы!

– Возвращаемся, – едва рассвело, объявил пенсионер.

– Чего вдруг? – сквозь кашель свой натужный выдавил Милован.

– Не дойдешь, вот что. У Сергия остались чудные вещички, тебя чтобы на ноги поставить.

– Так что, балда, и князю ничего не взял-то?! День зазря!

– Князю – другое нужно, – отмахнулся Николай Сергеевич. – Иву мне, как увидишь, знать дай. Кора нужна.

– Молчал чего? Вон, уже два озера прошли, а дальше – кукиш! – снова зашелся в натужном кашле дружинник.

– Вот на обратном пути и наберем. – Булыцкий решительно поднялся на ноги, и, развернувшись, сделал шаг, направляясь прочь, но в этот момент Милован схватил его за плечо.

– Плох князь. Совсем худ, – снова закашлялся бородач. – Тут и до беды недалече. Нельзя назад, – умоляюще посмотрел он на товарища. – Что со мной случится, так и попусту. Кто я? Лихой бывший. А с князем если беда, так и Бог его знает. Владимир Андреевич вон муж грозный, да уж больно Киприану послушен, а княжичу старшому так вообще не время. Уж им и крутить и вертеть все начнут, как кто хочет. И все: и труды великие твои – псу под хвост!

– Чего?!

– А того, что слышал, – прохрипел Милован. – В Москву надо. От одной беды уберег, так и другую отведи.

– А коли умения не хватит помочь? Я же не калик перехожий!

– Умягчить сердце надобно бы княжье. Грех с души – уже помощь.

– Тьфу ты! – глядя на дохающего товарища, сплюнул пенсионер.

– Я тебя прошу!

– Черт с тобой, идем!

– Спасибо, Никола.

– И только попробуй сляг посреди дороги!

– Не слягу! – сквозь зубы процедил тот. – Жизнь отдам, но до ворот доведу!

– Ты со словами аккуратней, – прикрикнул в ответ преподаватель, – отлежаться надо было после пожара, а не геройствовать. Сляжешь посреди дороги, князю-то прок какой?! День выиграли, а потеряем теперь сколько?

– Прости, Никола. Как лучше думал.

– Бог простит, – проворчал Булыцкий. – Пошли!

– Пошли!

Шагать поперву тяжело было, Милован то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание, кашлем сбитое. Глядя на товарища, Булыцкий клял и собственную торопливость, и самонадеянность собственную, и Некомата с его выходкой. Впрочем, уже совсем скоро Милован расходился, и, разогревшись, затопал гораздо быстрее. Настолько, что даже от коротких остановок на то, чтобы хотя бы перекусить, категорически отказывался. Уже скоро вышли на знакомый торговый путь, и теперь оставалось только молить Бога, чтобы как можно скорее встретить попутный караван.

Так и топали; Милован мало-помалу пришел в себя, и, забыв про хворь, ринулся вперед, да так, что теперь трудовик едва поспевал за ним. Опираясь на длинные посохи, два мужика справно отмеряли путь широченными шагами.

– Слышь, Никола, – уже настолько пришел в себя дружинник, что даже чего-то там насвистывать начал, – так, дай Бог, и в пару дней дойдем. Вона как лихо шагается-то!

– Дойдем, если ночью не сляжешь где, – проворчал в ответ тот.

– Так тут и не страшно, – гоготнул в ответ бородач. – Вон деревушки окрест. Меня оставишь у хозяев добрых, а сам – по дороге; она в ворота прямо и приведет.

– Кукиш! – огрызнулся пенсионер. – Кто меня до ворот довести до самых обещался?

– Твоя правда, – помрачнев, отвечал бывший лихой. – До ворот бы дойти, а дальше – трава не расти.

– Типун тебе на язык! – зло прикрикнул Булыцкий.

Погода, и без того не баловавшая, теперь совсем испортилась. Откуда-то прилетел холодный пронизывающий ветер, который принес мелкий-мелкий моросящий дождик, плотным одеялом наполнивший воздух, а с земли дымка поднялась, что саван. Коротко посовещавшись, мужчины приняли решение двигаться дальше; по опыту памятуя, что такой может запросто зарядить на несколько дней. Поругиваясь, и плотнее кутаясь в свои хламиды, пошагали мужи вперед. Уже скоро одежки Булыцкого, напитав влаги, набухли, а в горле запершило в преддверии простуды. То и дело бросая встревоженные взгляды в сторону своего товарища, – а как бы совсем худо не стало ему, – пожилой человек, старательно не замечая наваливающуюся усталость, упрямо шел вперед.

Беспокойно шагалось. Мало того, что погода – не придумать специально хуже, так еще и тревога. Так, словно по пятам кто-то шел. Тут, правда, и домыслы может, мозга ночами бессонными утомленного. То топот конский чудился, то перекрикивания с переругиваниями. Не одному, впрочем, Булыцкому. Милован вон тоже то и дело останавливаясь, ложился на землю студеную, послушать чтобы; а все ли спокойно. А еще с дороги свернул да по прилеску двинул, благо дорогу знал как пальцев своих пять.

Так и шли. Без остановок. До изнеможения до полного. Поперву – до боли в стопах, но и на том не остановились, а продолжали переть себе дальше. Потом – до онемения, до потери самого ощущения ног своих; когда судороги начали сводить икры, напоминая лишь о своем существовании. Остановились раз только, когда вышли к излучине какой-то речушки. Сориентировавшись, быстро отыскали молодую иву, что недалеко от мостка нехитрого росла и, вооружившись топорами и попросив прощения, быстро настрогали торбу заготовок, из которых и следовало нашкурить коры да отвар сделать.

– Тихо! – Уже когда сделали все, Милован вдруг схватил за руку товарища. – Гляди!

– Чего?!

– Да тихо ты! Гляди, кому сказано! – прикрыв рот да кашляя в кулак неслышно, прошипел бывший лихой.

Булыцкий, прижавшись к товарищу, уставился на утонувший в тумане мостик, не понимая, что там углядел его сопровождающий. Пара мгновений, и до слуха трудовика донеслись резкие окрики и топот. Мгновение, и на деревянную конструкцию вылетели грозные тени: всадники, взглядами напряженно что-то там выискивающие. Шесть грозных силуэтов. О чем-то нервно переругиваясь, они, покрутившись на месте, стеганули лошадей и улетели дальше.