Дмитрий Бондарь - Стычки локального значения. Страница 20

— Вилли, теперь вы понимаете, что выбора у вас нет?

— Устав нашей компании не позволяет стороннего владения акциями, — буркнул Штроттхотте. — Или вы работаете вместе с нами или не владеете компанией.

— Вилли, вы меня не поняли, мне не нужны обломки конторы Рича. Как вы, вероятно, сообразили, ее торжественные похороны уже начались. Пусть остается как есть. А люди переходят на работу в… допустим Glencore. Так будет называться то, что останется от «Марк Рич и Ко». Вам нравится название? Условия для всех останутся прежними, кроме одного — компания будет принадлежать мне, работать на меня и торговать там и тем, чем я скажу. Иначе ни компании, ни работы в этом мире для этих людей больше не найдется. Мы договорились?

— Это шантаж, — недовольно скрипнул собеседник. — Вы выкручиваете мне руки. Я должен подумать.

— Шантаж, это когда вам предлагают ухудшение имеющегося состояния. Я предлагаю улучшение. Это просто деловая сделка, сулящая выгоду всем и не нужно рассматривать ее иначе.

— Если завтра я увижу в газетах обещанные статьи, я сообщу коллегам о вашем щедром предложении, — нехотя сдался Вилли. Все-таки кремень-человек.

— И постараетесь их убедить в необходимости его принять. О-кей, Вилли, считайте, что мы договорились. Завтра в полдень мои юристы подъедут к вам в офис для оформления наших отношений.

Я положил трубку и задумался — если мир завтра узнает об аресте Рича, цены на нефть должны немножко подняться. И глупо было бы этим не воспользоваться. И Карнаух со своим золотишком… Положительно, рынок перестает быть непрозрачным.

Наутро во всех газетах — от насквозь буржуазной японской Ёмиури Симбун до коммунистической португальской «Аванте!» — на первых страницах появилось заспанное лицо Рича, спускающегося по трапу небольшого самолетика. И довольная белозубая физиономия Джулиани в окружении полицейских чинов. Прямо сердце радовалось за те счастливые минуты, что выпали на долю американского прокурора. Есть, конечно, вероятность, что за Рича вступятся могущественные силы, что всегда незримо стояли за его спиной, но, скорее всего, какое-то время ему придется отсидеть — пока идет следствие и первые годы назначенного ему срока. А потом уже ничего не вернуть.

«Известия» отметились невнятным бубнежом о необходимости детального расследования всех предъявляемых обвинений и непременном оправдании действий Рича — лучшего друга всех пролетариев. Совсем не похоже на то энергичное «Руки прочь от Рича!», которым разразилась газета всего лишь пять лет назад на ордер Джулиани.

В полдень Вилли принял мое предложение и к вечеру мы осчастливили страну Андорру перенесением туда штаб-квартиры Glencore — одного из крупнейших в мире торговцев сырой нефтью. Я все еще хотел стать королем, и мне совершенно не хотелось царствовать в нищем королевстве.

Поскольку фирма Рича была построена по очень своеобразным принципам, где каждый трейдер был лично ответственным за сделки, имел право подписи и распоряжался достаточно большими капиталами без непременного участия главы всего предприятия, нам удалось перевести действующие контракты на новое юридическое лицо, взыскать долги по старым договорам и расплатиться по прежним обязательствам практически без потерь. Трудности были только с переоформлением акций, имевшихся у компании Рича. Я даже не стал за них бороться — юридически не имея на них никаких прав, глупо соревноваться с судебной машиной.

Попутно пришлось отбивать атаку Финча, решившего, что настал его звездный час и стоит попытаться перехватить самые лакомые куски на рынке. И если бы он был первым, Вилли пришлось бы сдаться на милость победителя. Но первым был я. И Финч убрался в свою голландскую нору не солоно хлебавши.

Спустя месяц название «Марк Рич и Ко» окончательно ушло в историю и упоминалось теперь только в связи с громким процессом в нью-йоркском суде. Империя Рича рухнула.

Глава 5.

Говоря о Вене нельзя не оказаться банальным. Соборы, площади, Дунай и Моцарт на всем: афишах, футболках, кружках и значках — все воспето миллион раз с истинно немецкой дотошность и сентиментальностью. Ничего нового не добавить.

Меня в этот красивейший город Европы — куда там Парижу! — привела необходимость осмотреть одно из недавно приобретенных предприятий. Частично приватизированная OMV AG имела давние связи с Советским Союзом, едва не первая в Западной Европе — двадцать лет назад — притащила в Австрию трубу с российским газом и изначально выглядела как очень хорошая база для наведения сотрудничества в области энергоснабжения. Поэтому когда в конце прошлого года на рынок выбросили пакет ее акций — всего лишь пятнадцать процентов, но для начала и это неплохо — я не медлил ни секунды. Приобретя через несколько фирм шесть процентов, я постепенно слил эти бумаги в один пакет и стал таким образом очень уважаемым акционером, для которого руководство компании всегда шло навстречу, не позволяя, впрочем, сильно зарываться.

Полдня мы провели в офисе компании на Трабреннштрассе, распивая чаи, а на следующий день была рассчитана поездка в немецкий Бургхаузен, где находился крупный нефтехимический завод с одноименным названием, купленный год назад австрийской OMV.

Все протекало по плану посещения, согласованного с руководством компании неделю назад, и когда речь зашла о русских стажерах, один из вице-президентов компании предложил мне спуститься этажом ниже и посмотреть на нескольких русских, уже три месяца постигающих науку эффективного ведения коммерчески успешного бизнеса. Конечно, я не стал отказываться — хотелось посмотреть на лица соотечественников, которые вскоре встанут во главе российских флагманов производства.

Герр Шульц — вице-президент по кадрам — был настолько любезен, что лично повел меня в обитель советских инженеров. Его английский был страшен, но немецкого у меня не было вовсе и пришлось разговаривать с ним на странной смеси языков и жестов.

— Эти русские странные люди есть. Они много как дети спрашивать вокруг всех. Иногда такой глупость! Я их не осуждать. Им так много нужно учить! У них в России все не так быть, как нужно устраивать! Все есть неправильно!

— Они хорошо работают?

— Was? О, ja, работать хорошо. Не лениться никак! Только один вопрос у меня возникать: что Sie станете потом с ними делать? Зачем это нужда?

— О, герр Шульц, вы, как специалист по кадрам, должны меня понять! Если немецкого инженера отправить в Индонезию, ему придется платить три тысячи марок и обеспечить условия и карьеру! Русские будут работать и за шестьсот! Пусть Дитрих или Отто сидят в Вене, Мюнхене или Карлсруэ, придумывает всякие интересные штуки, а Иваны станут их воплощать в Малайзии и в Нигерии. И в России. Но чтобы ничего не испортить, нужно, чтобы красные понимали, что им предстоит делать — поэтому они здесь!

— Международный рынок труда есть? Я понимаю этот вопрос преотличненько! А вот и наши гости здесь имеют работу! — он показал мне рукой на обширный зал, где среди полутора десятков персональных компьютеров виднелись головы работающих людей. — Sehr geehrte Damen und Herren! Achtung!

Он еще что-то трещал на своем австрийском немецком, а я замер в ужасе — из третьего ряда на меня смотрели до боли знакомые глаза редкого голубого оттенка, и спутать их с чьими-то другими я бы не смог даже будучи в стельку пьяным!

— Захар?! — прошептали одни только губы — неслышно.

Анна-Анька-Нюрка Стрельцова. Живьем посреди Вены!

И, конечно, она меня узнала. Еще бы, ведь я дергал ее за тонкие косички лет с семи — с первого класса.

Она здорово похорошела за те несколько лет, что мы не виделись. Еще не исчезла свежесть юности, но уже появилось осознаваемое достоинство — именно то сочетание, что так нравится мне в женщинах. Оно проходит быстро — между двадцатью двумя и тридцатью оно еще есть, а в тридцать пять от юности уже ничего не остается.

Я улыбался, словно вдруг одолел меня синдром Ангельмана. И еле заметно качал головой справа налево: «не вздумай, дура, не вздумай!»

Анька все-таки умница, потупила глазки, закрыла рот обеими ладошками — видимо, для надежности.

— Вот здесь есть Михаэль, — герр Шульц кивнул приземистому белобрысому крепышу, — он нам штудирен автоматизированние ляйтунгсистем. Sie меня понять?

— Да, герр Шульц, я понял, — откуда мне знать, что такое эта его «ляйтунгсистем»?

— О-кей, о-кей, — он снова разлился немецкой тарабарщиной перед инженерами. Пару раз мелькнуло «герр Майнце», — я им сказаль, что наш есть инвестор из Америки. Они радоваль все. Этот еще зовут Спартак, — он подтолкнул ко мне смущенного очкарика, — этот человек считать системы стандартизация ISO, вот еще один хитрец имя Рим, он татар. И наш украшений всего офиса здесь фройляйн Анна Стрелцофф. Если фрау Шульц мне сказать, что больше меня не любить, я беантвортен «чао!» и пошель про Анна вздыхать!