Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене Страница 20

Впрочем, о чем это я? Меня же самого могут в любой момент на 4-ый спец перевести. Причем, легко. Очень даже свободно! Сейчас вот постучит охранник ключом в дверь: «Мавроди! С вещами!» — и привет!

После обеда мне наконец-то приносят долгожданный ларек. Точнее, несколько. Сразу за ряд предыдущих недель. («Не несут — не несут, а потом их ка-ак прорвет!») Наверное, им так просто удобнее носить.

Дожидаются, пока не накопится побольше, а потом сразу все и приносят! В пакетном, так сказать, режиме работают. Чтобы по сто раз к камерам не бегать. А что? Действительно, очень удобно. Смело патентовать можно. Как местное, чисто тюремное изобретение.

Обслуживать впредь зэков, блядь, исключительно в пакетном режиме!

(Термин из информатики. Когда информацию передают не непосредственно по мере ее поступления, а большими порциями, «пакетами». Ждут, пока не накопится пакет, а потом уже сразу все и передают.)

Доработать его (изобретение) вот только слегка надо… До ума, так сказать, довести… А именно: зэков еще и питаться в таком же вот пакетном режиме научить?.. обучить?.. приучить?.. Ну, в общем, чтобы раз в неделю поел — и порядок! Неделю чтобы потом сыт был!

Кормить чтобы его потом целую неделю не надо было. (Ну, с этим-то, я думаю, у тюремной администрации как раз никаких проблем не возникнет.) И вот тогда-то…

Но зато, как будет удобно! Какие, сообразите, захватывающие дух перспективы тут открываются! Какая, в конце концов, экономия! Ведь балан… э-э… тюремную пищу ежедневно готовить не надо будет… по камерам ее потом три раза в день развозить… Баландеров сколько сразу же освободится, охранников, которые этих баландеров каждый раз сопровождают! Сколько у них у всех теперь свободного времени появится?! Чего только они, представьте себе, за это время не понаделают! Каких только новых добрых дел, блядь, не натворят! Новых шмонов, например… Захватывающие, короче, перспективы. (Вот только интересно, а сами-то изобретатели тоже в «пакетном режиме», небось, питаются? В том же самом, наверное, в каком нам ларьки разносят? Или все-таки нет?..)

Как бы то ни было, но ларек на этот раз нам оказался просто как никогда кстати. В особенности такой обильный. Ведь с появлением этого Васи… Впрочем, не важно.

Вечером, едва только проснувшись, Костя сразу же цинкует соседям в 233 и бежит к решке.

— Два-три-три?! Два-три-три?!

— Говори!

— Кто говорит? Джамил?

— Что?

— Кто говорит?

— Джамил.

— А это Тиса!

— Привет, Тиса! Желаю всего хорошего, браток.

— От души, Джамил. Нужда есть в чем?

— Да нет. У нас все есть.

— Да нет, я серьезно. Ты говори, не стесняйся!

— Нет, спасибо. У нас сейчас все есть.

— Ну, если что — шумни. Все ровно будет! Как Чикатилло там? Не скучает?

(«Чикатилло» — это, судя по всему, погоняло одного из обитателей соседней хаты 233.)

— Нет! Все нормально.

— Ну, ладно, Джамил.

— Ну, пока.

— Пока.

Р.S. Андрея еще не привезли. Опять, что ли, на сборке, бедный, ночует?

18 апреля, пятница

Адвокат показал сегодняшнюю огромную статью в «Комсомолке».

«Мавроди сдала его жена!» Интересно, это каким же надо быть… Хотя, постойте-постойте!.. Почему, собственно, «каким же»? Кто там автор-то? А-а!.. Ну, понятно. Вот теперь все ясно. Бабы! Три какие-то сучки. (Вера, блядь, Надежда и Любовь. Современный вариант.)

«Вера, а вот ты бы своего мужа сдала? Скажем, за миллион долларов?» — «За миллион?!! Конечно!!!» — «А ты, Надя?» — «За такие бабки?! Да о чем тут вообще и говорить-то?!!» — «Вот и я так думаю.

Я бы своего козла за миллион тоже сдала. Да за сотку даже! Значит, точно жена. Она у него что, из другого теста сделана, что ли?»

Вот примерно так, наверное, эта статья и писалась.

На обратном пути охранник подсадил меня в пенал к какому-то азербайджанцу. Неосторожно перекладываю у него на глазах из кармана в пакет пачку «Marlboro».

— Слушай, брат, дай пожалуйста, сигарету.

— Да нет у меня. Это я в камеру несу. Запечатанная пачка.

— Слушай, пожалуйста, дай. Умираю, курить хочу. Я тут уже час сижу.

(Вот черт!)

— Да не могу я. Меня же сокамерники убьют!

— Брат, ну, дай пожалуйста. А сокамерникам скажешь, что подельника встретил, угостил.

(Какого еще, на хуй, подельника!)

— Ну, ладно. На…

— Спасибо, брат. Мы теперь с тобой, как настоящие братья!

Мой «настоящий брат» берет у меня пачку «Marlboro», распечатывает, достает сигарету и роняет ее на пол. Когда нагибается, из грудного кармана у него на пол неожиданно вываливаются три таких же сигареты. («Умираю!»…)

В камере меня ждет еще один пиздец. Только что заказали на Пресню Витиного подельника, из хаты наверху, над нами.

— Сейчас и меня, наверное, закажут, — философски замечает Витя. — Нас обычно всегда вместе перекидывают.

Костя в панике.

— Если тебя закажут, я голодовку объявлю!

— Нет, ты лучше сразу вскрывайся!

— Да я серьезно! Ведь на хате тогда наверняка крест поставят!

— А в чем дело-то? — интересуюсь я.

— Я один на решке не справлюсь. А если мы все дороги и веревки заморозим — это все. Вилы. Воры на хате крест поставят — блядская хата. Все в хате гады. На всех пересылках бить всех будут, не разбирая — старые, молодые… На вызов пошел: «Ты из какой хаты!

А-а!.. 234. Получай!»

— Да подселят к тебе кого-нибудь! Мусорам самим это на хуй не надо. Чтобы хату замораживать. Лишние проблемы. Не слушай ты его, Серег! Он понторез. А когда я начинаю ему душняк устраивать, он сразу заднюю включает.

Витю так и не заказали… Пока, по крайней мере. Впрочем, еще не вечер. Еще и завтра вполне могут. Что вообще за мудацкий день!

Статья, азер этот «умирающий», Витя теперь в какой-то подвеске (а я сам-то?). Живешь, блядь, как на вулкане!!

Р.S. Бедный Андрей! До понедельника теперь, наверное, уж точно не вернется.

19 апреля, суббота, полдень

Все спят. Сижу за столом и пишу. Вдруг раздается лязганье ключа.

Поднимаю глаза и жду, что, блядь, будет дальше. Дверь камеры открывается и заходят двое проверяющих. Один молодой, в штатском, с папкой под мышкой. Второй в форме и постарше. «Встать!» Я встаю, остальные просыпаются, начинают ворочаться на шконках и приподниматься. Тот, что в форме, подходит к телевизору (железному навесному шкафу с продуктами), открывает его и заглядывает внутрь.

Штатский останавливается посередине камеры, осматривается и говорит в пространство, адресуясь явно ко мне: «Да, условия, конечно, не очень. У брата на Бутырке получше. У него там в камере даже кондиционер стоит». Я молчу. Оба поворачиваются и выходят из камеры.

Дверь захлопывается. Пришли, понюхали — и ушли. Как две необыкновенные гоголевские крысы. Из сна городничего. Гоголь, «Ревизор», действие первое, явление первое. Реплика городничего:

«Мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Пришли, понюхали — и пошли прочь».

Вечером Костя рассказывает, как он сидел в карцере (в СИЗО) в Димитровограде под Ульяновском.

— Роба тоньше, чем простыня. А холод в камере, как на улице. У меня часы были с термометром, смотрю: два градуса. А по инструкции положено в помещении штрафного изолятора — не ниже шестнадцати. Я кричу: «Вызовите врача!» Приходит врач. Я показываю ему часы: два градуса. Он меня в коридор выводит, а там градусник висит. Он подводит меня к нему, я смотрю: шестнадцать градусов. «Это в коридоре». — «Это помещение штрафного изолятора. Чем ты недоволен?»

(По этой логике инструкция писалась не для зэков, а для ментов.

Чтобы охраняющие зэков менты чувствовали себя комфортно. И, не дай бог, не простудились.)

— Ну и как же ты выжил?

— Полчаса спал, потом два часа приседал и отжимался.

— А что, одежду туда брать нельзя?

— С собой берешь только зубную щетку, пасту, мыло, полотенце и кружку. Больше ничего. Все остальное выдают. Даже тапочки. Робу, такие же штаны и либо кальсоны, либо шерстяные носки. Одно из двух.

Миску каждый раз моешь и возвращаешь баландеру. Раз в неделю баня — пять минут на человека, помыться и побриться. Если не брит — от трех до пяти суток ДП (дополнительно). Раз в неделю стригут машинкой наголо. Два раза в день проверки и два раза в день шмоны. Каждый раз, когда мусора заходят в камеру, ты должен встать и доложить:

«Здравствуйте, гражданин начальник! В камере такой-то (номер камеры) находится один человек. За время дежурства нарушений не было.

Дежурный по камере осужденный такой-то». Я один раз, в начале, как только туда попал, пропустил слова «дежурный по камере». Чего, думаю, говорить, если я тут один? Кто же еще тут может быть дежурным? Он стоит, смотрит на меня: «Кто дежурный по камере?» — «Догадайся, — говорю, — попробуй!»