Валерий Белоусов - Раскинулось море широко Страница 20

«Дай Бог, в добрый час!» – машинально перекрестился Семёнов.

«То-то… дал бы Бог!… – мрачно ответил Линевич. – Ведь я – то знаю: на бумаге и то во всем крае 90 тысяч войска, а на деле – хорошо коли наберется тысяч 50 штыков и сабель.

И снабжение у нас – по единственной однопутной магистрали… на едином волоске висим! Стоит япошкам один только мост через Сунгари взорвать… застучим прямой кишкой.

Одно хорошо – все военные агенты европейских держав единогласно доносят, что Япония может выставить в поле не свыше 325 тысяч! – истово, словно молитву, повторял он – Но ведь япошкам и дома надо что-нибудь оставить?»

«Да как Вы верите таким цифрам? Ведь в Японии народу больше, чем во Франции! Отчего же такая разница в численном составе армии?»

«Нет подготовленного контингента!…»

«Десять лет подготавливают! Мальчишек в школах учат военному делу! Любой школьник знает больше, чем наш солдат по второму году службы!»

«Да пусть его… Вооружение, амуниция – все рассчитано на 325 тысяч!»

«Привезут! Купят!»

«Вздор!… На каком хую привезут? А Ваш флот на что?»

«Эх, батенька… корабли у нас есть, матросы есть, офицеры – тоже есть… пара адмиралов сыщется… вот только флота нет!»

И это было действительно так… то сборище кораблей, которое именовалось гордо Российский Императорский Флот, флотом – не было… даже эскадрой – не было… предательская финансовая политика Витте заставляла – из копеечной экономии – превращать боевые корабли в чистенькие, надраенные, сияющие медью, исключительно ухоженные плавучие казармы…

Экипажи не владели материальной частью! Комендоры не умели стрелять, сигнальщики не знали силуэтов не то что кораблей потенциального противника, а своих… трюмный машинист вполне мог заблудиться в «низах»… а господа офицеры рассматривали свою службу исключительно как закрытый «клЮб» любителей отдыха на море…

Да и на берегу… я не буду говорить о том, что главная база флота в Артуре не имела приличного дока, способного принять броненосец… Флот не имел лоций и карт своих собственных берегов… пользовались картами времён Невельского… хорошо хоть, не Дёжнева… а то бы так и не знали, болезные, сошлась ли Сибирь с земелькой Алясочкой, али как…

Про разведывательное освещение театра военных действий – не говорю… соответствующие японские службы имели подробную картотеку на КАЖДОГО офицера Российского флота – где родился, где крестился, где сейчас проходит службу… черпая свои данные из ОТКРЫТЫХ источников… например, японский консул в Инкоу был постоянным подписчиком артурского «Нового Края», в котором печатались боевые приказы Наместника по армии и флоту…

… В поезде поселилась неясная тревога. Все пассажиры поднялись на ноги.

Местом общего сбора стала «Вагонъ-столовая». По правилам, столовая закрывалась в 11 часов вечера, но тут она была освещена; чай подавался без отказа; поездная прислуга толпилась в дверях; все ждали, что на следующей станции, кто-нибудь из пассажиров (военных и путейцев) узнает что-либо более определенное.

В томительном ожидании миновали два полустанка.

Станция Янчихе. На перроне говорят: была внезапная атака на Порт-Артур, но ничего положительного…

В 4-м часу утра на какой-то станции второго класса Согушань села дама, жена служащего на дороге. Сообщила что Артур едва ли не взят уже, что лично она едет в Харбин вынуть вклад из Русско-Китайского банка, а также забрать, что можно, ценное из харбинской квартиры и потом уже скорее спасаться в Россию.

По ее словам, японцы несколько дней тому назад начали выезжать из городов Манчжурии, но ничего не продавали и почти не ликвидировали дел, a поручали имущество надзору соседей и говорили: «Через неделю, в крайности дней через десять, мы опять будем здесь, но уже с нашими войсками.»

3аявления дамы – вызвали протесты и недовольство. Публика не желала верить ее мрачным предсказаниям и начала расходиться.

«Проклятая ворона… – ворчал полковник, – стоит ли её слушать! Пойдемте спать!… Впрочем погодите, я брому спрошу в аптеке…»

Нервы старого, сорокалетнего офицера опять расшалились…

… На станцию Харбин поезд номер один прибыл точно по расписанию, в девять утра… На соседних путях поражённый увиденным Семёнов с недоумением рассматривал картину – для нас привычную… но для ухоженного, размеренного века девятнадцатого, с его кукольными кризисами («Прыжок Пантеры в Агадир»… зашла старая канонерка в туземный рыбацкий посёлочек… а шуму, шуму-то… на всю Европу!) – дикую до невероятности!

На путях станции стояло два огромных, видимо, наспех составленных поезда из вагонов всех трех классов и даже четвертого класса (для китайцев и чернорабочих). Они были битком набиты: люди сидели, лежали не только на диванах, на скамейках, но между ними, даже в проходах, на полу…

Преобладали женщины и дети. Тут же были нагромождены какие-то узлы и просто кучи вещей, в которых перепутались и предметы роскоши, и предметы самой насущной необходимости…

Видимо, беженцы хватали первое, что попало под руку… У многих не было ничего теплого… Толпа китайцев вела y вагонов бойкий торг меховыми (часто подержанными) куртками, грошовыми чайниками, какими то подозрительными съестными припасами… Современному Взыскательному Читателю эта сцена живо напомнила остановку поезда «Пекин – Москва» в Ярославле…

Платили китайцам деньгами, кольцами, браслетами, брошками… Бушевала какая – то вакханалия грабежа, умело пользующегося еще неостывшей паникой…

Местное начальство, само захваченное врасплох, было по горло завалено своим делом. Наводить порядок пытались какие то добровольцы – офицеры и чиновники, да те пассажиры и пассажирки, которые не совсем еще потеряли головы, или уже опомнились…

To тут, то там раздавались истеричные рыдания, отчаянный призыв врача к больному ребенку, мольба о помощи…

Очевидец пишет: «Знакомое дело! Как при боксерах, в девятисотом! – заявил вдруг рослый путеец в распахнутой на широкой груди форменной тужурке, обращаясь к нам, пассажирам экспресса. – Ну, господа, выворачивайте чемоданы! А 1а guerre соmmе a 1а guerre! Придет нужда, сами возьмем, не спрашивая, где придется!»

И право – странно, какую силу убеждения имеет вовремя брошенное слово: чемоданы пассажиров были действительно ими вывернуты, добровольно!

Башлыки, фуфайки, меховые шапки, валенки, даже белье, все это в несколько минут перешло из экспресса в поезд беглецов… И как же неловко, и даже жутко, а вместе с тем хорошо и тепло было Семёнову на сердце, когда он слышал отрывочные, полные смущения, но зато и глубокого чувства слова благодарности…

Рядом, у зелёного (!) вагона третьего класса, Семёнов вдруг заметил Моисея Абрамовича Гинзбурга – богатейшего человека, поставщика Эскадры…

«Здравствуйте, Гинзбург! Откуда и куда?»

«Сейчас из Артyра, a вот куда – не знаю! Помогаю, как могу, провожаю офицерских жен, детей… Все бросили, бегут… Совсем сумасшедшие…»

При этом он не выворачивал чемоданов (y него самого их не было), но зато выворачивал карманы, a когда содержимое их иссякло, принялся писать чеки, которые ходили в Маньчжурии не хуже золота…

Однако, отправление поезда на Южно-Маньджурскую дорогу задерживалось…

Офицеры сидели с Гигнзбургом за чаем в станционном буфете и жадно слушали новости. Узнать пришлось не Бог весть как много. Без объявления войны, японские миноносцы вечером атаковали нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде без сетей и со всеми огнями.

«Но, Ви мене понимаете, когда я утром увидел под маяком на мели „Ретвизан“, „Цесаревич“, „Палладу“… Русская эскадра! Наша эскадра! Господи, Азохан вей!»

Он схватился за голову… И, слушая его, глядя ему в глаза, всякий верил его ужасу, его горю…

Он был по природе чужой, но он так сжился с ней, с Россией, с этой Эскадрой, что тут не было места коммерческому расчету… и полу-шуточное прозвище «старого приятеля» невольно сменялось в душе другим – «старый друг».

«Ho, что, каковы повреждения?»

«He знаю точно… „Ретвизан“ – в носовой части, „Цесаревич“ – корма, чуть ли не винты, и ведь дока нет! Понимаете: дока нет!…

„Паллада“ – пустяки – дыра большая, но починят…

Ай-ай-ай! Как можно? Как можно? Говорят: приказано – экономия… Ну, пусть экономия, но зачем отвечать – „так точно, все обстоит благополучно“… Теперь, наверно, будут док строить! И денег не пожалеют! Подлец Ходорковский подряд, верно, получит… Поздно!… Ах!… Наша эскадра!…»

«Снявши голову, по волосам не плачут. Нечего горевать задним числом, – угрюмо промолвил рослый путеец. – Как-нибудь надо выкручиваться. Что-нибудь мы же делать будем…»

«Умирать будем!» – звенящим, нервным голосом крикнул с соседнего стола молодой артиллерийский подпоручик…