Анатолий Матвиенко - На службе зла. Вызываю огонь на себя Страница 20

Когда депутаты расходились, из эсеровской кучки выпорхнула Спиридонова и, невзирая на осуждающие взгляды однопартийцев, вцепилась в Никольского:

— Про захват Зимнего — правда?

— Конечно. Кроме Керенского, правительство арестовано.

— Все идет не так. Я одна поддержала большевиков, большинство эсеров, меньшевиков и депутатов других партий покидают съезд и не признают его решений. От крестьян — основной части населения — практически никого. Володя, здесь происходит не легитимизация, а узурпация власти. Съезд нельзя считать народным и представительным. Твои большевики закусили удила, я ничего не могу с ними поделать.

Никольский грустно улыбнулся и ничего не ответил.

— Только не надо «я же говорил». Как будто знал наперед.

— Увидимся. Передохни хотя бы пару часов.

Ему отдыхать не пришлось. Члены большевистского ЦК не меньше, чем эсерка, жаждали услышать подробности взятия дворца. Потом начали поспешно обсуждать предстоящее заседание. Каменев объявил захват власти в ночь на 26 октября глупостью, ему вторил Зиновьев. Это не помешало им остаться в ЦК близ кормила власти.

Поздно вечером Никольский наконец добрался до своей квартиры. Через час нагрянула Спиридонова, злая, нервная и непрестанно курящая. С подавления корниловского мятежа Владимир Павлович знал, что после стресса или большого нервного напряжения эсеровскую предводительницу тянет к нему особенно сильно. После оргазма раз случилась истерика. Непонятно, что ей больше нужно — сексуальная разрядка или поговорить, не задумываясь о последствиях сказанного. Возможно, и то, и другое: прямо в постели, едва отдышавшись, она начала страстный монолог на вечнорусскую тему «что делать» и «кто виноват».

— Я до сих пор не уверена, правильно ли поступаю. Большевиков поддержала. Всей фракцией проголосовали за утверждение сформированного ими состава Совета народных комиссаров, так теперь зовется правительство. Но сама туда не вошла — не считаю возможным соучаствовать в безобразиях. Понимаешь, большевики ни с кем не считаются. Мне кажется, что если бы они не прикрылись фиговым листочком резолюций съезда, то все равно добровольно не уступили бы власть. Впереди крестьянский съезд депутатов, ВЦИК которого не признает наши нынешние решения, и выборы в Учредительное собрание. Керенский, трусливая сволочь, давно бы уже мог их провести. Боялся, скотина, что после Учредительного у него не останется личной власти. Ни на крестьянском съезде, ни в собрании у большевиков не будет большинства, извини за каламбур. Предстоит грызня за власть, в которой может победить не справедливость, а неразборчивость в средствах. Я даже представить боюсь последствия.

— Будут насилие и кровь. Непонятны пока лишь масштабы.

— Так спокойно об этом говоришь. В день, когда мы познакомились, ты сказал мне, что в феврале Россию изнасиловали, и только вместе мы вылечим Отечество. Боюсь, лечение выходит горше болезни.

Он погладил ее по плечу.

— Они пришли не навсегда. Выполнят задачу по сохранению территориальной и национальной целостности, потом уйдут.

— Когда? Через полгода? Год?

— Может, через десять. И ты ничего не сможешь с ними поделать. Даже через крестьянский съезд и Учредительное собрание. Они сильнее и будут крепчать с каждым днем.

— Я не сдамся. Представляешь, они взяли эсеровский текст резолюции по земельному вопросу и провели как большевистский «Декрет о земле».

— Радуйся. Значит, у вас нет разногласий.

— Какое там. Этим они пытаются перетащить на свою сторону часть сельских избирателей. На самом деле Ульянов не оставил дикую идею о громадных коллективных хозяйствах, где крестьяне будут батрачить на государство, как раньше на помещика. Просто до поры не афиширует.

Пепел с папиросы упал на простыню. Мария этого не заметила.

— Я могу сблокироваться с Черновым и меньшевиками. Тогда и на крестьянском съезде, и на Учредительном собрании получу большинство. Как его использовать? Допустим, провозгласим иные формы правления, органы государственной власти и прочее. Но ведь и большевики не сдадутся. Значит — гражданская война? Ее нельзя допустить.

— Дорогая моя, именно поэтому я с Ульяновым. Они не колеблются. Надо — будет война, диктатура. И продразверстка может случиться намного более жесткая, чем в царское время.

— Господи. Ты их сам ненавидишь. Помог к власти прийти. Когда их оставишь?

— Скоро. Ежели с ними в правительство войдешь, офицер связи не нужен. И так моя роль формальная. Остается охрана Ленина. На меня до этого косо смотрели, а придя к власти, думаю, они быстренько создадут пролетарскую жандармерию из идеологически выверенных товарищей. Вопрос месяца-двух.

— Переходи ко мне.

— Спасибо. Но кем и для чего? Роль твоего нежного друга я выполняю и без эсеровского партбилета. А служить партии, которую большевики разгонят через полгода-год, не вижу смысла. У тебя единственный шанс — влиться с ней в РСДРП(б). И то припомнят когда-нибудь разногласия да бойкот первого состава СНК.

— Чем же займешься?

— Пока не знаю. Уеду, пожалуй.

— К жене?!

— Необязательно. Могу с тобой, в САСШ или Латинскую Америку, например.

— Я не могу оставить товарищей.

— Тогда отложим этот вопрос до поры, когда большевики меня выгонят или арестуют.

Спиридонова откинулась на спину и долго смотрела в потолок. В темноте тлела оранжевая точка. Когда она заснула, Никольский осторожно вытащил из ее губ погасшую папиросу.

Потом они виделись лишь мельком. Мария окончательно поругалась с Черновым, и левых эсеров исключили из партии. Спиридоновская ПЛСР, аббревиатуру которой даже произносить трудно, стала самостоятельной. Тем не менее 12 ноября левые и правые социалисты-революционеры пошли на выборы в Учредительное собрание одним списком и победили на них.

В декабре Ульянов от имени СНК подписал создание Всероссийской чрезвычайной комиссии, той самой ожидаемой Никольским красной жандармерии. Она не сразу взяла на себя охранные функции в отношении вождей, но Генрих Ягода недвусмысленно намекнул, что ставшему во главе новой охранки Феликсу Дзержинскому крайне не нравится близость Владимира Павловича к Ленину. Поэтому к новому году рядом с председателем СНК из старой охраны остались лишь Гиль и Евсеев.

Левые эсеры вошли в правительство. Штейнберг получил портфель министра юстиции, крайне важный в империи, но сильно девальвированный в РСФСР, так как следственные и судебные функции подгребла под себя ВЧК. В арсенале чрезвычайной комиссии еще не было расстрела. Пока. В качестве первой пробы пера чекисты начали массовые задержания среди политических противников, исполняя ленинский декрет «Об аресте вождей гражданской войны против революции» и хватая подряд членов кадетской партии.

Левые революционеры бравировали атеизмом и не праздновали Рождество. Никольский в одиночку сходил в собор. Он ставил свечи, долго вглядывался в лики святых, пытаясь спросить, что Бог даст России в восемнадцатом году. Даже марсианин, славящийся удивительно точными предсказаниями, описывал грядущие месяцы лишь в наиболее общих чертах, главной из которых выделялось обострение межклановой борьбы между большевиками и претендентами на власть.

Новогоднюю ночь Владимир и Мария провели вместе. Это была их последняя интимная встреча. Говорили мало и только о совершенных пустяках. Так часто бывает, когда хочется сказать многое, но слова бессильны, и все уже решено — он уезжает, она отказывается следовать за ним.

Россия последний раз встречала Новый год по Юлианскому календарю. Совет народных комиссаров подготовил декрет о переходе на европейский стиль. В следующий раз православное Рождество Христово наступит лишь в 1919 году.

Покинуть воюющую страну было не просто. Большевики до сих пор не ввели визовый режим, но уже придумали массу ограничений. На границе с ныне независимой Финляндией Никольского впервые в жизни тщательно обыскали. До девятнадцатого года он прожил в Хельсинки, узнавая о происходящем в России только из газет.

Главным событием начала года стал разгон Учредительного собрания. Ленин отдал команду расправиться с оппозиционным сборищем в следующем порядке: покинуть собрание фракции РСДРП(б), дать приспешникам буржуазии насладиться выступлениями друг друга, запереть после заседания Таврический дворец и больше депутатов туда не пускать. Но у революционных матросов не хватило терпения. Тогда Железняк произнес известную фразу «Караул устал», Дыбенко высказался еще конкретнее: «Приказ Ленина отменяю. Учредилку разгоните, а завтра разберемся».

Мирную демонстрацию в поддержку собрания расстреляли решительнее, чем рабочее шествие в Кровавое воскресенье 1905 года. Объединенный III Съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов окончательно утвердил большевистские органы власти единственными правомочными в стране. Пролетарская революция, чрезвычайно далекая от марксистских идеалов абсолютного большинства левых, победила по версии Ульянова.