Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015 Страница 20

Ладно, это можно обдумать позже. Что сейчас? Ах да, Шакунтала, кольцо-примета! Это очень тонкая надежда, как молодая сосулька, но я чувствую на языке ее вкус.

– Маша, помогите мне еще немного, и, может быть, мы решим задачу. Это у вас Лизино кольцо? Я видела у нее похожий комплект.

– Да. Мне Максим разрешил, я взяла на память.

– А там есть архив?

– Архив?

– База данных.

– О! Я не знаю.

– Вы дадите мне посмотреть?

– С собой?

– Да.

– А вы вернете?

– Конечно. Я хочу понять, что было с Лизой до того, как всё случилось. О чем она думала? Может быть, там есть записи…

– Вы выйдете за Макса?

– Я не Ребекка, – быстро отвечаю я.

Глаза Маши распахиваются от изумления.

– Это такой роман, – объясняю я поспешно. – То есть Ребекка была как раз первая жена, злодейка… Ладно, это неважно. Я хотела сказать: не Джейн Эйр… Знаешь, кто такая Джейн Эйр?

– Лиза мне читала давно, но я не помню…

– Ну ладно… В общем, я не из той истории, где девушка помогает вдовцу найти убийц его первой жены и… Тем более что Максим – не вдовец… И я…

– А вы ведь похожи на меня, – неожиданно говорит Маша.

– Пожалуй, – соглашаюсь я.

На самом деле всё просто: я успела подстроиться под Машу и успешно ее «отзеркаливаю», благодаря чему заговорила на ее языке. Временный эффект. Надеюсь.

На самом деле, идея, пришедшая мне в голову, очень умозрительна. Когда-то я читала статью в околопсихологическом и полунаучном журнале об использовании постоянных носителей. Понятно, что люди не до конца доверяют хранению файлов в облаках и предпочитают наиболее значимую информацию носить в собой. В статье автор рассматривал характер файлов, сохраняемых на различных постоянных носителях. Он писал, что можно проследить закономерности. В серьгах, как правило, сохраняли актуальную информацию, которая могла потребоваться в любой момент, в том числе, когда доступ к облаку перекрыт хакерской атакой. Поэтому буфера серег постоянно обновлялись. В браслетах и на брелоках чаще всего хранили фотографии и видео, от официальных до дружеских, а также резюме, отзывы, рекомендации, текущие статусы, виш-листы – всё, что составляет «социальное лицо» человека. На кольцах же хранили наиболее личную, интимную информацию. И когда я увидела Лизино кольцо на пальце ее сестры, то поняла, что есть хороший случай эту теорию проверить.

Кроме того, если рассказ Маши – правда, то в корне меняется расклад. Выходит, с Лизой всё случилось не в одночасье: она начала меняться задолго до того, как переночевала у Тамары. И суть этих изменений мне хорошо знакома. Нейрофизиологи называют их «лобные потери»: дефицит внимания, обеднение интересов, утрата представлений о социально-одобряемом поведении. Лиза – не Юлия и не могла столь же ясно отдавать себе отчет о своем состоянии, но тем не менее, возможно, она смогла заметить перемены и написать об этом. И, возможно, проговориться о причинах, если она о них догадывалась. И самое лучшее место для таких записей – кольцо.

И вот сейчас я дома, подключила кольцо через кулон к уникому. И обнаружила ровно один файл, озаглавленный очень интригующе: «Заметки о Л.» Пытаюсь его открыть, но он запаролен. Чего и следовало ожидать. Мат в один ход, потому что я не умею вскрывать пароли. Припоминаю то, что рассказывала мне Катя, ищу в Сети данные, ввожу день рождения Лизы, потом – день рождения Максима, потом – день рождения Маши. Эффект нулевой. Кажется, Лиза меня обыграла. Можно было бы посоветоваться с Катей, у нее всегда найдется знакомый с соответствующими навыками, но Катя в последнее время мрачна и неразговорчива – видимо, какие-то проблемы в театре, не хочу ее лишний раз беспокоить. Поэтому откидываюсь в кресле, заложив руки за голову, и начинаю искать новый взгляд на проблему.

За окном – розовый вечер, погода снова переменилась, натянуло облаков, потеплело, солнца не видно, но оно чувствуется по рассеянному розовому свету, подкрасившему серый хрупкий весенний снег. Дорожки грязные, бурые от песка, но и на них лежит всё тот же почти незаметный розовый отсвет.

Снова поворачиваюсь к экрану уникома, но в голову по-прежнему не приходит ни одной идеи. Борюсь с желанием встать к уникому спиной, голова между колен, для свежего взгляда. Останавливает лишь то, что Катя может войти на кухню. Поэтому я только зажмуриваюсь, слежу за синими змейками, которые скачут перед закрытыми глазами (остаточные импульсы в нейронах сетчатки), потом глаза открываю. И замечаю кое-что. В рабочем поле у меня стоит ограничение по умолчанию: «Только файлы в форматах, выпущенных за последние пять лет». Действительно, в старых форматах сейчас никто не работает. Но для спрятанных файлов – самое то. Переключаю поле в режим «Все файлы». И – вот он тут как тут, маленький файлик с симпатичным именем «gfhjkm». Эту шутку я знаю, мы подобным еще в школе баловались: писали друг другу письма в латинице. И «gfhjkm» как раз и означает «пароль». Что и требовалось доказать.

Открываю файл и вижу запись: «K.L. I, 5, 49–50». Радостно ввожу в поле «пароль» файла «Заметки о Л.». И… ничего. Вот черт! На всякий случай ввожу «K.L. I, 5, 49–50» в поисковую строку и получаю ссылку на Kuala Lumpur. Не эврика, конечно, но пробую и Kuala Lumpur в качестве пароля. Тщетно.

Тут самое время сдаться, но как раз этого я сделать не могу. Физически. Быть так близко от разгадки (теперь я практически уверена, что в файле – разгадка) и не узнать ее?! Или узнать, но потом, когда я найду, у кого проконсультироваться? О, горе мне! Горе! Опять ждать? Нет, по крайней мере пока я не попыталась еще раз.

Стучусь к Кате. Три коротких удара, три двойных, снова три коротких. Она открывает дверь:

– Что случилось, Аня?

От этого «Аня» и от Катиной одежды: темных брюк и свитера, словно ей холодно или она в трауре, – у меня сжимается сердце.

– Кать, что с тобой случилось?

– Да ерунда, в самом деле ерунда, – и после паузы: – Парень бросил.

– Вот дурак!

Я вовсе не собиралась шутить, но Катя криво улыбается. И объясняет:

– Ушел к Шакунтале.

– К другой актрисе?

– Ага.

– Точно дурак.

– Только он сначала ушел, потом бросил. Я, говорит, думал, что тебе это не важно, ты же сама была такая раскованная, даже на первом свидании, сама номер сняла…

– Ох, Кать… Он тебе нравился, да?

– Нравился. Говорил, как ему со мной интересно, что ему нравится со мной разговаривать, что хочет подружиться. Я же красивая, понимаешь? Да еще и актриса. То есть я держу себя так, чтобы у всех была первая мысль: ну и красавица! А тут мне казалось, что я его заинтересовала по-настоящему, а не задницей. Понимаешь? А он начал ревновать меня к моим ролям, представляешь? Ну в смысле, что я слишком много времени на репетициях провожу. И главное – ведь банально всё. Сколько раз об этом читала… А в реальности всё оказалось настолько просто и обыденно, что я не поверила. Приглашал уехать в коттедж на неделю. «Только я и ты, русская печка, снег, лыжи, пироги». Пироги, как выяснилось, должна была я печь. И на лыжах кататься. Я ему: «Милый, какие пироги, какие лыжи, я отродясь…», а он: «Ну ты же актриса, у тебя координация должна быть, быстро всему научишься». Я говорю: «Я не хочу учиться, у меня прогоны…», а он: «Ну у тебя же есть дублерша! Если ты меня любишь, то найдешь выход!» А я: «Да какой выход? Выход из себя? Я же буду уже не я, если буду работать от силы и через раз». А он: «Говорят, любовь меняет приоритеты у женщин». Обиделся. А через неделю я узнала, что он с Шакунталой гуляет.

– Теперь ее будет ревновать?

– Ее ревновать не кому!

– Подожди! Тебя не Лика с ним познакомила?

– Лика.

– И зовут его Виктор?

– Ну да…

– Вот шельма! Кажется, воспринял свое имя всерьез.

– Душка, ты чего? А ну рассказывай!

– Сейчас, сейчас…

Я пересказываю нашу с Ликой эпопею с Виктором, и вскоре уже Катя весело хохочет и зовет нашего общего ухажера не иначе как «Попрыгунчик-Стрекозел».

– И правда, Душка, чушь какая! «Я верю в чистую любовь, в доверье чистых душ». Инфантилизм, Душка, проклятый инфантилизм. Давай выпьем. У меня еще тот крымский коньяк остался.

– Давай!

Мы маленькой, но сплоченной женской ячейкой идем на кухню и разливаем коньяк.

– А ты зачем ко мне стучалась, Душка? – спрашивает Катя, пригубив рюмочку.

– Да расшифровать не могу один пароль. – Я показываю на экран. – Думала, может, у тебя есть кто знакомый…

– Зачем знакомый? Я тебе и так скажу. Это регистр пьес Шекспира. K.L. – король Лир, I – первое действие, 5 – пятая сцена, 49–50 – строчки.

– Кажется, подходит. Подожди минутку.

Нахожу текст пьесы. Ищу первый акт, пятую картину, сорок девятую строчку. И у меня перехватывает дыхание, я выпиваю свою рюмку залпом – так, что Катя восторженно ахает. Вот слова, которыми Лиза зашифровала доступ к своему тайному дневнику:

O let me don’t be mad, not mad, sweet Heaven. Keep me in temper, I would not be mad!

Часть третья