Ди-джей 2 (СИ) - Васильев Иван Сергеевич Страница 20

— Пропускаю, — раздосадовано постучал по дереву Кропивницкий.

— «Четыре Четыре» — добрый молодец не сбавлял оборотов. Обрубив очередной «хвост» он весело продолжил напевать слова полюбившейся песни.

— Вован, проснись! — Хилый затрясся от негодования. — Сейчас будет «Рыба» и опять целый кон сидеть сухими. А этот прохвост выпьет, закусит и продолжит петь.

— Не отвлекай. Мне надо подумать. Хорошо подумать и всё просчитать. Пожалуй… Пожалуй… Наверное… вот, так!

Костяшка «Один Два» громко, так что «задрожала земля», плюхнулось на столешницу ящика.

— Георгий Борисович, Александр — вот вы где! — к битве «Титанов» подошла ведущая программ. — Еле нашла вас.

— Что, опять? — вместо приветствия произнес Кропивницкий. — Тебя выгнали? Снова «Березки»? Опять записи на столе?

— Нет, то есть да. Меня не выгнали. После выхода повтора передачи все как будто сошли с ума. Каждый день приходят письма, раздаются звонки, спрашивают про исполнителей, про их песни, просят поставить в эфир, задают вопросы, приглашают на встречи. Одним словом — кошмар! А мы ничего про них не знаем. У нас даже записей нет. Главный редактор радиостанции просит срочно подняться к нему для обсуждения новой программы. Он лично желает прослушать все композиции.

— Какая программа, какая прослушка? — возмутился обиженный звукорежиссер. — Нас же выгнали? Мы же теперь кладовщики.

— Уже вернули обратно. С извинениями. Пойдемте, быстро наверх. Все ждут только вас.

3

В приёмной директора Дома культуры зазвонил телефон.

— Слушаю, — секретарь вытянула губы «уточкой» и приятно протянула букву «у» посередине слова. Она уже второй день «безвылазно» отвечала на не прекращающиеся телефонные звонки.

— Да, Дэ Ка. А вы кто?

— Председатель профкома ткацкой фабрики, по поводу выступления группы «Березки»? — девушка громко повторила услышанное и вопросительно посмотрела на директора через открытую дверь. Тот продолжил с деловым видом читать газету.

— Знаете, сейчас в здании никого нет. Все коллективы разъехались. Отпуск. Отдыхают. Перезвоните осенью. Может быть что-нибудь станет известно.

Новая трель телефонного звонка не дала трубки успокоиться.

— Дом культуры, приемная.

— Районный Совет книголюбов, — секретарь вновь поревела взгляд, мигая густо накрашенными ресницами. Щебетов с деловым видом закинул ногу за ногу, покачал ею и перевернул лист «Вечёрки».

— Простите, пожалуйста, я не могу вам что-либо обещать по поводу встречи с артистами. Тем более с «Березками» У нас ремонт. Всё в краске, пыли и извёстке. Позвоните в сентябре. Там будет видно.

В дверь требовательно постучали.

— Разрешите? — в приёмную заглянул председатель парткома завода, которому принадлежал районный ДК.

— Конечно, конечно… — Щебетов вмиг убрал газету, приподнялся и жестом пригласил гостя войти. — Иван Андреевич, присаживайся. Сто лет — сто зим! Какими судьбами в нашем скромном, всеми забытом заведении?

— Ладно, не прибедняйся, — гость расположился в удобном, обитом искусственной кожей кресле. — Ты вовсе не скромный и уж тем более не забытый: Только вчера по твоему списку привезли два фургона аппаратуры. Весь вечер разгружали. Директор лично попросил ускорить доставку.

— Спасибо родному заводу. Честно скажу — не ожидал такой оперативности.

— Для подшефного ДК ничего не жалко. Так сказать — работайте товарищи — репетируйте — выступайте — дарите радость людям.

— И ещё, — гость почесал загорелую лысину. — Хотели от тебя получить ответное доброе дело.

— Ответное? Доброе? Какое?

— Ходят слухи, есть у вас в ДК коллектив бойких девчонок? Говорят, дюже хорошо танцуют, поют, играют на гитарах!

— Девчонки? — хозяин кабинета развёл руками. — Какие девчонки? У меня их больше двух сотен!

— Те, что по радио выступают.

— А, «Березки», — лицо Щебетова поневоле расплылось в хитроватой улыбке. — Эти, есть. Только…

— Наташа, зайди, пожалуйста, — он громко, сквозь открытую дверь обратился к секретарю. — Подскажи, где у нас сейчас «Березки»?

— Иван Андреевич, — секретарша на распев начала произносить заученную наизусть фразу. — Лето на календаре, ремонты, артисты разъехались — в отпусках, на гастролях. Нет никого, до осени. И будут не раньше сентября.

— Че, вообще нет никого? — ответ просто обескуражил посетителя. — Никого-никого?

— Как, нет, — директор добродушно отмахнулся от ехидного вопроса. — Осталось… двое ребят: Художник Валера да Максим, который занимается звукозаписью. Но зато! — эти двое стоят десятерых.

— Очень жаль, что все разъехались — рабочие так просили пригласить девушек на выступление. Им очень понравились песни переданные по радио.

— А мне-то как жаль, дорогой мой Иван Андреевич, — Щебетов втиснулся в кресло. Стал говорить тихо и даже как-то грустно. — Если бы я знал! Да, для родного завода! Я бы с радостью и с превеликим удовольствием оставил бы всех. Знаешь, какой у меня коллектив ложкарей — дудочников? Как они играют? — Земля дрожит! А фольклорная группа «Неваляшки»? А вокальная студия «Соловушки»? Душа поёт — слушая их песни. Эх, ты бы предупредил меня, хотя бы неделю назад — я бы тебе такой концерт организовал!

— Слушай, Егор Кузьмич? — гость задумчиво прикусил нижнюю губу. — А эти, двое, которые остались, смогут провести танцевальную программу?

— Программу?! — губы Щебетова тронула простодушная ухмылка.

— Ну, да! — секретарь парткома не понял сарказма директора и продолжил уговоры. — Такое дело: В субботу ожидается закрытие заводской спартакиады — а танцы провести некому. Понимаешь? Слушай, Егор Кузьмич, войди в положение, поговори с ребятами — очень надо.

Спустя полтора часа…

Оркестр играл тихо и убаюкивающе, как будто вздыхая.

— А-а-а-мо-о-о-рр-э па-а-е-о-о-у, — доносилась со сцены «Ла Скала» — самого известного оперного театра Италии. Голос был мягкий, низкий и гулкий.

Исполнительница пела безумно соблазнительно в своем образе страстной разлучницы. Свет прожекторов рампы мерцал, отражаясь от её длинных золотистых волос. На бледном лице сияли широко открытые с густыми ресницами карие глаза. Её овальное лицо с высокими скулами и полными выразительных чувств губами казалось маской какого-то необузданного сладострастия.

— О, Мадонна, бене, бениссимо… (О, Мадонна, хорошо, великолепно, Итал.) — напыщенный краснолицый мужчина проглотил ком в горле, рассматривая артистку в мощный бинокль. Он устроился поудобнее, оперся локтями в край балкона и, прищурившись, начал крутить окуляры.

— Тук-тук-тук-бряк, — вкрадчивый стук едва слышно раздался со стороны завешанной портьеры, где в одиночестве сидел молодой человек.

— Тсс, — обернулась к нему дама средних лет, увешанная с ног до головы блестящими камнями. Она приложила палец к губам, зашептала. — Синьор? Коза э куэсто? (Синьер? Что это такое? Итал.)

— Скузи, (Простите, Итал.) — смущенно извинился безбилетный «заяц», готовый провалиться сквозь землю от стыда. Он кисло улыбнулся, а затем задумчиво и настойчиво уставится в потолок.

— Ми-и-и серве а-а-а-бито-о-о да у-уомо-о-о-о-о… (Мне-е нужен мужско-о-о-о-ой… Итал.) — артистка, не слыша перепалки, продолжила завывать о чём то своём, наболевшем, интересующем только её.

И тут она перестала петь и чувственно взмахнула руками, выражая безмерную печаль скорби и страстного отчаяния.

…Публика завороженно затихла. На сцене свершалось таинство: Разноцветные, плавно переливающиеся пятна света, разбежались по потолку и стенам, заискрились на хрустале люстр, наполнили пространство необыкновенной торжественностью. Перед зрителями возник дремучий, таинственный лес. Корявые деревья среди поляны ожили, зашевелилось. Живыми сделались нарисованные морщины главного злодея, у второстепенных героев приросли наклеенные усы и эспаньолки, а разноцветные драпри, покрашенные красками ядовитого цвета, — став сосредоточением порока, обличали и намекали на грядущее возмездие.