Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей Страница 20

Обкатанное на великом химике пророчество я запустил второй раз в гораздо более подходящем окружении: на Поместном соборе Русской православной церкви, назначенном в Москве для выбора патриарха.

Съехались фигуры солидные, архиерейского ранга, не меньше, митрополиты да епископы, плюс чиновники Синода во главе с обер-прокурором Извольским, братом министра иностранных дел. И эта семейственность во власти начинала напрягать.

Если священнослужители были степенны и в целом довольны жизнью, то чиновье суетилось, чувствуя, что у них отбирают кормушку и норовило пристроится к иерархам, имеющим вес в церкви. Таковых было несколько. Разумеется, Антоний вместе с Феофаном. Викарий Петербургской епархии, Алексий Симанский. В моей истории он, кстати, благодаря Сталину стал патриархом. Приехал митрополит Киевский Флавиан, архиепископ казанский Никанор и архиепископ Тихон Белавин. Много разных фигур масштабом помельче, но с большими амбициями. Некоторые даже не постеснялись, заглянули предварительно ко мне. Прощупать, так сказать, почву. Пока лишь тайком.

На сам собор меня пытались не пустить, но я, выпятив вперед пузо с золотым наперсным крестом, что мне вручал лично обер-прокурор — между прочим “за славные дела защиты православной веры” — все-таки прорвался. Настроение у иерархов было отличное, можно сказать победное. Никто не сомневался в патриаршестве Антония, тот считай уже надел на голову белый куколь. Мол, остались только формальности. Меня это категорически не устраивало.

Хотя за поддержку Антония и я выбил перевод церковноприходских школ в минобразования, этого маловато. А главное, в случае избрания Антония на патриаршество, я терял все рычаги контроля. Оказанная услуга — не услуга. Что мешает Феофану и Ко в случае дальнейшего конфликта отлучить меня от церкви, как они это сделали с Толстым? Или снова возобновить дело о хлыстовстве… Нет, по-прежнему нужен был кроме пряника еще и кнут.

И я пошел в ва-банк. Прямо коридоре Патриарших палат устроил приступ. Вроде как поглаживал бороду, а сам метнул рот кусочек мыла. Гадость редкая, а чтобы “пошла пена”, его нужно долго катать во рту. А еще тренировки, а еще выбор такого сорта, чтобы по запаху нельзя было понять, что пена от мыла… Ничего, ради великой цели и претерпеть можно.

Тренировался не зря — сработало, потекла пена на бороду, я закатил глаза и без малого рухнул на руки стоящих рядом. Ну и пошел “пророчествовать”. Народ засуетился, вокруг столпилось много священнослужителей, чиновников.

— Не будет нам защиты от патриарха! — труднее всего оказалось заплакать, можно было бы луком веки смазать, но запах, запах…

Меня на руках донесли до одного из диванов “в присутствии”.

— Что, что ты видел, Григорий? — толпа волновалась, перешептывалась.

— Грядет, грядет гнев Божий! Третий ангел вострубит, и упадет с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и падет она на третью часть рек и на источники вод…

— Куда падет?

— Когда?

— Совсем вскоре — я сел на диване, ощупал себя. Кто-то подал мне кипу шитых салфеток, я вытереться.

— Милостивый государь — вперед протолкался Извольский — Перестаньте кликушествовать!

— Не того выбираете — покачал головой я — Другого надо, деревенского, настоящего защитника Руси! И сказал Господь: за то, что они оставили закон Мой, который Я постановил для них, и не слушали гласа Моего и не поступали по нему; а ходили по упорству сердца своего и во след Ваалов, как научили их отцы их. Посему так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: вот, Я накормлю их, этот народ, полынью, и напою их водою с желчью!

С Собора меня разумеется, выперли. Точнее, вынесли — вот так просто вызвали врача, санитаров с носилками и вынесли. Но за спиной шептались, по столицам и стране пошли слухи о страшном пророчестве Распутина. Распространять их помогали “иррегулярные с Бейкер Стрит” во главе с Дмитрием, в “Слово” мы тоже аккуратно дали инцидент на Соборе. Но так, в пересказе и невнятной трактовке. Палицын сделал материал про пророчества Святого Малахия, Нострадамуса… Позвал просвещенную публику к дискуссии. И на редакцию сразу обрушился вал телеграмм и писем со всей России. Это еще больше усилило перешептывания насчет Антония, да так, что московский генерал-губернатор Гершельман с перепугу посадил меня под домашний арест! Ну, как посадил — только я собрался в день выборов выйти из общинного дома, как нате, пожалуйста — два десятка городовых, да еще взвод лейб-гренадеров Екатеринославского полка вокруг, мышь не проскочит. Проскочила только неприятная телеграмма от Столыпина, он пенял мне насчет палок в колеса Антонию, возбуждения толпы “ненужными пророчествами”. Я я отбил ему раздраженный ответ о самоуправстве Гершельмана, на что Петр Аркадьевич, зараза такая, ответил, что генерал-губернаторы идут по линии МВД и вот пусть Зубатов с ними и разбирается.

Пока мальчишки бегали туда-сюда с телеграммами, в Москву прибыл царский поезд — Николай, так сказать, по должности, приехал на избрание патриарха. А я в двойном кольце охраны… Но сообразил — мальчишек-то пропускают, вот и настропалил их устроить пожар по соседству, мало ли мусора у заборов валяется, а по летнему сухому времени все пыхнет, как порох. Занялось мгновенно, я еще посоветовал облить предварительно мусор нефтью или мазутом — многие дома уже имели котельные на жидком топливе, так что раздобыть ведерко проблемы не составило.

И когда повалил жирный черный дым, заорали “Огонь! Горим!”, вдали затрезвонили экипажи пожарных частей, охрана, естественно, отвлеклась. Да еще общинники выскочили, создали толпу, я порскнул из задней калитки, два поворота в московских переулках — ищи меня, свищи!

В Кремль прошел просто на нахальстве — благо комитетские охранники меня хорошо знали и уже в Патриарших палатах наткнулся на Никсу, отошедшего покурить. Царь недовольно принялся мне выговаривать насчет пророчества:

— Не время сейчас! Вон, в Финляндии волнения, хоть войска вводи! Прекращай, Григорий!

— То, Государь, не моя воля, то мне свыше дается.

— Знаю, как свыше. И про пулеметы знаю. И чем кончится может, тоже — вон, в Македонии восстание, младотурки требуют полного отречения султана. Этого хочешь?

— Денно и нощно молюсь за здравие твое и семьи твоей, государь. Чую большую беду над Россией и страшный удар, боюсь, как бы не постиг гнев божий столицу. Езжай, государь, в Кириллов на богомолье, у меня сердце спокойней будет.

Николай зло посмотрел на меня и сломал недокуренную папиросу.

— Совсем задвинуть хочешь, чтобы твоя Дума всем руководила?!?

Швырнул ее в угол, даже не в пепельницу, и вышел, бряцая шпорами. За ним, пряча ехидные улыбочки, поспешила свита.

Меня еще раз выперли с Собора, Антония избрали, торжественные богослужения отслужили. От греха и губернатора подальше я вернулся в Питер. Но шепотки не утихли и когда через два дня в небе случилось зарево, по стране бумкнула ударная волна от Тунгусского метеорита — в столицах случились если не волнения, то сильная паника. Народ побежал в церкви, кое-где и в набат ударили.

Но затихло быстро, не продержалось и дня — Академия наук выпустила заявление, я вслед громогласно заявил, что праведники, дескать, отмолили Россию, отвели гнев божий. Прямо, разумеется, не говорил, но строил фразы так, что любой понимал: без Распутина все праведники не справились бы.

Да и масштаб удара метеорита в центральной части страны совсем не ощущался — когда еще придут фотографии поваленных деревьев из Сибири... Странно посматривающий на меня Менделеев, разумеется, сразу выбил денег на экспедицию ученых, а новый патриарх благодаря моей клоунаде сразу стал “хромой уткой”.

Я же немного подбросил дровишек — мол, в этот раз отмолили, а что дальше будет, неизвестно. Потому как разврат и беззаконие кругом, мало нам своих блядей, так еще иноземных тащим. Зубатов, заранее подготовленный, тут же выслал Мату Хари, причем с большим скандалом — явившиеся выдворять чиновники и полицейские сняли с нее… министра Извольского. ну, не то, чтобы сняли, но застали в подштанниках. Скандал вышел — конфетка. Старший Извольский был женат, валялся в коленях, чтобы не сообщили супруге. Не сообщили. Но протокольчик сохранил в папочке архива. Глядишь — пригодится.