Война за мир - Александр Захаров Страница 20

хана всех монголов, императора Хубилая, правителя Китая. Он отправил её в составе великого посольства, к её жениху и своему вассалу. Но того отравили мусульмане и принцессе стало небезопасно находиться в Персии в столь смутное время. Тем более что она христианка. Поэтому меня попросили сопроводить её в безопасное место, — к её единоверцам и вассалам убитого жениха. И я дал слово обеспечить её безопасность.

4 — в прошлом нередко случалось, что один человек носил сразу несколько титулов, а то и корон. И это именно такой случай. Главный герой ошибочно полагает, что в настоящее время графом Триполитанским является король Кипра и Иерусалима (Кипрское и Иерусалимское королевства) Генрих II де Лузиньян. Кроме того, как граф Триполитанский он является титулярным (без реальных полномочий, так как княжество завоёвано мусульманами) князем Антиохийским. Напоминаю читателям, что город Тортоса с окрестностями относится именно к графству Триполи, пусть это и единственное, что от него осталось.

При этом на момент своего завоевания мамлюками и княжество Антиохийское, и графство Триполитанское являлись вассалами персидского хана, то есть монголов. А граф Триполи Боэмунд VII, умерший в 1287 году, открыто враждовал с тамплиерами Тортосы (вплоть до грабежей, казней и убийств). И они отвечали ему взаимностью. Именно поэтому после захвата Триполи мамлюками в 1289 году султан Египта не двинул свои войска на захват Тортосы. Но мой главный герой всех нюансов местной геополитики не знает и списывает существование этого осколка павшего графства исключительно на доблесть его защитников — тамплиеров.

(примечание автора)

Пока тамплиеры переваривали услышанное, я торопливо переводил принцессе наш диалог.

— Это большая честь для нас, — терпеливо дождавшийся, когда я освобожусь, рыцарь уже взял себя в руки, хотя и не посчитал нужным скрывать, что ошеломлён такой новостью. — Но мы не получали никаких известий…

— Визит столь знатной особы держался в тайне, — резонно возразил я, и даже не покривил душой, — говорить правду всегда легко и приятно. — Царь Вавилонский многое бы отдал за то, чтобы получить себе такого заложника. Это нападение сперва показалось мне случайным, но кто знает, не была ли это засада?

Слова были сказаны и оба тамплиера подтянулись, переглянувшись.

— Нет, я не думаю, что взятые нами пленные что-нибудь знают, если только нам не повезло захватить кого-то из командиров. Хотя вопросы задать в любом случае стоит.

Рыцарь, назвавшийся братом Риккардо, коротко кивнул.

— Я пришлю вам своих людей или приду сам, когда вы будете их задавать. Признаться, я и сам поначалу принял происходящее за обычный набег. Это не редкость в наше время, к сожалению. Но в свете сказанного… — он замолчал.

В целом, подобная ситуация оговаривалась нами заранее. Просто никто не ожидал, что официальное представление произойдёт так рано и при таких обстоятельствах. Поэтому девушка сама догадалась, что нужно сделать, и потянулась в котомку за бумажным свитком.

— Пожалуйста, — на языке гуаньхуа обратилась она ко мне, слегка наклоняя голову и напоказ гордо выпрямляя спину, — ознакомь этих людей с моими верительными грамотами. И передай им, что я очень сожалею, что не смогла их встретить одетой, как подобает.

Ситуация слегка забавляла, но именно что слегка. Не смотря на наши отношения с Хехехчин, здесь и сейчас всё очень серьёзно. Поэтому я передавал свиток тамплиеру со всей торжественностью, полагающейся этому моменту.

— Обычаи её народа запрещают принцессе на официальном мероприятии, даже таком как вручение верительных грамот, лично передавать что-либо просителям или незнакомцам, как и общаться с ними. Впрочем, нашего языка она всё равно не знает. Принцесса выражает сожаление, что обстоятельства не позволили ей одеться подобающе её статусу. Если бы не это нападение…

— Нет, нет, — качнул головой рыцарь, бережно и осторожно разворачивая редкую в наших краях бумагу. Так-то официальные документы, как правило, пишут на пергаменте. — Я всё понимаю — превратности судьбы. Обычные опасности дальних странствий. Мы ведь и сами только вышли из боя.

Он перенёс взгляд на бумагу, покрытую едва ли понятными ему причудливыми знаками чужой письменности и внушительно выглядящими цветными печатями.

— Простите, прекрасный брат, — его голос дрогнул, — не ожидал, что спустя столько лет ещё раз удостоюсь наблюдать Его волю, явленную столь… явно. Но наше дело — повиноваться воле Господа и приказам старших, а не обсуждать их. Тем более, когда необходимость сохранения миссии в тайне очевидна, как и успех предприятия. Брат Жан, поклонитесь, — перед вами невеста сюзерена нашего сюзерена.

Оба тамплиера вежливо поклонились уже лично принцессе, — брат-сержант чуть глубже брата-рыцаря.

— Прошу простить мою неучтивость, прекрасная госпожа. Там, снаружи, я не мог знать, с кем имею дело, а мой арабский не так хорош, как ваш. Монгольского же языка я и вовсе не ведаю, тем более грамоты. Выражаю своё искренние восхищение вашему мастерству целителя и соболезнования по поводу смерти вашего жениха. Для всех нас его смерть — большая утрата. Может быть, вы знаете латынь? Греческий? Нет? Ничего страшного, у нас найдутся учёные мужи, которые смогут прочесть эти знаки, а моё положение в Доме достаточно высоко, чтобы новости о вашем прибытии достигли магистра без промедления. Воистину, само Небо не дало случиться беде и послало нас вам навстречу.

Свиток был аккуратно свёрнут и возвращён в мои руки, после чего мы перешли собственно к делам, которые и привели в наш шатёр командиров союзников. И первым из них оказался, как я и подозревал, вопрос дележа военной добычи. Первым, но далеко не единственным.

Я прекрасно понимал поспешность, досаду и озабоченность собеседника. Это когда вся добыча принадлежит одному отряду всё просто, так как доли известны всем и оговорены заранее. А вот если в битве участвовали многие… Сколько раз в такие моменты я сам становился свидетелем безобразных ссор? Сколько раз благородные бароны становились похожи на базарных торговок на рынке? Он думает, я поведу себя также? Мысленно я возмущённо вскинулся, но следом пришло осознание, что с высоты своего опыта убелённый сединами паладин имеет право так думать. Смирение, надо помнить о смирении, или гордость однажды переродится в гордыню. О, сколько удовольствия это доставит Падшему, — ещё одна крохотная песчинка на чашу весов того, что