Физик против вермахта - Руслан Ряфатевич Агишев Страница 20

Самый настоящий живчик. Берите пример, товарищи, — мужчина повернулся к соседу Теслина, молодому парню с забинтованными рукой и ногой. — Дедушка две недели пластом лежал. Думали, не выкарабкается… Старый, ты чего? Лежи-лежи. Тебе сейчас, вообще, двигаться нельзя. Говорить, кстати, тоже нежелательно. Отдыхай. Я бы тоже сейчас поговорил с Храповицким минуток эдак шестьсот. Здесь хорошо. Почти рай. Смотри, белый простыни, чистые наволочки, едой пахнет. А сестрички у нас какие…

Теслину же, ошарашенным взглядом рыскавшему по больничной палате, было совсем не до этого. С первой же секунды пробуждения его мучил один вопрос — какой сегодня день. Он не помнил, сколько провалялся с лихорадкой. Последние более или менее связные воспоминания были связаны с неудачным испытанием его изобретения. Все последовавшие за эти дни у него слились в одно непрерывное смутное действо с незнакомыми людьми и местами. «Что ты бормочешь, трубка клистерная? Не надо мне зубы заговаривать, я тебе пацан что ли? Число, скажи какое? Слышишь, борода? Какое-сегодня число? Июнь, июль?».

— … Доктор,… тебя дери, — ему с трудом удалось выдавить из себя пару фраз, шевеля непослушными губами. — Число какое?

Осунувшееся лицо врача окаменело, отчего стали заметны и землистый цвет его лица, и темные круги под глазами, и обкусанные губы.

— … 19 июля, старый. Немцы под Киевом, — чуть помолчав, он со вздохом добавил. — А здесь до Шимска дошли, — буквально выдавив это из себя, врач резко развернулся и вышел.

Из негромкого бормотания оставшихся в палате, Теслин узнал, что у врача недавно сын погиб. Разорвавшийся рядом снаряд ничего не оставил от молодого здорового парня.

— … Говорят в загс уже заявление подали… Невеста писанная красавица. Вся светленькая…

— … Совсем молоденький. Почитай только восемнадцать исполнилось… Шея цыплячья, худенький…

— … Палыч-то совсем сдал. Совсем старик стал, а ведь молодой еще. Сколь ему? Полтинник вроде есть…

Теслин же все это бормотание медицинского персонала пропустил мимо ушей. Он переваривал только что услышанное. «Совсем ничего не пойму… 19 июля уже. Сколько же я провалялся после купания в море? Совсем голова не соображает… Нью-Вествинстер Сити вышел из Нью-Йорка в двадцатых числах мая. Почти две недели мы провел в пути из-за этой поломки генератора. Потом был взрыв. А дальше? Получается у меня больше месяца выпало из памяти? Господи, я проспал начало войны». От осознания этого его пробил холодный пот. «Как же так? Как же так? Ведь уже 19 июля! Врач сказал, что немцы уже у Киева. Значит, через полтора месяца столица Советской Украины падет, и они двинутся дальше… А что это за Шимск такой? Что за город такой? Или это не город? О, Боже… Ленинград!». С этим одним из красивейших и в тоже время трагичных городов России у него очень много было связано. Откуда из этих мест были его родители, которых в самом начале блокады пытались эвакуировать. К сожалению, стремительно наступавшие немецкие войска перехватили их эшелон на какой-то захолустной станции. Большая часть мужчин, попытавшихся оказать сопротивление, была расстреляна на месте. Женщины и дети на этом же поезде отправились на запад в концентрационный лагерь. Уже там он потерял свою маму. После освобождения из лагеря в городке Саласпилс именно в одном из детских домов Ленинграда он и провел более десяти лет. Шимск от города Ленина находился в паре сотен километров. Получалось, его эвакуировали в Ленинград, который в самое ближайшее время окажется в блокадном кольце!

Он с диким выражением лица поднял голову к потолку, словно пытаясь рассмотреть смеющегося Бога, что так жестоко над ним пошутил. Правда, никого и ничего, кроме потока серого цвета, он там так и не разглядел. «Ленинград⁈ Ха-ха-ха! Мне восемьдесят три года и я в блокадном Ленинграде! Господи, ты понимаешь, что сделал⁈ Я же тут и полгода не протяну. Через пару месяцев немцы сделают колечко, начнутся каждодневные бомбардировки, в результате которых сгорят продовольственные склады. Власти введут продовольственные карточки, ставшие мерилом жизни и смерти. Еще через месяц нормы продовольствия снизят вдвое, через два месяца — в полтора раза. Тут здоровые молодые люди превратятся в скелеты, пожилые и больные же вымрут, как класс. Я же после болезни даже по-маленькому сам сходить не могу. О какой тут работе над супероружием можно говорить? К тому же у меня больше ничего не осталось — ни образца изобретения, ни чертежей, ни записей. Пока я все восстановлю, пройдет уйма времени. Как теперь что-то делать?». До ученого, наконец-то, дошло, что все его планы, который он строил еще в Нью-Йорке, оказались пустыми. «Что на меня тогда нашло⁈ Это было какое-то помрачнение сознания! Какой от меня сейчас толк⁈ Я развалина! Мне восемьдесят три года! Бог мой, столько не живут! Что я смогу здесь сделать? Как я смогу помочь Союзу? Как? Неужели я искренне верил, что мое изобретение сможет что-то изменить⁈ Ха-ха-ха…».

Следом за осознанием собственного бессилия что-либо изменить к нему пришла злость на самого себя. Кипящая, дурная, она забурлила внутри него с такой силой, что кровь ударила в голову. Теслин с яростью стал поливать себя оскорблениями, обидными прозвищами и кличками. Самому себе он казался жалким, бесхребетным, совершенно ни на что не способным. «…Жалкий червяк! Что ты ноешь? Ты ведь даже еще не попробовал что-то сделать! Только собрал прибор и сбежал из страны. Все! Больше ничего ты не сделал!». Ученый презирал себя за эту слабость, презирал свои пораженческие мысли. «Что обосрался, Николай? Решил поднять лапки и сдаться? Раньше ведь ты таким не был…». Он говорил о себе в третьем лице, словно об одном из своих товарищей. Привычка вести такой разговор с самим собой появилась у него после смерти супруги. Сейчас же это стало для Теслина жизненной потребностью. «Чего ты испугался, старый хрен? Это же твой шанс поквитаться с этой коричневой гнидой! Неужели ты не понимаешь, что можешь все изменить в своей жизни Ты спасешь своих родителей. Коля, не будет проклятого Саласпилса! Из голодных деток не будут выкачивать кровь! На них не будут испытывать яды и лекарства… Ты можешь даже… испепелить бесноватого фюрера!».

От охватившего возбуждения его начало потряхивать, что не осталось незамеченным со стороны соседей по палате. Те тут же начали орать, пытаясь докричаться до кого-то из врачей.

Сейчас в Ленинграде уйма предприятий, на которых дикая нехватка профессиональных кадров. Уверен,

— Э-э, дед, что с тобой? Слышишь⁈ Помирать что ли собрался? Дед? — ушедшего глубоко в свои мысли Теслина вдруг затормошил парнишка,