Наследник 4 - Дмитрий Шимохин Страница 20

сохранять спокойствие и порядок, не слушать никаких подметных грамот и ложных слухов, которые могут распускать недобитые изменники. А кто будет уличен в буйстве, грабеже или неповиновении, тот понесет кару суровую. А вы, православные, молитесь Господу Богу о здравии государя нашего Дмитрия Ивановича и о даровании мира и тишины земле Русской. А мы, бояре и воеводы, и князь Андрей Старицкий, клянемся вам живот свой положить за веру православную, за государя и за Отечество наше… — Я немного подумал. — К сей грамоте бояре и воеводы, и князь Андрей Старицкий, и думные люди руки свои приложили… И число поставь сегодняшнее!

Сутупов закончил писать и с поклоном подал лист мне. Я быстро пробежал его глазами.

— Хорошо изложено, — кивнул я. — Теперь пусть дьяки сделают несколько списков. Один прочитать на Лобном месте, другие разослать по приказам и в стрелецкие слободы и читать по всей Москве. Чтобы все знали, что в Москве есть порядок. А вы, бояре, — обратился я к присутствующим, — прошу вас также приложить свои руки к сей грамоте в знак общего согласия.

Это был важный момент. Подписав грамоту, они фактически признавали мою власть и ту версию событий, которую я изложил. После недолгого замешательства первым подошел князь Одоевский и поставил свою подпись. За ним — Хованский, потом Воротынский, Власьев, Головин… Один за другим бояре и думные дьяки прикладывали руки к документу. Я внимательно следил за каждым. Это была их первая присяга, можно сказать.

Когда с формальностями было покончено, я распустил бояр, оставив при себе лишь самых близких. Усталость навалилась с новой силой. Ежи Мнишек подошел ко мне, лицо его было полно тревоги.

— Князь, я прошу позволения видеть государя…

— Что до государя… лекари сейчас с ним. Как только они закончат, я сообщу вам о его состоянии.

Отпустив Мнишека и Марину, я подозвал одного из своих сторожей.

— Узнай у лекарей, что с царем и Басмановым. И пусть старший из них немедля явится ко мне сюда.

Я остался в Грановитой палате с дедом Прохором, дядьями Олегом и Поздеем, Прокопом, да Хованским и Одоевским. Рядом терлись Нагие, но я на них так глянул, что они предпочли уйти.

Вскоре вернулся сторож, а с ним — один из пожилой немец с усталым и озабоченным лицом.

— Ну, что скажешь, лекарь? — спросил я его без предисловий.

Немец почтительно поклонился.

— Государь Дмитрий Иоаннович получил тягчайшую рану головы, княже. Кость черепа пробита. Мы очистили рану, наложили целебные мази и повязку, но… — Он развел руками. — Боюсь, все в руках Божьих. Да и других ран у государя хватает.

— А боярин Басманов?

— У боярина Басманова множественные колотые и рубленые раны. Мы сделали все, что в наших силах, но и его состояние худо. Боюсь, и он эту ночь может не пережить.

Я молча выслушал. Новости были ожидаемы, но от этого не менее тяжелы.

— Делайте все, что должно, — твердо сказал я лекарю.

Тот снова поклонился и удалился.

Тишину нарушил Елисей, вернувшийся с лобного места перед Кремлем и наблюдавший как читают грамоту.

— Княже, в городе пока тихо. Стрельцы, что в кремле приняли весть спокойно, ждут приказов. Волынский доносит, что караулы на местах усилены. Но народ напуган, слухи ходят самые разные. Грамоту нашу уже читают на площади, народ толпится.

— Это ожидаемо, — кивнул я. — Главное, не допустить паники и грабежей.

Мы остались в узком кругу.

— Ну вот, внучек, — проговорил дед Прохор, нарушая молчание. — Взял ты на себя воз неподъемный. Что дальше думаешь делать?

Дальше… А что дальше? Лжедмитрий и Басманов, скорее всего, умрут. Шуйские в моих руках, но это не решает всех проблем. Смута… она как пожар, один потушишь — десять новых займется.

«Нужно действовать на опережение, — подумал я. — Пока все растеряны и напуганы, пока у меня в руках реальная сила — и военная, и символическая, в виде регалий и контроля над Кремлем. И нужно срочно связаться с теткой. Ее опыт может помочь».

— Дальше, деда, — сказал я, поднимаясь. — Дальше нужно удержать то, что мы взяли. Готовьте гонца. Срочно. К инокине Марфе, в Подсосенский монастырь. Пусть доложит ей обо всем, что здесь произошло. И ждет ее ответа или приказа.

Я посмотрел в глаза родных. В них была усталость, тревога, но и решимость идти со мной до конца. И от каждого моего следующего шага зависела не только моя судьба, но и, возможно, судьба всей этой огромной, мечущейся в преддверии новых потрясений страны.

Так, же я направил людей к подворьям Шуйских. Дабы они там все взяли под охрану, про Скопина я тоже не забыл. А то разбегутся кто куда, да и народ мог к ним заявиться и устроить бучу.

День сменился вечером. Суматоха в Кремле постепенно улеглась, сменившись напряженной, выжидательной тишиной. Я провел все это время на ногах, обходя посты, отдавая распоряжения, стараясь лично удостовериться, что мои приказы выполняются. Дворец и прилегающая территория были взяты под плотный контроль моими людьми и стрельцами. Пленные изменники, включая Василия Шуйского с братьями, сидели под крепкой стражей в одном из подклетов, ожидая рассвета и начала допросов.

Мне даже успели подготовить опочивальню, но идея остаться на ночь в кремле вызывала отторжение. Я решил вернуться к себе на подворье в Китай-городе. Там в привычной обстановке и думалось легче, и отдохнуть можно было хоть немного, не опасаясь, что за каждым углом подслушивают или строят козни.

Оставляя Кремль, я позаботился о надежной охране. Половина моего старицкого полка осталась нести караулы вместе с людьми Хованского, Одоевского и Волынского, которого я назначил главным над всеми кремлевскими караулами и ответственным за ворота.

«Старый воевода, опытный, — размышлял я. — Не допустит оплошности. А то, что сын его ранен по моей вине… может, это даже заставит его служить усерднее, дабы показать свою преданность и заслужить милость для рода».

Перед отъездом я еще раз зашел в палату, где под присмотром лекарей лежал Дмитрий. Картина была безрадостной. Бледный, неподвижный, с редким, прерывистым дыханием. Немец-лекарь лишь развел руками, подтверждая свои прежние опасения. Басманов, которому тоже пытались оказать помощь, был не лучше.

«Два почти покойника» — мрачно подумал я, покидая дворец.

Агапка же со своими послужильцами также отправился со мной. Москва гудела, как рассерженный улей, но беспорядка или побоища нигде не было. Народ