Никита Баранов - Иномирец Страница 21

Радужный поток появился, когда я был на грани потери сознания. Как только исчез поток, исчезла вода, окружающая меня, лезущая в уши, рот и ноздри. Не пытаясь анализировать происходящее, судорожно вдохнул. Ура! В легкие хлынул воздух. Открыл глаза, которые зажмурил при появлении радужного потока и осмотрелся. Интересно девки пляшут…. Меня окружал воздушный кокон, или, если хотите, пузырь. Стенки его были прозрачны, и теперь я мог четко видеть подводный пейзаж. Стенки слегка колебались, то ли от движения воды, то ли, от имевших место быть, моих судорожных дерганий конечностями. Восстановив дыхание, я решил немного поэкспериментировать. С некоторым трудом – жернова, привязанные на торс, весили, все же, прилично – оторвал зад от каменистого дна и поднялся на ноги. Пузырь послушно вытянулся в высоту, сохраняя между головой и верхней стенкой пространство, сантиметров тридцать. Я сделал несколько шагов, выбирая место на дне поровнее – все оно было усыпано обломками известняка, поросшими тиной. Идти было тяжеловато – связанные руки, немалый груз на плечах, неровное дно. Пузырь послушно следовал за мной. Я выбрал обломок покрупнее и аккуратно присел на него. Ну что, ждем-с, когда верхним людям надоест держать меня здесь на дне? Желательно, чтобы не затягивали – как-то тут не жарко. Ну да – семь метров глубины, да подток холодной воды из того подземного тоннеля, из которого я сюда выбрался. По ощущениям не более десяти градусов. Плюс, намокшая одежда. Минут через пять начало знобить до перестука зубов. Были бы свободны руки, подергал бы за, связывающую меня с поверхностью, веревку, чтобы поторопить. Сколько я уже здесь? Минут десять, не меньше. Они что думают, что я Ихтиандр? Любому человеку и пяти минут захлебнуться хватило бы. Перестраховщики, черт бы их взял. Испытание водой, все-таки, а не холодом. Прошло еще минут пять. От озноба я уже начал подпрыгивать на своем камушке. И только на следующей пятиминутке веревка натянулась и потащила меня наверх.

Пузырь, поднявшийся, было, вместе со мной до половины над поверхностью воды, довольно громко лопнул. По ушам ощутимо ударило перепадом давления. Неприятно. Тем временем, меня подтянули к краю священного колодца, повернули 'нос' журавля, так, что я оказался над площадкой, и опустили на землю. Мужички, обслуживающие журавля, споро подбежали, срезали импровизированные грузила и разрезали веревки на руках. Делали все это они, косясь на меня с восторгом и изрядной долей ужаса в глазах. Руки от холода и веревок онемели и я, тряхнув кистями, засунул их подмышки.

Подскочила Валька и снова разразилась благодарственной речью минут на десять. Я в это время с наслаждением впитывал в себя благодатные солнечные лучи. Дрожь, впрочем, никак не унималась, и выглядел я, должно быть, довольно жалко: скорчившийся, трясущийся, в мокрой одежке. Впрочем, может я сгустил краски, потому что толпа, после окончания Валькиной речи, с уже привычным энтузиазмом, подхватила меня на руки и поволокла в город к месту моего обитания, к накрытому столу.

Глава 11

На этот раз Валька сама принесла заветный кувшинчик с притертой пробкой и согревающим содержимым, сразу, как только мы с Туробоем уселись за праздничный стол. Как обычно, встала на колено, склонила голову и поздравила с успешно пройденным испытанием. Кувшинчик, который она держала в левой руке, я засек сразу и кивнул Туробою. Мой телохранитель, все, поняв, поднялся из-за стола, подскочил к коленопреклоненной Валентине и аккуратненько изъял у нее заветный сосуд. К некоторому моему разочарованию емкость была наполнена только на треть. Ну да ладно, друг мой все равно почти не пьет, а мне, чтобы согреться хватит и этих жалких трехсот-четырехсот грамм, плещущихся в кувшине.

В общем, наелся я быстро. Набрался еще быстрее и, так же как и вчера завалился спать. Проснулся опять довольно рано, с восходом солнца. Туробой уже не спал и как только я заворочался в кровати, собираясь подниматься, зашел в горницу с полотенцем, накинутым на руку. Что ж, умываться, так умываться. Умылись у колодца, позавтракали и стали ждать Вальку, опять на лавочке у храма. Жрица появилась, как и вчера, на дальнем краю площади. Ждать, когда она подойдет, не стали, поднялись и двинули ей навстречу. Встретились посредине площади. Валька опять попыталась опуститься на колено (почтительности ко мне день ото дня в ней прибавлялось, что не могло не радовать), но я предложил не разводить церемонии и перейти сразу к делу. Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь.

Валентина кивнула и двинулась к выходу из городка. К той же, что и вчера главной калитке. И опять толпу я увидел издалека. Народ сгрудился, на этот раз, неподалеку от священного колодца, там, где дорога расширялась в подобие площади. Посредине толпы уже была свободная от людей площадка, оцепленная воинами. В центре этой площадки возвышалось какое-то непонятное сооружение.

Только добравшись до толпы, миновав ее, и приблизившись почти вплотную, я понял, что это такое. Сооружение представляло собой бревенчатый сруб полтора на полтора метра и высотой около двух с половиной. Он был доверху обложен дровами и хворостом. С боку – короткая приставная лесенка. Хворост и дрова, говорите…. Я, конечно, ожидал чего-то такого, но под ложечкой, все равно, неприятно засосало. Понятно – будут жечь бедного посланца богов. То бишь меня. Кажется, именно так, в срубе, сожгли в семнадцатом веке протопопа Аввакума – известного противника церковной реформы. Типично русский способ сожжения, что ли? Или у славян этот способ известен издревле, судя по тому, что я здесь вижу? Западная инквизиция, насколько помню, обходилась костром со столбом в центре. Кстати, сожжение в срубе, по логике, должно быть гуманнее: сжигаемый должен задохнуться от скопившегося внутри дыма, раньше, чем его всерьез начнет припекать пламенем. Это утешает. Но не сильно.

Мы с Валентиной остановились рядом с лесенкой, при помощи которой я, надо полагать, должен был забраться внутрь будущего огненного колодца. Валентина задвинула очередную речь, которую не слушал совсем, одно и то же каждый раз – неинтересно. Как только она замолчала, я, почти не дрожа, вскарабкался по лестнице и спрыгнул внутрь сруба. Здесь пахло свежеструганным деревом и смолой. Снаружи послышался топот нескольких ног, который затих рядом с моим костром. Минута, другая и послышалось потрескивание, с которым, обычно, огонь пожирает сухой хворост. Снова раздался топот. Теперь удаляющийся. Еще через минуту в щели между бревнами потекли струйки дыма. В горле запершило. Я кашлянул. Потом еще раз. Количество дыма прибывало. Кашель сделался непрерывным, выворачивающим внутренности. Кто сказал, что смерть от дыма менее мучительна, чем от огня? Сюда этого урода! 'Я-второй' бился в голове, пытаясь выбраться наружу. Удерживать его внутри становилось все сложней.

Радужный поток, на этот раз, я видел только внутренним зрением – глаза, выедаемые дымом, заливали слезы. Но почувствовал. Всей кожей и потрохами. Еще мгновение и дым исчез. Воздух стал свежим и, кажется, даже прохладным, словно пропущенным сквозь кондиционер. Протерев глаза от слез, огляделся. Внутренность сруба была заполнена густым дымом. Густым настолько, что почти не видны были его стенки, находящиеся всего-то сантиметрах в пятидесяти от меня. Снаружи слышался все усиливающийся треск, переходящий в гул, характерный для большого огня. И как меня спасают на этот раз? Присмотрелся, к окружающему меня, внешнему миру. Оказывается я, как и вчера под водой, был окружен оболочкой чистого воздуха. Только в этот раз она была намного тоньше. Не пузырь, а именно оболочка, обволакивающая тонким, сантиметров пять-шесть, слоем все тело. Какое-то силовое поле? Черт его знает! Дым не пропускает, воздухом, каким-то образом, снабжает. Защитит ли от огня? Должно. А как иначе?

Гул снаружи все усиливался, бревна сруба начали потрескивать – видно тоже занялись. Температура внутри, должно быть, уже немаленькая. Я, тем не менее, никакого дискомфорта не ощущал: было вполне прохладно и дышалось легко. Минуту спустя через почерневшие и расширяющиеся на глазах щели между бревнами начали прорываться язычки пламени. А ведь рано или поздно вся эта двухслишнимметровая куча бревен прогорит и рухнет. На меня. Интересно – задавит, не задавит? Посмотрим. Еще пять минут, и я уже стоял в огненной клетке, в которую превратился сруб. Прогоревшие почти на половину бревна, были охвачены огнем уже и изнутри. Через расширившиеся щели между ними, сквозь огненное марево, можно было видеть, застывшую в молчании толпу вокруг костра. Пламя лизало мою невидимую оболочку, струилось по ней, не причиняя никакого вреда. Еще пять минут и сруб начал разваливаться. Вначале просело бревно где-то в основании сооружения. Сруб хрустнул и покосился. Верхний венец не удержался и съехал вниз. К счастью, наружу. Еще через минуту прогорели сразу два нижних венца. Сруб перекосился еще больше, и с его верхней части съехало еще несколько почерневших, пылающих бревен. Пожалуй, дальше ждать не стоило. Бревнышки сгорели основательно, дай Бог четверть толщины осталось, почернели, потрескались. Скорее, головешки, а не бревна. Можно попробовать пробить. А что, ломал я, в свое время, полуторадюймовые доски. Так, решено – выбиваю ногой стенку перед собой и пробую выскочить. Сказано – сделано! Удар пяткой вперед! Результат превзошел все ожидания! Остатки сруба разлетелись в стороны, как при небольшом взрыве. Буквально по бревнышку. Похоже, такой эффект произвело, окружающее меня, силовое поле. При ударе, что ли, такое происходит? К счастью, бревна улетели не слишком далеко и, вроде бы, никого из окружающей публики не задели.