1941. Друид. Второй шанс - Руслан Ряфатевич Агишев Страница 21

— Смочи слюной и приложи к ране, — друид протянул зеленоватую массу, показывая на разбитую губу воина. — Хорошо тебе досталось. Видно руку мастера. Знает, куда и как бить. Такой в следующий раз может и плетью поработать. Пытки, знаешь ведь…

В этот момент из угла, где сидела Зоя, раздался возмущенный выкрик.

— Гвэн⁈ Как ты такое можешь говорить⁈ Как у тебя только язык поворачивается? Какая плеть? Какие еще пытки? — девушка соскочила с палатей и с осуждающим видом нависла над ним. Ее пальчик обвиняющее смотрел на друида. — Случившее просто ошибка! Понимаешь меня, о-ши-б-ка! Ошибка! — последнее слово она даже несколько раз повторила, специально выделяя его. — Товарищ политрук обязательно во всем разберется! И еще извинения попросит! Так ведь, товарищ лейтенант?

Гвэн с любопытством повернулся в сторону воина, явно не спешившего с ответом. Тот лишь промычал в ответ что-то неопределенное, продолжая держать хвойную кашицу у разбитой челюсти.

— Видишь, и товарищ лейтенант со мной согласен! — ее голос едва не звенел. — Обязательно разберется. Он сказал, что сделал запрос в Москву и скоро придет ответ. Вот увидишь, что все будет хорошо.

Она села рядом с Гвэном и коснулась его плеча.

— В Москву поедем. Покажу тебе, какая она красивая… — Зоя мечтательно закатила глаза. — Ахнешь, когда увидишь. Поедешь?

Друид молча кивнул. Конечно, поедет. О существовании таких громадных городов он раньше даже не представлял, а посмотреть очень хотелось.

Прильнувшая к его плечу, Зоя еще долго рассказывала о жизни в большом городе. В красках расписывала невероятно широкие дороги, по которым ездили невиданные самобеглые повозки. Читала непонятные «рваные» стихи о высоких каменных домах, достающих до облаков.

— … А знаешь, Гвэн, какие вкусные пирожки в булочной у моего дома продавали? М-м-м, пальчики оближешь, — девушка со вздохом облизнулась. — Эх, о булочках заговорила, и кушать тут же захотелось, — и словно специально ее живот отозвался громкими булькающими звуками, заставив ее смущенно хихикнуть. — Хлебца бы хоть кусочек…

Встрепенувшийся друид хитро подмигнул ей и, быстро поднявшись, прошел в самый угол землянки. Коснулся глинистой земли руками и замер каменной статуей.

— Зоя, — через некоторое время тихо позвал ее. — Подними ножки. Подними, подними.

Она непонимающе вскинула голову.

— Зачем? — спросила, но ноги все же подняла. Поджала под себя и внимательно стала оглядываться по сторонам.

— На стену гляди… Я только что попросил Великий Лес помочь нам…

Рядом с палатями вдруг что-то зашуршало. От стены отломилось несколько высохших кусков глины и свалились вниз. Затем еще, и еще.

— Ух ты! — восхищенно прошептала Зоя, вытянув шею вперед. — Это же звере…

Из образовавшейся норки появилась маленькая коричневая мордочка с усиками. Осмотрелась и… вытолкала кусок горбушки черного хлеба размером с кулачок ребенка. Через мгновение оттуда же вылез еще один бурундучок, носом толкавший точно такой же кусок хлеба.

— Великий Лес милостив, — улыбнулся друид, складывая пальцы в особой благодарственной фигуре. — И всегда приходит на помощь к тем, кто обращается к его милости.

Тем временем у ног девушки уже лежал каравай хлеба, сложенный, словно мозаика, из десятков хлебных кусочков. А зверьки все продолжали вылезать из норы, толкая перед собой все новые и новые лакомства — чуть обгрызенная головка сыра, высохшее яблоко, орешки.

— Благодарю тебя, Великий Лес, и твоих верных слуг…

Гвен встал на корточки и осторожно потянулся к одному из зверьков, самому крупному с седой полоской на спинке. Бурундук-патриарх настороженно замер, усиленно принюхиваясь к приближавшемуся пальцу. Наконец, наклонился и стал усиленно о него почесываться, при этом издавая громкие урчащие звуки. Чисто кот.

Глава 8

-//-//-

Старшина Сидорчук, лысоватый мужчина с хитрым прищуром и густыми буденовскими усами, расстелил на бруствере серый платок, куда затем пристроил кисет с махоркой. Из-за пазухи достал боевой листок и ловко скрутил из него просто исполинских размеров козью ножку, истратив на нее едва ли не весь газетный разворот. Его закадычный друг, рядовой Ганжа, пристроившийся в окопе рядом, недовольно хмыкнул. Сразу видно, что не одобрял такое расточительство.

— Вижу, богато живешь, Мыкола. Из такого листа можно зараз три цигарки свернуть, а у тебя только одна получилась. Даже графья в Париже так не делают, — укоризненно проговорил Ганжа, с наслаждением принюхиваясь. Запах у махорки был ядреный, духовитый, пробирающий до самых печенок. Не то, что немецкие сигареты, от которых только одно название и вонь, словно одеколона наглотался. — Поберег бы бумагу. Когда еще многотиражка приедет… Может и не приедет вовсе.

Явно, на окружение намекал, нахмурился старшина. Кого другого за такие пораженческие разговоры он бы сразу же отчитал, да еще и пару нарядов вдогонку назначил. Семен же свой в доску. Как облупленного знал его. Никогда тот труса не праздновал. Когда надо в разведку или в дозор, всегда первым вызывался.

— Покурим, Мыкола, а то к вечеру холодать начинает. Глядишь, согреемся немного, — кивнул Семен, кивая на зажигалку. Мол, раскуривай, чего ждешь. — Да и брюхо может успокоится… Черт, как же есть охота.

— Не чертыхайся. Нечистого нам еще не хватало, — старшина стал с тревогой всматриваться в заснеженный берег реки, на котором были немецкие позиции. Больше суток там уже было тихо. Весь шум стороной пошел. Только это совсем не успокаивало, а, наоборот, пугало до чертиков. Затишье на войне, всегда не к добру, каждому известно. Лучше бы артиллерия или авиация работала — Готовят что-то, ироды.

Сделав глубокую затяжку, он передал козью ножку товарищу. Скребущий горло дым окружил обоих, даря ненадолго тепло.

— Добрый табачок, — у Ганжы запершило в горле, и он зашелся скрипучим, долгим кашлем. — Аж в глазах темнеет. Такой махоркой только крыс травить… Ты чего?

Старшина на его глазах весь подобрался, напрягся, как охотничий пес перед добычей. То в одну, то в другую сторону повернется. Засопел еще, вдобавок, что совсем чудно было. Неужели, немцы заметил.

— Сема, чудится мне, что харчами запахло, — удивленно пробормотал он, оглаживая усы. — Убери-ка ты цигарку, а то она весь запах перебивает. Понюхай, Сема.

Тот затушил козью ножку и, заботливо обернув ее в платок, спрятал в карман. Позже докурит. Ночь длинная, а на посту без табака уши запросто опухнут.

— Кулеш, кажется… С салом, — голос у старшины задрожал. сглотнув набежавшую слюну, он тяжело вздохнул. — От немчуры что ли тянет? Поди, суки, ужинать собрались.

— Это тебе с голодухи, кажется, — усмехнулся Ганжа, тоже начиная усиленно принюхиваться. — Точно с голодухи. Я, когда не жрамши, такое бывает вижу, что ни