Мэрион Брэдли - Туманы Авалона Страница 217

– Ты первая околдовала меня! Шлюха! Моргейна не удержалась от смеха.

– Околдовывать тебя? Зачем? Аваллох, даже если бы ты оказался вдруг единственным мужчиной на этой земле, я бы лучше стала делить постель с дворовым псом! Пускай твой отец годится мне в деды – я куда охотнее буду спать с ним, чем с тобой! Или ты думаешь, что я завидую Мелайне, которая поет от радости каждый раз, как ты во время праздника урожая или весенней пахоты уходишь в деревню? Если бы я и наложила на тебя какие-то чары, то не затем, чтобы потешить твое мужское достоинство, а лишь затем, чтобы иссушить его! А теперь отпусти меня и убирайся туда, откуда пришел! И если ты еще хоть раз коснешься меня хотя бы пальцем, то клянусь – я лишу тебя мужской силы!

Аваллох верил, что она и вправду на это способна; это видно было по тому, как стремительно он ринулся прочь. Но отец Эйан непременно услышит об этом и расспросит ее, и Акколона, и всех слуг, и снова явится к Уриенсу с требованием срубить священную рощу и уничтожить древние верования. Аваллох не успокоится, пока не перебудоражит весь замок.

«Я ненавижу Аваллоха!» Сила ее гнева потрясла даже саму Моргейну; она дрожала всем телом от ярости, а под грудиной угнездилась жгучая боль. «Когда-то я была горда; жрица Авалона не лжет! А вот теперь получилось так, что я должна избегать правды. Даже Уриенс сочтет меня всего лишь неверной женой, забравшейся в постель к Акколону ради удовлетворения похоти…» Моргейна расплакалась от ярости; она до сих пор чувствовала на руках и груди прикосновение горячих рук Аваллоха. Теперь, рано или поздно, но ее обвинят в измене, и даже если Уриенс поверит ей, за ней станут следить. «Впервые за столько лет я познала счастье – и вот все пошло прахом…»

Ну что ж. Солнце встает, скоро начнут просыпаться домочадцы, и ей нужно будет распределить между ними сегодняшнюю работу. Есть ли у Аваллоха что-либо, кроме догадок? Уриенс пока что остается в постели, значит, сегодня Аваллох не решится побеспокоить отца. Ей нужно сделать новый лекарственный отвар для раны Увейна. И еще нужно будет вытащить у него корни сломанных зубов.

Увейн любит ее – и уж конечно, он не станет прислушиваться ни к каким обвинениям Аваллоха в ее адрес. Моргейна вспомнила слова Аваллоха: «Кто это был, Акколон или Увейн? Или оба сразу?» – и ее снова захлестнула вспышка бешеного гнева. «Я была Увейну родной матерью! За кого Аваллох меня принимает?!» Неужто при камелотексом дворе и вправду ходят слухи, будто она вступила в кровосмесительную связь с самим Артуром? «Но как же я тогда смогу заставить Артура признать Гв-диона своим сыном? Да, наследник Артура – Галахад, но мой сын тоже имеет право на признание, как и королевская кровь Авалона. Но чтоб добиться этого, нельзя допускать, чтобы мое имя оказалось связано еще с каким-нибудь скандалом, чтобы поползли сплетни, будто я сплю со своим пасынком…»

Моргейна невольно удивилась сама себе. Некогда она впала в ярость и отчаянье, узнав, что носит сына Артура; теперь же это казалось ей чем-то совершенно незначительным. В конце концов, тогда они с Артуром не знали, что приходятся друг другу братом и сестрой. Но Увейн, хоть их и не связывали кровные узы, был Моргейне роднее Гвидиона; она вырастила этого мальчика…

Ну что ж, пока что с этим ничего нельзя поделать. Моргейна отправилась на кухню и выслушала жалобы повара на то, что грудинка вся закончилась, что кладовки почти пусты и что он не знает, чем кормить вернувшихся домой сыновей короля.

– Что ж, значит, нам придется сегодня отправить Аваллоха на охоту, – сказала Моргейна и окликнула поднимавшуюся по лестнице Мелайну – та приходила, чтобы взять утреннее питье для своего мужа, подогретое вино.

– Я видела, как ты разговаривала с Аваллохом, – сказала Мелайна. – Что он тебе сказал?

Она слегка нахмурилась, и Моргейна, прочитав ее мысли – с такой глупой женщиной, как Мелайна, это не составляло никакого труда, – поняла, что невестка боится ее и одновременно негодует. Разве это справедливо, что Моргейна до сих пор стройна и красива, а она, Мелайна, располнела и расплылась от родов, что волосы Моргейны так красиво блестят, а ей из-за возни с детьми некогда даже причесаться и заплестись как следует?

Моргейна постаралась пощадить чувства невестки, но сказала чистую правду:

– Мы говорили об Акколоне и Увейне. Но кладовки опустели, и Аваллоху придется съездить на охоту. Пускай привезет кабана.

А затем ее память словно бы пронзила вспышка молнии, и Моргейна вновь услышала слова Нинианы: «Акколон должен наследовать отцу» – и свой собственный ответ… Мелайна удивленно уставилась на Моргейну, ожидая, когда же та договорит, и Моргейна поспешила взять себя в руки.

– Передай, что ему нужно съездить добыть кабана – хорошо бы прямо сегодня. В крайнем случае, завтра. Или мы слишком быстро прикончим остаток муки.

– Конечно, передам, матушка, – сказала Мелайна. – Он только рад будет любому поводу куда-нибудь поехать.

И хотя в ее голосе прозвучало недовольство, Моргейна поняла: невестка рада, что не случилось чего-нибудь похуже.

«Несчастная женщина! Жить с этой свиньей…» Моргейне вспомнились слова Аваллоха: «Однажды я стану королем этой страны! И можешь не сомневаться: я ни дня не буду нянчиться с теми, кто живет здесь лишь потому, что отец мой не может забыть, что некогда он носил змей!» – и она ощутила беспокойство.

Значит, это воистину ее обязанность: позаботиться, чтобы Уриенсу наследовал Акколон – не ради ее блага и не ради мести, но ради древней веры, которую они с Акколоном воскресили в здешних землях. "Если я найду хоть полчаса, чтобы рассказать обо всем Акколону, он поедет вместе с Аваллохом на охоту, и там все решится". Затем Моргейна с холодным расчетом прикинула: «Следует ли мне сохранить руки чистыми и оставить это дело на Акколона?»

Уриенс стар. Но он может прожить еще год, или даже еще лет пять. Теперь, когда Аваллох знает обо всем, он примется вместе с отцом Эйаном подтачивать влияние, которое удалось приобрести Моргейне и Акколону, и все ее труды пойдут прахом.

«Если это королевство нужно Акколону, возможно, тогда именно ему следует обо всем позаботиться. Если Аваллох умрет от яда, меня убьют за колдовство». Но если она оставит дело на Акколона, все это станет чересчур похоже на старинную балладу – ту самую, что начинается со слов: «Отправились два брата на охоту…»

«Может быть, рассказать Акколону обо всем, и пусть он действует во гневе?» Моргейна никак не могла решить, что же ей предпринять. Охваченная беспокойством, она поднялась наверх и нашла Акколона. Тот сидел в отцовских покоях. Войдя, Моргейна услышала его слова:

– Аваллох собрался поохотиться сегодня на кабана – кладовки почти пусты. Я тоже поеду с ним. Я так давно не охотился среди родных холмов…

– Нет! – резко произнесла Моргейна. – Побудь сегодня с отцом. Ты нужен ему. А у Аваллоха и без того достаточно охотников.

«Нужно как-то сообщить ему, что я собираюсь сделать», – подумала Моргейна, но тут же отказалась от этой мысли. Если Акколон узнает, что она задумала, – хотя Моргейна и сама еще не осознала, что именно она предпримет, – то ни за что с ней не согласится – ну, разве что в первый момент, под воздействием гнева, когда услышит, чего требовал от нее Аваллох.

"А если он согласится, – подумала Моргейна, – хотя мне кажется, что я хорошо знаю Акколона, но я могу обманываться, потому что страстно желаю его, и он может оказаться не таким благородным, каким я его считаю, – если Акколон все же согласится участвовать в этом деле, то окажется братоубийцей, и на него падет проклятие. Если он согласится, это будет значить, что я не могу ему доверять. Мне Аваллох приходится всего лишь свойственником; нас не связывают кровные узы. Кровь пала бы на меня лишь в том случае, если бы я родила Уриенсу сына". Теперь Моргейна была лишь рада, что так и не подарила Уриенсу ни одного ребенка.

– Пускай с отцом останется Увейн, – предложил Акколон. – Ему все равно нужно ставить припарки на раненую щеку.

" Что же мне сделать, чтобы он понял? Его руки должны быть чисты. Когда придет эта новость, Акколон должен находиться здесь… Что мне сказать, чтобы он уразумел, насколько это важно, – что еще никогда я не обращалась к нему со столь важной просьбой?"

От безотлагательности дела и невозможности высказать свои мысли вслух в голосе Моргейны прорвались резкие нотки.

– Акколон, неужто ты не можешь без пререканий выполнить мою просьбу? Если мне придется лечить Увейна, у меня уже не будет времени, чтобы как следует ухаживать за твоим отцом. Он и так в последнее время слишком часто оставался под присмотром одних лишь слуг! «И если Богиня будет на моей стороне, то еще до конца дня ты понадобишься отцу – понадобишься, как никогда прежде…»