Целитель #10 - Валерий Петрович Большаков Страница 22

Глава 7

Среда, 14 мая. День

Московская область, Ленинградское шоссе

Дни между весной и летом наполнены приятным теплом, а не зноем, отнимающим силы. Да и жизнь вокруг не плодится неистово — она растет и зацветает, копит силы до скорого буйства.

Гарднер «Гас» Хаттуэй, еще спускаясь по трапу самолета, вобрал полную грудь будоражащих майских запахов, а теперь шагал и улыбался. Даже сквозь серый бетон Шереметьево, обдутый реактивными струями, прорастали зеленые ростки.

«Все у тебя получится!» — родилась победная мысль.

Новенького резидента встречали двое — Дэвид Ролф, «прикрытый» должностью гражданского помощника военного атташе, и Питер со смешной фамилией Богатыр, устроенный в экономический отдел посольства. Самому Гарднеру светил пост первого секретаря — и тайный чин шефа московской станции ЦРУ.

«Гас» ухмыльнулся. Служба в Советской России требовала изворотливого ума и железных нервов, зато карьерный рост обеспечен. Никогда резидент, обитающий в какой-нибудь Болгарии, не пробьется в Лэнгли — даже на первый этаж штаб-квартиры Си-Ай-Эй, не говоря уже о седьмом. А он-то начнет нелегальную работу, еще даже не прибыв на «Чайковку»!

Откинувшись на кожаные подушки посольского «кадиллака», Гарднер деловито спросил:

— Всё готово? Я звонил вам из Вашингтона…

Дэвид понятливо кивнул.

— Мы растолкали обоих «спящих» агентов. Они будут ждать в условленном месте на «Ленинградке»… М-м… На Ленинградском шоссе. Изобразим прокол шины.

— Да, чем проще, тем лучше, — одобрил Хаттуэй, и глянул на водителя из морпехов. Гражданский пиджак едва налез на крутые плечи, привыкшие к полевой форме. — Справишься, солдат?

— Сэр! — осклабился шофер. — Да, сэр!

— Вьетнам?

— Да, сэр. И Сальвадор!

— О`кей…

Лимузин разогнался, оставив аэропорт позади, и покатил, наезжая на тени деревьев. Углядев березнячок на пригорке, Гарднер недоуменно вздернул бровь. Что такого лиричного в этих белокорых стволах? Ведь береза — сорное дерево! Она вырастает на пожарищах, замещая сгоревшие сосны и ели. Так почему же русские поэты воспевают именно березки?

— Подъезжаем, сэр…

— Готовность, ребята! — «Гас» мигом отрешился от земного.

Водитель отключил систему наддува, и левое переднее колесо стало проседать. Хитрая кнопочка! Даже если очередь из автомата порвет шину, «кадиллак» уйдет от погони — компрессор не даст давлению упасть. Но можно, ведь, и наоборот…

«Кадиллак», словно припадая на раненую конечность, съехал на обочину, в тень «наглядной агитации» — ярко малеванные буквы с громадного щита, куда больших размеров, чем рекламные биллборды, бросали в массы лозунг: «Пятилетке качества — рабочую гарантию!»

— Авария, сэр! — озабоченно зацокал языком морпех, едва удерживая губы от ухмылки.

— Работаем!

Хаттуэй выбрался из машины, тут же доставая начатую пачку «Данхилл». Закурив, он глянул исподлобья на трассу — «сопровождавшая» их «Волга» с парой штыревых антенн слегка замедлила бег, минуя замерший лимузин, но тут же ускорилась.

Гарднер проводил «наружку» глазами, и насмешливо хмыкнул — вид широкоплечего водилы, снявшего пиджак и деловито выкатывавшего запаску, убедил чекистов в серьезности положения.

Выпустив струю дыма, «Гас» задумчиво прошелся мимо щита, чуть заметно парусившего на ветру.

— Пятилетке качества, — с выражением продекламировал он пароль, — рабочую гарантию!

Два голоса ответили вразнобой, глухо доносясь из-за советской инсталляции:

— Партия — наш рулевой!

Дивясь едкой фантазии оперативников, Гарднер сжал пальцами сигарету, якобы затягиваясь — ладонь прикрыла рот. Направленных микрофонов опасаться не стоило, а вот хорошей оптики — вполне.

— Меня зовут Гарднер Хаттуэй, — представился он, — назначен резидентом ЦРУ при посольстве в Москве. Иван? Сергей?

— Да, это мы, — донесся ответ дуэтом.

— О`кей… Вы оба — ветераны ГРУ, и выбрали свободу. Что ж, помогите нам, а мы поможем вам! Будем платить по тысяче рублей в месяц — каждому.

— Согласен, — спокойно ответил Иван или Сергей.

— Согласен, — повторил за ним Сергей или Иван.

— О`кей. Вам нужно будет выехать в Новосибирск и установить плотное наблюдение за одним ученым-физиком. Зовут — Михаил Петрович Браилов. Его фото, адрес, место работы — всё, что мы сумели найти на этого человека, возьмете из контейнера… он такой… в форме куска асфальта. Тайник заложим возле вашего дома, Иван, между трансформаторной будкой и гаражом. Закладка произойдет в течение двух дней — завтра или послезавтра. Ровно в полдень стойте на углу проспекта Вернадского, где расположено здание Центра НТТМ. Мимо вас проедет желтая «тойота» с дипломатическим номером. Если ее заднее стекло открыто — изымайте контейнер. Если закрыто — стойте там же на следующий день, и в то же время. Мы передадим таблицы связи, шифроблокноты, по пять тысяч рублей «подъемных» на каждого, и досье на объект наблюдения. Вопросы?

— Пока нет, — прозвучало из-за щита.

— Удачи, господа!

Затянувшись напоследок, Хаттуэй отбросил окурок небрежным щелчком, подавая сигнал Дэвиду — разговор окончен.

— Сэр! — встрепенулся Ролф. — Можно ехать!

— О`кей…

* * *

Экипаж «Волги» ГАЗ-24–24, прозванной «дублеркой», с интересом наблюдал, как дюжий негр в потертых джинсах и белоснежной рубашке ловко менял пробитое колесо. Видать, нездешний «членовоз» социалистический гвоздь поймал.

Двое пассажиров помоложе жались к «кадиллаку», а один постарше курил в сторонке.

Мимо, громыхая и позвякивая пустыми газовыми баллонами, прокатился «сто тридцатый». Грузно качая задком, проследовал желтый «ЛиАЗ» — за стеклами белели сонные лица деревенских.

— Заводи, Колян, — негромко скомандовал старший оперуполномоченный, — эти трогаются.

— Есть, товарищ капитан!

Пластаясь над шоссе, пронесся черный «кадиллак», похожий на великанский рояль, блестящий полировкой.

«Волга» выждала немного, и увязалась за вероятным противником.

Четверг, 15 мая. День

Первомайск, улица Киевская

Текучка меня нисколько не донимала, хотя унылое повторение пройденного кого угодно могло вогнать в дремотную скуку. И я прекрасно помнил выражение кого-то из великих: если ставить опыт, как обычно, как всегда, новых результатов не получишь.

Но чихать мне на ветхую мудрость! Я ведь не открытий добивался, я искал то, не знаю что.

Пробовал исследовать само время, хотел понять, как же оно тикает. Потому и совал бруски под тахионный дождик, наблюдал, обложил хронокамеру десятками приборов — и следил, как дергаются их стрелочки, как мигают циферки или вьются синусоиды.

Ведь была, была же хоть какая-то разница в их показаниях! Зимой нас с Мишкой Браиловым разделяли ничтожные пять минут, вот только попал он не в свое прошлое. А чем отличаются времена в разных потоках? Или время едино, и любые последствия корректировок затухают в веках?

Самое чудесное заключалось в том, что перемещение моего двойника четко фиксировалось целым набором регистраторов, и эти записи сохранились. Но единственное отличие заброса человека в прошлое от перемещения, скажем, Тузика выглядело немного странным. В сам момент «попадоса» ход времени стал прерывистым — он то ускорялся, то замедлялся, сглаживая амплитуду. Так покачиваются чашечки чувствительных весов, приходя в равновесие.

И что мне это дает? Знать бы…

— Володь… — я подработал манипулятором, и вернул очередной образец в техотсек. — Завтра надо будет кой-чего поменять…

— Кой-чего… это