Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ) Страница 23

  Одиночки и изгои среди казаков, что донских, что запорожских, что терских, были всегда, и такие часто уходили к туркам на службу. И так было до тех пор, пока на Украине не случилось выступление гетмана Дорошенко, который враждовал с Москвой и мечтал о независимом государстве. В борьбе украинцы потерпели поражение. Сам гетман выкрутился и смог с царем договориться, даже воеводой провинциального города стал, а вот многие его верные соратники были вынуждены бежать, и часть из них осела на Кубани. Затем случилось восстание Разина, и тогда, после его разгрома, не один-два человека к закубанцам ушли, а сотни семей. Османы беженцев прикрыли и царю не выдали, разрешили жить по своей вере и законам, а казаки в свою очередь, как элитная воинская часть, следили за порядком в пределах Кубани и Темрюка. Возникли первые поселения вдоль Кубани и в предгорьях Кавказа, и кто был врагом московских царей, тот всегда мог найти в них убежище и приют.

  Позже, в реальности Богданова, туда же, под предводительством Игната Некрасова, ушли и разбитые булавинцы, которые сначала поселились в городке Ачуев, а затем основали Голубинск и Чирянск, дотла сожженные во времена царицы Екатерины. Хочется верить, что в этот раз ничего подобного не произойдет. Был бы верующим, помолился за это дело.

  В коридоре я услышал голоса и выглянул из комнаты, где находился. Здесь были отец, дядька и его жена-красавица. Кондрат меня заметил и позвал:

  - Заканчивай работу Никифор. У нас гости. Пошли домой. Галина, наверняка, уже обед приготовила.

  - Сейчас.

  Захлопнув окно на площадь, закрыл сундуки с документами, вышел из комнаты, запер дверь, а ключи сдал Василю Чермному, который сегодня был вроде дежурного адъютанта при полковнике Лоскуте. Рабочий день окончен, и меня ждет семейный ужин с интересными историями много повидавшего в своей непростой жизни дядьки Петра.

Войско Донское. Река Сал. 20.09.1707.

  В темнеющее вечернее небо, наполненное шумом ставки хана, поднимались белесые клубы дыма от костров, на которых кочевники готовили свою незатейливую пищу. Отблески закатного солнца еще обогревали землю и связывали все живое солнечными нитями, но ночь была уже близка. Мальчишки-пастухи прогнали мимо юрт стадо коров и, пронося запах пота, шерсти и молока, капающего мелкими белыми капельками наземь, кормилицы людей, сыто отдуваясь, спустились к близкому водопою.

  Этой осенью хан всех "царских" калмыков Аюка, со всей своей ордой кочевал по реке Сал. Сотни лет эти места были владениями донских казаков. Но личный посланник царя Петра привез верному хану грамоту, и подтвердил слова Петра Романова о том, что отныне, Сальская степь, река Сал с притоками и озеро Маныч-Гудило отдаются во владение Аюке и всему его роду. Кроме того, было сказано, что в случае спора с казаками, Москва всегда встанет на сторону калмыков.

  Престарелый хан был доволен. Места здесь благодатные и привольные, а после Азовского похода еще и спокойные. Правда, закубанцы всегда налететь могут, но после того как турки отступили и они присмирели. То ли дело за Волгой, где Аюка родился и раньше кочевал. Там все время война и опасность подстерегает степняка постоянно. За каждое пастбище и водопой, с такими же вольными ханами, как и он, биться приходилось.

  Аюка вышел из шатра и осмотрел свое родовое кочевье. Наступал еще один вечер его жизни и по всей выгоревшей под осенним солнцем и вытоптанной конями степи, зажигались сотни костров. День был необычный. Глава царских калмыков женил своего сына Нимгира. Младший давно уже успел прославиться как лихой наездник, а на праздничных скачках, которые состоялись в полдень, как и ожидалось, был первым. Хан улыбнулся и подумал о том, что в будущем из Нимгира выйдет хороший воин и военачальник. А его будущая жена - Кермен, дочка знатного мурзы, будет ему подстать, ловкая, красивая и хозяйственная.

  Тем временем, в кочевье все шло своим чередом. На телегах к кострам подвозили бурдюки с кумысом и хмельными напитками, а невдалеке верные ханские нукеры резали десятки молодых жирных баранов. Каждый должен видеть, что Аюка в силе, и что не бедняк сына женит, а хан немалой по силе и численности орды, которая не раз выручала русские полки в битвах с верткой татарской конницей на бескрайних степных просторах.

  Но, вдруг, раздался дробный и резкий лошадиный топот. К хану, обдав полы его богатого бухарского халата пылью, подскакал всадник.

  От недобрых предчувствий у Аюки дернулось сердце. Всадник, потревоживший ханский покой, был из одного окраинного кочевья по реке Панура.

  - Хан, беда! - воскликнул вестник и, зажимая подраненный бок, скатился с коня. - Наше кочевье захвачено! Воины побиты! Мурза Батырь казнен!

  - Кто!? - в гневе воскликнул хан. - Кто посмел напасть на нас!?

  От боли, донимавшей его, гонец поморщился и, смахнув хлопья кровавых пузырей, которые повисли на губах, выдохнул:

  - Русские...

  - Не может такого быть...

  - Казаки верховские напали, а с ними малая орда заволжских калмыков под предводительством мурз Четыря и Чеменя.

  - Сколько их?

  - Сотни три казаков и калмыцких воинов сотен пять.

  Вот теперь, Аюка понял, кто его враги. Недаром говорили ему старейшины, чтобы остерегался он казаков, и силу в кулак собирал, а он мудрецов не послушал, не поверил им, и большую часть своего войска распустил. Казаки, ладно, не должно у них быть много сил, большая часть казацких полков далеко на севере, против царских врагов бьется, а вот Четырь и Чемень - враги старые, еще по Заволжью.

  - Разослать гонцов во все стороны! Собирать войско! - выкрикнул хан. - Завтра в бой!

  После этого, Аюка снял с плеч свой богатый халат, надел его на гонца и, громко, чтобы слышали все, сказал:

  - Это тебе. Пусть люди знают, что я своих воинов за храбрость и верность наградой никогда не обойду.

  Нукеры, стоящие вокруг, одобрительно загудели и закричали, а хан вернулся в шатер, вызвал своих военачальников и приступил к планированию военных действий.

  На следующее утро калмыки покинули родовое ханское кочевье и, по ходу движения, усиливаясь за счет подходящих отрядов, рванулись в сторону Пануры. После полудня передовые дозоры наткнулись на казаков, которые сразу же отступили. Гнаться за ними не стали, "царские" калмыки собирались с силами и, остановив свою армию, хан со своими приближенными выехал на высокий курган.

  В чистом поле за курганом строились мятежные казаки и "воровские" калмыки, как и говорил гонец, в общей численности восемь сотен, не больше.

  Аюка озирал окрестности долго, задумчиво пощипывая свою гордость, небольшую седеющую бородку и думал. Врагов мало, но почему-то они не бегут. У него пять тысяч конников, так неужели казаки и "воры" не понимают, что он разобьет их? Странно.

  - Не думал, что они решатся выйти навстречу. Не похоже это на разбойный набег, - в голосе хана послышалась неуверенность.

  - Они слишком самонадеянны, мой хан, - отозвался тысячник Чимид, ханский любимец.

  - Отец, - подал голос Нимгир, - дай нам тысячу воинов и мы с Чимидом раскидаем врагов по всей степи.

  - Пока встаньте за курганом и ждите, - решил Аюка. - Я двинусь напрямую, и сам разобью их, а вы займетесь преследованием.

  Надо было все делать быстро, и по своему разумению, а то не дай Небесные Хранители, еще усомнятся воины в его храбрости, да решат, что племенам нужен более решительный и молодой предводитель.

  - Вперед! - хан взмахнул рукой, и четыре тысячи воинов, одновременно стронулись с места.

  Сберегая силы лошадей, на врагов всадники двинулись шагом. Расстояние сокращалось, казаки и их союзники стояли не шевелясь. Лошади, чувствуя напряжение своих седоков, сами начали нервничать, прядать ушами и рвать поводья.

  Хан вновь взмахнул дряблой старческой ладонью, и лавина всадников сорвалась в галоп. Облако густой серой пыли взмыло ввысь, а грохот от тысяч копыт ударил по ушам.

  И вот, когда казалось, что конную калмыцкую орду уже не остановить, из казачьего строя раздались дружные ружейные залпы, а над полем разнесся чистый и сильный звук армейского горна. И повинуясь сигналу, из неприметной глубокой балки, по левому флангу "царских" калмыков, на поле вылетала казачья конница. На первый взгляд, не менее трех тысяч сабель.

  Воины хана, которые растерялись, придержали коней, после этого остановились, а затем и попятились. Они попытались ответить на ружейный огонь стрельбой из луков, но и от воинов разбойных мурз в ответ полетели стрелы. Страх затмил разум многоопытного хана Аюки и, заворачивая коня назад, он рванул поводья, и направился к запасной тысяче, которая должна была прикрыть его отход.

  Однако было поздно. Когда хан повернул своего коня, то увидел, что над курганом уже развевается кумачовое казачье знамя, а вдали виднеются убегающие всадники с бунчуком тысячника Чимида. Он выхватил богато украшенную драгоценностями бухарскую саблю, хотел врубиться в гущу врагов, но раздался меткий выстрел и хан Аюка, пораженный свинцовой пулей в голову, скатился с коня и упал на землю.