Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров Страница 23

— Слушай, а что он к тебе пришел? Ты же не помещик, и крепостное право отменили, — спросил Петров.

— Я как раз помещик. После Положения помещики все равно остались старшими на местах.

— До какого "Положения"?

— До отмены крепостного права. "Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости". Э… матчасть учить надо! Кстати, это недавно было. Всего двадцать три года назад.

Иванов посмотрел на друзей и усмехнулся: — Видно ещё не дошло? Как бы вам объяснить, вот считайте, там у нас две тысячи восьмой, двадцать три года назад это тысяча девятьсот восемьдесят пятый.

Петров и Сидоров переглянулись. В их понимании — 1985 год был не так уж и давно, их молодость.

Иванов, заметив эффект, добавил: — Три года назад убит Александр II, Русско-турецкая, сидение на Шипке — шесть лет назад. В Гордино три ветерана, один без ноги, и двое не вернулись, две солдатки с детьми… Да, почти начало времён. Но! — Иванов поднял указательный палец вверх, — Маркс свой "Капитал" уже написал. Семнадцать лет как. Саша Ульянов в прошлом году закончил гимназию. Вождю мирового пролетариата четырнадцать лет. Батоно Сосо пять лет. Вот и ориентируйтесь.

Петров с Сидоровым задумались, ориентируясь.

Между тем, подъехали к хозяйству. Иванов начал объяснять, указывая рукой то на одну, то на другую постройку.

Усадьба занимала возвышенность над окружающими её полями и речкой. Саму усадьбу, крестьяне называли "Красный двор", там, за основным зданием был ещё каретный сарай, ну куда без гаража, даже в 19 веке. Вокруг Красного двора раскинулся, уже упомянутый сад, приведённый Ивановым в относительный порядок, а сразу за садом, вблизи "столбовой" дороги, расположились хозяйственные постройки, оставшиеся ещё от старых хозяев. Место это было выбрано удачно, от Красного двора, через сад, напрямик, не более версты, поэтому Николай ничего, кроме хлебного амбара не стал переносить, только отремонтировал и достроил недостающее. Зернохранилище пришлось переносить из соображений санитарии и гигиены. Мука и рядом навоз — сами понимаете.

Когда Иванов приехал первый раз смотреть усадьбу, конечно, прослезился, но шустрый стряпчий, приехавший с ним, заверил, что в Вязьме в наличии умельцы, которые сделают не только, как было, но ещё и краше. Так и произошло. Одна артель всё лето приводила в порядок господский дом. Плюс из Москвы прилетели отделочники и изукрасили поместье лепниной, согласно текущей моде. Иванов только вздыхал. Наглые купидоны и розочки из известняка были в моде.

Одновременно с этими, трудились ещё две артели. Самое первое, что заказал Николай, была водонапорная башня, поставленная на высоком берегу речки Михрютки. Кирпичный цилиндр, диаметром три метра, вздымался на семиметровую высоту, и был чуть выше господского дома. Потом со станции привезли рельсы и уложили поверх башни. Приехавшие жестянщики на верхотуре, из жести склепали бак объёмом… ну, большой бак. Диаметр — две с половиной сажени, высота — три четверти сажени. Кому не лень, считайте, ага… Дюжина жестянщиков — лудильщиков две недели киянками гремела и воняла канифолью. Вокруг бака пришлось построить защиту из толстых досок, потому, что в первые же дни, кто-то пальнул в него из ружья, и пришлось заделывать дыру. От этого бака к речке протянули трубу, на речке сколотили маленькую пристань-помост и поставили насос с паровым двигателем. Минипаровоз был совсем не "мини", здоровая дура, и Иванов вовсю сдерживался, чтобы не поставить дизель. Но… взял за правило, артефактами не сорить, и неукоснительно это выполнял.

Водонапорная башня успешно работала в летнее время. На зиму воду пришлось сливать. Однако все очень даже оценили барскую придумку. Но об этом позже.

Далее на скотном дворе отремонтировали конюшню, старый барин был изрядный лошадник, и конюшня была просторная и удобная. Построили два хлева для крупного скота, овчарню для овец, и свинарник. Вместо одного затянувшегося колодца, отрыли два новых, глубоких, под холмом, в низинке.

Поставили избу для скотника и обширный сарай для рабочего инвентаря. В последующем на рабочем дворе постоянно что-то достраивалось, переделывалось, жизнь кипела. По мере найма работников, строились им избы.

Как я уже сказал, старый амбар для хлеба Николай забраковал, его разобрали. Вернее, доразобрали, наполовину его еще раньше растащили. На расстоянии версты от рабочего двора был построен небольшой элеватор силосного типа, с помещениями для обработки зерна и четырьмя кирпичными круглыми силосами, диаметром три метра и высотой семь. Строила та же артель, что и водонапорную башню, много объяснять не пришлось. При необходимости, можно было пристроить ещё силосы, место имелось. Примыкала к элеватору мельница с паровым приводом. Зернохранилище огородили высоким частоколом и организовали хороший подъезд.

Как раз в тот момент, когда Иванов показывал рукой на большую избу с дымящейся трубой, из неё вышли человек пять мужиков, небольшого роста, худые, но все в камуфляже. Завидя всадников, скидывали пятнистые кепки, здоровались. Последний, вышедший из дома, растолкал впереди стоящих и подошёл, кланяясь.

— Это мои скотники, — объяснил Иванов и кивнул мужичку, — здравствуй, Осип. Ну, что?

— Все, слава Богу. Корм задали.

— Хорошо едят?

— Отлично.

— Ничего не телилось? Ничего не котилось?

— Ничего, только Ховра белобокая телилась.

— А! Благополучно?

— Слава Богу. Схолилась как следует. В маленький хлевок поставили.

— Телочку телила?

— Телочку — буренькая, белоспинная… Ничего телочка.

— Сегодня, что, дрова возить будете?

— Дрова. Позавтракали, запрягать будем.

— Ну, ступай.

— Придете телят поить?

— Не знаю, сейчас в Гордино поеду.

— Поить без вас?

— Пои, да смотри, больше кружки на теленка не давать.

— Знаю, знаю.

— Хоть они там разорись, а больше кружки не давать.

— Знаю. А Белянку нужно запустить — воля ваша.

— Рано еще.

— Самую малость дает.

— Ничего, пусть бабы подаивают.

— Доют, да плохо дает.

— Ничего. Я скажу, когда запустить.

— Воля ваша.

Осип ещё раз поклонился и пошел к коровникам. Работники потянулись за ним.

Петров потрясённо сказал: — Слушай, Кольша, ты же из сельского хозяйства раньше знал только то, что булки на деревьях растут! Ты где таких умных слов набрался, купец второго ранга?

О-о! — грустно ответил Иванов, — нет повести печальнее на свете, чем сказ о фрилансЁре в прошлом веке. Ладно, поехали в Гордино. Успеем здесь ещё полазить.

Они поворотили коней, и неторопливой кавалькадой тронулись обратно на главную дорогу.

— Барин! Николай Сергеевич! — на крыльцо большой избы выскочила женщина небольшого росточка, в белом халате, и с поварёшкой в руках, — неужто не зайдёте, кормилец Вы наш! А у меня на завтрак щи с бараниной, не побрезгуйте, кормилец!

Иванов ответил с полуоборота, не останавливая коня: — Не могу, Авдотья, нарочный к сотскому ночью прискакал, некогда, не обессудь…

Петров посмотрел на женщину, на Иванова, потом опять на женщину, просительно сложившую руки на груди, и когда отъехали, недовольно сказал: — Слышь, кормилец, ты, что такой невежливый с женщиной?

Иванов передёрнул плечами и нехотя ответил: — Нельзя по-другому. Останусь здесь, обижу Агафью. Они потом сцепятся. Было уже. Все хотят меня накормить.

— Может, они тебя женить хотят? — подковырнул Петров.

— Нет, они замужние. Авдотья жена Осипа, старшего скотника, вы его видели, а Агафья жена Ивана, сотского.

К разговору подключился Сидоров: — А "сотский", это кто?

— Это внештатные помощники полиции. Следят за благочинием. Подчиняются полицейскому уряднику. Запоминайте. Выше идёт становой пристав, потом уездный исправник. Этот главный в уезде, совмещает административную и полицейскую власть. Подчиняется губернатору. Есть ещё уездный начальник. Но он по полномочиям ниже исправника. Он начальник только для крестьян. Хех! Вот для кого я кормилец, так вот для этих перцев. По соточке в месяц каждому отправляю, чтобы не лезли, олухи, в мои дела.

— Что-то я ещё хотел спросить, — Петров пощёлкал пальцами, — да Лёха перебил. А! Вспомнил! Вот называют тебя кормильцем, а все, кого мы встретили, тощие, какие-то. Что-то непонятно.

— Так ведь голодают. То есть голодали.

— Так сейчас в России голод?

— Нет, не голод. Голод, это когда от недостатка еды массово умирают. А сейчас года не голодные. Неурожайные, да, это бывает, вот как прошлый год. А от голода умирают редко. Чаще всего дети. В нашей губернии, и в урожайные годы, у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови, то есть до нового урожая. А прошлый год был неурожайным, рожь уродилась плохо, яровое совсем пропало, так что большею частью только семена вернули, корму — вследствие неурожая яровой соломы и плохого урожая трав — мало, а это самое трудное для крестьян, потому, что при недостатке хлеба самому в миру можно еще прокормиться, Христа ради, а лошадь в мир побираться не пошлешь. Плохо, в прошлом году было так плохо, что хуже быть не может. Самые первые христарадники пошли уже в октябре. А весной совсем мрак. И это не голод. Я не слышал, чтобы много было смертей.