Леон Стоувер - Стоунхендж Страница 23

Там кружили животные, мычали от полноты вымени коровы, овцы с выбеленными меловой пылью шубками путались у них под ногами. Женщины доили коров и овец в приземистые глиняные горшки, покрикивая на младших детей, сновавших между животными и перекидывавшихся кусками навоза.

Ар Апа одобрительно кивал при виде этого изобилия, бурления жизни и смог отвести взгляд, лишь вспомнив, что принес срочную весть. Он перепоясался волосяным поясом, заткнул за него рукоять каменного боевого топора. А потом неторопливо направился вдоль меловой насыпи, окружавшей дан. Сюда выходили все двери в мужские помещения, расположенные снаружи кольцевого жилища, разорванного лишь главным входом. Над ним, наверху – в самом почетном месте, – было жилище Дер Дака: он мог видеть всех, кто приходит в дан и выходит. Но сейчас его не было у себя. Ар Апа заглянул во тьму и позвал, но не получил ответа. Еще более медленным шагом он пошел по верху вала, мимо входов в мужское жилье. Во многих помещениях разговаривали. Возле следующей же двери на расстеленной волчьей шкуре спал муж по имени Сетерн. Для воина он уже был староват, пора заводить семью, но боец хоть куда. Под правое колено его была подложена отрубленная голова, пожелтевшая, сморщенная, покрытая густым слоем кедрового масла. Несмотря на такую обработку, она изрядно приванивала. Сетерн открыл глаза, покрасневшие и воспалившиеся, и несколько раз причмокнул, словно бы пытаясь прогнать изо рта неприятный вкус. Целый день он провел за питьем эля. Об этом свидетельствовало его дыхание, если для кого-то вид кувшина и небольшой чаши для питья рядом с ним не был достаточно красноречив. Ар Апа уселся возле него.

– Ар Апа не был дома много ночей, – начал он. – Ар Апа бежал, убивал вепря и гнал оленя.

– Сетерн убил лучшего воина из Дан Мовег, – хриплым голосом отозвался лежащий, – Сетерн срубил его на пятнадцатую ночь битвы. Не зная усталости, мы бились посреди реки Стур. Сетерн отрезал голову, вот она. Ты видал хоть раз подобную голову? Лучший воин Мовега.

Ар Апа много раз уже видел ее и поэтому не стал слушать разговоры Сетерна. Заглянув в кувшин, он увидел, что на дне еще осталось немного эля. Он осушил остатки.

– А Дер Дака нет дома? – спросил он.

Сетерн покачал головой и буркнул:

– Нет, – со вздохом опускаясь на шкуру.

– А другой, тот, кто там… – имени Ар Апа не назвал, просто повел плечом в нужную сторону.

– Он там, – отвечал Сетерн, не обнаруживая особого желания говорить об упомянутом человеке, и вновь закрыл глаза.

Но дело следовало сделать. Ар Апа тяжело вздохнул и, встав, провел по жестким усам костяшками пальцев, перехватил топор и еще более медленным шагом направился по валу к противоположному краю разорванного кольца – к другому почетному месту возле жилища Дер Дака – и заглянул внутрь. Солнце зашло, в наступивших сумерках ничего не было видно.

– Входи внутрь, сильный Ар Апа, – послышался из темноты голос, произносивший слова со странным акцентом, чуть шепелявя. – Ты пришел, чтобы сообщить мне… нечто действительно важное?

Ар Апа еще крепче ухватил рукоять топора и, моргая, всмотрелся в темное помещение. Оно было завешано тканями, на полу стояли сундуки, чувствовался сладковатый запах, которого ему еще не приходилось слышать. У дальней от входа стены шевельнулось нечто еще более черное, живое. Человек… Тот, кого они звали Темным, если кому-то спьяну приспичивало назвать его вслух.

– Дар… – начал Ар Апа, слова не шли с губ.

– У меня много даров, богатых даров, ты еще не видел таких даров. Найдется дар и для тебя, Ар Апа, если я порадуюсь. Так порадуй же меня. Развесели меня. Ты взял у меня дар, золотом окованный янтарный диск, сработанный искусными мастерами из Дан Уала. Ты сказал мне, что отправишься на запад, к месту, где были убиты мужи с мечами, и будешь ждать, не вернутся ли они на это место. Так ли ты поступил? Увидел ли ты их?

– Я сделал так! Я бежал сотню ночей, я убил сотню вепрей, я съел сотню оленей, вот что я сделал! Я был в этой долине, – приободрившись от звуков собственного голоса, Ар Апа рассказал все, что делал там – или намеревался сделать, или же слыхал, что делали другие, или думал, что такое возможно совершить. Темный Человек молча внимал. Наконец Ар Апа сообщил ему о двух мужчинах и девушке, что пришли к обгорелым развалинам… как один из мужчин извлек бронзовый меч и размахивал им, провозглашая мщение. Ар Апа прекрасно слышал его рык со своего холма. Тут голос его сам собой стих и умолк, воин закашлялся и сплюнул через плечо, мельком глянув в сторону входа, где уже высыпали первые звезды.

– Ты сделал все хорошо, очень хорошо, – наконец проговорил Темный Человек. – Ты сказал мне именно то, что я хотел услышать, ты сказал мне и о том, как силен охотник и воин Ар Апа, и об этом я тоже хотел услышать: ведь жить среди столь великих воинов – огромная честь для меня. Получи положенный тебе дар.

Звякнул запор, скрипнули петли. Забыв обо всем, Ар Апа с вожделением шагнул вперед. Прохладная ладонь, мягкая, как у ребенка, втиснула в протянутую руку Ар Апы нечто еще более холодное.

– Золото, чистое золото, – сказал Темный Человек.

Ар Апа метнулся к выходу, чтобы глянуть на чудо, очутившееся в его ладони, ясное, блестящее даже в сумерках. Литое золото, тяжелое и драгоценное, со шнурком. Золотой топор с рукояткой во всю ладонь. Чудо… трудно было поверить своим глазам.

Исполнившись счастья, Ар Апа направился к огромному кострищу посреди дана, где слышались крики и громкая речь, где высоко взвивались языки пламени, бросая мечущиеся тени на кольцо каменных столбов, окружавших очаг. Вступая в каменный круг, Ар Апа провел рукой по своему собственному каменному столбу с багровой макушкой. Камень был выше его на пару голов. Прикосновение влило в него силу. На костре целый день жарили быка. Шкура обуглилась и растрескалась, в воздухе висел аромат, наполняющий рот слюной. Повинуясь указаниям старших, несколько молодых воинов, недавно лишь посвященных, с трудом подняли за оба конца толстую зеленую жердь, на которой была насажена туша. Оступаясь, они подтащили дымящееся жаркое к двум деревянным развилинам. Старшие разразились криками и похвальбой, каждый хотел бы получить почетное право разрезать тушу и забрать себе самый лучший кусок. Это сделает, как всегда, Сетерн – но лишь после того, как скажут свое слово все остальные.

– Я – лучший воин! – завопил Наир. Вскочив на ноги, он ударил топором в щит. Раздались крики протеста – ими он пренебрег, постаравшись заглушить рыком негодующие голоса. – Я должен резать мясо. В набеге на тевту Финмога я закричал ночью возле их дана. Когда выбежали воины, десятерых я срубил своим топором, второй десяток воинов я срубил своим топором и взял их головы, а за ними еще десяток и еще… – с каждым новым повторением голос его становился громче. Он подпрыгивал и топал по земле, пока наконец, взвыв, Сетерн не принялся колотить в свой щит. Он был голоден и не в духе. Сегодня он хотел насытиться, не выслушивая обычной долгой похвальбы, что затянется, пока не остынет мясо.

– Я – Сетерн, я – самый лучший, я – убийца мужей, я – похититель коров, я несу смерть рукой своею и топором… смерть сопутствует мне повсюду.

Захваченный собственной похвальбой, он закружил, размахивая топором, – сидевшие спереди с гневными криками начали отодвигаться. С горловым ворчанием Наир отступил и уселся в заднем ряду.

– Сетерн – убийца, моргнет Сетерн – и сотня мужей падут бездыханными, а головы их оказываются у моего пояса… сотни сотен мужей убиты Сотерном по ночам, головы их сложены в кучу высотой в мой столб, их коровы – мои коровы, их быки – мои быки… их смерть – дело моей руки. Я – самый сильный, я – Сетерн-убийца, я – Сетерн-губитель, кровожадный, ужасный… Я – Сетерн… великий…

– …мех для воды, надутый воздухом, – выкрикнул Ар Апа.

Послышались одобрительные крики, даже хохот. Взвыв от ярости, Сетерн принялся оглядываться, взглядом разыскивая оскорбителя. Ар Апа выхватил щит у воина, оказавшегося возле него, и протиснулся сквозь толпу. Не раз он выслушивал похвальбу Сетерна и кипел от гнева, как все мужи, но, подобно прочим, молчал – Сетерн был силен не в одном хвастовстве. Но сегодня он не смолчит. Золотой топор ослеплял его взор: воин, способный заслужить такую секиру, не менее силен, чем этот пустоголовый хвастун.

– Дурак и бахвал! – завопил он, мужи взревели с одобрением – будет поединок. – Я разрежу мясо. Я здесь лучший воин. Я бежал сотню ночей, убил сотню оленей, снес голову сотне вепрей – и все в одну ночь. – Он кружил вокруг Сетерна, тот рычал и сплевывал выступающую на губах пену.

– У Ар Апы безмозглый отец, у него не было матери, Ар Апа не мужчина – у него нет яиц… – поперхнувшись собственной слюной, Сетерн умолк, и Ар Апа огрызнулся:

– Я – убийца, у меня есть окованный золотом янтарный диск, у меня есть двусторонний золотой топор. Я говорил с Темным Человеком. Тебе не остановить меня.