Распутин наш (СИ) - Васильев Сергей Александрович Страница 23

Генерал вспыхнул, бросил сердитый взгляд на “штафирку”, посмевшего делать ему замечание, однако, не узрев намерения поддеть, едва улыбнулся и еле заметно кивнул. Ледок в его глазах подтаял, недовольный взгляд смягчился. Выслушав рассказ Распутина о последних “подвигах” джентльменов и личной к ним неприязни, Вандам окончательно признал в Григории союзника и с этого момента перешёл на дружеский тон в общении.

– Как вы говорите, написал Бьюкенен? – переспрашивал он за ужином в третий раз, пытаясь запомнить дословно, – «если русским солдатам скажут, что они должны воевать за Эльзас и Лотарингию, как указано в соглашениях Антанты, то они потребуют сепаратного мира»? Как верно подмечено! А про революцию в России, как одну из главных целей войны – это тоже он? Нет? Ллойд-Джордж? Ну этот – того же поля ягода…

Генерал Вандам, захватив с собой на “Ермак” домашнюю работу – поручение сделать анализ фронтовой обстановки, после ужина деловито, не таясь, разложил карту Северного фронта и придвинул поближе лампу. Желтое пятно света упало на то место, где река Аа, она же Лиелупе, разделяла своей почти полукилометровой протокой эшелонированную германскую оборону. Распутин зримо представил это свободное от окопов, ровное, как стол, ледовое дефиле и откуда-то из подсознания гейзером ударило словосочетание “танкоопасное направление”. Сразу же в памяти всплыл кадр из советского фильма – ползущий по заснеженной целине бронированный клин, безжалостно проламывающий оборону, громящий беззащитные коммуникации, сеющий панику в тылах противника, не имеющего адекватных противотанковых средств и опыта их применения.

Всю дорогу, пока ледокол неторопливо чапал из Петербурга в Ригу, стихийный штаб, состоявший из командующего Балтийским флотом, генерала Главного Управления Генштаба и пришельца из будущего, чертил стрелы на карте, подсчитывал, листал справочники и формулировал предложение для командарма-12, способное спасти его лично и тысячи подчиненных ему живых душ. “Может быть, среди тех, кто должен погибнуть в Рождественских боях, и будет искомая?” Тайная надежда добавляла Распутину азарта. В остальном адмирал и генерал были полностью согласны с Григорием – даже тактический успех наступления сделает германскую сторону более сговорчивой в вопросах обсуждения условий мира.

– Так какой главный политический козырь вы собираетесь привезти из этой весьма рискованной командировки? Откройте секрет, и, возможно, я тоже сумею быть полезен, – умело пуская колечками дым и утонув в кресле кают-кампании, задал генерал Вандам мучавший его вопрос. – Что немцы могут сообщить нашему правительству такого, что оно возжелает мира, особенно после фронтового успеха?

– Да нет ничего секретного, – отвечал Распутин, опрокидывая в себя очередную чашку крепчайшего чая. – То, что англичанка гадила по мере сил с самого начала войны – понятно всем, кто умеет анализировать причинно-следственные связи наиболее громких фиаско русской армии и флота. Моя задача – получить от немцев проверяемое подтверждение о сознательном сговоре и совместных действиях английских, французских и германских спецслужб, а может и политиков, с целью ослабления и разложения русской армии и флота, а впоследствии – полного уничтожения российской государственности. Не думаю, что правительство и сам государь-император смогут проигнорировать такие шалости союзников. Представьте, Алексей Ефимович, как вы приходите на заседание кабинета министров в высочайшем присутствии и с приглашением всего дипломатического корпуса. В ваших руках папка документов, как бомба в тысячу пудов в тротиловом эквиваленте. Не спеша открываете её, отпиваете глоток из стакана с водой и объявляете стальным голосом: “Генштаб уполномочен заявить…”

Вандам задохнулся папиросным дымом и надрывно закашлялся, а когда пришел в себя, его красные от недосыпа глаза смотрели на Распутина преданно и с надеждой.

Встреча с болгарско-русским генералом вымотала Распутина полностью и окончательно, хотя Радко Дмитриев оказался простым, не заносчивым мужиком. Служака до мозга костей. Уставник. Перфекционист. Разговаривая с ним, выслушивая его аргументы и тревоги, Григорий в который раз решил изменить собственные планы и принять личное участие в предстоящем сражении. После консультаций с генералом стало ясно – диверсионная работа в русской армии находилась в зачаточном состоянии, и Распутин, с его личным опытом трех локальных войн и знаниями истории партизанской тактики всего ХХ столетия, являлся уникальным специалистом.

Командарм-12 от помощи в таком нестандартном деле, как партизанские рейды, отказываться не стал, зато очень напрягся в ответ на просьбу достать немецкое обмундирование! Удивился, переспросил, а потом недовольно поморщился… Не привыкли еще в русской армии рядиться в чужую одежду. Брезгуют. Ничего, жизнь поправит… “Где же всё-таки найти этот чёртов кайзеровский мундир? Нет. Об этом, пожалуй, я буду думать завтра. На сегодня батарейка разряжена.”

Примечание: В дополнительных материалах приложены

а) карта с предложениями Распутина;

б) списочный состав кораблей, выделенных Непениным для Митавской операции.

Глава 10. Отряд особой важности

Поручик Виктор Федорович Грибель не торопясь шел по дощатому настилу “командирского” хода сообщения, возвращаясь из штабного блиндажа в расположение отряда особого назначения. Топоча тяжёлыми сапогами, мимо резво проносились вестовые и денщики. Сновали сосредоточенные связисты. Над всей суетой то и дело взлетал начальственный рык “Ваулин, коня!”, и топот подков по мёрзлой земле возвещал об отбытии очередного озадаченного начальника в своё подразделение. Даже человеку, далекому от службы, достаточно одного взгляда, чтобы почувствовать напряженный пульс запущенной военной машины. Подчиняясь его ритму, невольно хотелось ускорить шаг, даже перейти на рысь, отдать отрывистым голосом какой-нибудь приказ или задорно крикнуть проходящим мимо нижним чинам “А ну-ка, не вешать носа, орлы! Выше голову! Твёрже шаг!”.

Среднего роста, ладно скроенный и крепко сбитый, в хорошо пригнанной шинели, всегда опрятный и постриженный, поручик терпеть не мог расхлябанности и неряшливости. Многие офицеры на третий год войны делали себе и подчиненным окопные поблажки. Виктор такой подход не одобрял. Он считал, что именно в самых мерзких условиях следует быть особо требовательным к внешнему виду, как неотъемлемой части дисциплины, чтобы не допустить разложения личного состава и не поддаваться гнетущему настроению. А такового хватало. Русская армия, устлав мёртвыми телами огромные пространства от Сана до Немана, к концу 1916 года потеряла веру в себя, в командиров, в смысл гигантской бойни и всё чаще задавала вопросы, на которые у военачальников не было удовлетворительных ответов. Оставалось только цитировать героя Александра Дюма Портоса – “Дерусь, потому что дерусь”. Это вполне подходило для профессиональных военных, но катастрофически не принималось остальной, на 90 % крестьянской, солдатской массой, не видевшей в войне ничего хорошего и глухо роптавшей. Постулат “армия вне политики” изжил себя, оставшись заклинанием генералов пенсионного возраста. Жизнь властно ломала его солдатскими бунтами, братаниями целых частей с немцами и австрийцами, крамольными слухами и разговорами о целях войны. Поручик слышал недовольство, знал о появлении нелегальной литературы в окопах и резервных частях, видел, как бурлил офицерский корпус, как размывались монархические устои и потому яростно отбрыкивался от любого перевода в другую часть, даже с повышением.

Отряд особой важности, где поручик Грибель служил сначала начальником штаба, а после гибели атамана Пунина – командиром, выбивался из общих армейских рядов своей задиристостью и желанием драться с германцем, несмотря ни на что. Собранный из лихих рубак и авантюристов, большей частью – георгиевских кавалеров, отряд вёл свою собственную войну, демонстрируя образцы удали, бесстрашия, щедро платя за них кровью, но оставаясь безумно популярным среди юных военных романтиков. Восемнадцатилетние корнеты и прапорщики, едва нацепив погоны после ускоренных выпусков, писали рапорты, обивали пороги и даже привлекали высокопоставленных родственников, мечтая попасть в подразделение с очень высоким шансом отправиться в лазарет или на тот свет в первом же боевом выходе.