Зимняя война - Андрей Готлибович Шопперт Страница 23

то теперь точно не на поезде, а после того, как они этот мост уничтожили, то и на машинах это будет проблематично. А через пять километров выехали к цели. Здесь речка Рита разливается и создаёт озеро достаточное для того, чтобы принять летающие лодки. Прождали их не долго, ещё взрывая мост дали радио шифрованное, что всё прошло штатно и операция «Золото партии» выходит в завершающую стадию. Затолкали пленников штабелями в малую лодку МР-5 и стали грузить на старую, самую первую их, амфибию МП-1 чемоданы и мешки с бумагами. Всю её и заняли. Потом на новую МП-1 загрузили несколько ящиков золота. Когда грузили уже «Клиппер» неожиданно пожаловали гости на дрезине. Оказались белорусские железнодорожники. Двое. Ехали узнать, чего это там бахнуло. Вот что людям спокойно не живётся? И опять у майора не поднялась рука этих двух усатых дядек убить. Белорусы же – не враги. Прихватили их с собой. Догрузили «Клиппер» и тронулись дальше. Подходящее место увидели у населённого пункта, который на карте обозначен, как Доманове. Там озерцо заболоченное подходило прямо к железнодорожной насыпи. Туда и стали сбрасывать ящики с золотом. Тяжёлая это работа – золото кидать в болото. До самого утра не разгибая спины трудились. Озерцо оказалось не сильно глубоким и пришлось не просто скидывать ящики с насыпи, а спускаться с этими тяжёлыми, хоть и небольшими ящиками и обходить озеро, рассредоточивая груз по всему периметру. Когда считали на бумажке, планируя операцию, то всё гладко выходило. Тонна золота, если это в объёмы переводить, то это всего пять вёдер. Семьдесят тонн, если на пять умножить получится всего триста пятьдесят ведер. У них пять ящиков со светошумовыми бомбами «Заря – 3» столько места занимают. Казалось, проблем не будет, в любой луже утопить можно. Как всегда гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Золото в слитках было упаковано в специальные ящики, и эти ящики сами по себе занимали объём гораздо больше, чем находившееся в них золото. Сам ящик, да стружек воз целый в каждом ящике, чтобы золотым слиткам было мягко лежать. Ну, и переоценил Иван Ефимович глубину этого то ли озера, то ли болота. Вот и пришлось бегать вокруг озера и рассредоточивать ящики.

Тронулись, когда уже почти совсем рассвело, ну и ехать осталось не долго. В двадцати километрах уже была река Припять, мост через которую с затоплением поезда и решили взрывать. Мост охранялся, но из снайперских винтовок троих часовых сняли и стали минировать мост. И опять с той стороны увидели дрезину. Не судьба, белорусы там или поляки, сняли тоже из снайперок, не нужны свидетели. Река не очень широкая. Потому, весь состав под воду не ушёл, но в целом получилось удачно, паровоз и вагон с охранниками, убиенными, оказался на берегу, а вот два вагона с грузом покоятся на дне реки, скрытые её мутными водами. Пусть поляки поднимают. Тратят время. Его у них, если доверять Брехту, всего несколько дней осталось.

После того, как Светлов оценил проделанную работу по взрыву моста и затоплению «золотого поезда», всем отрядом, прихватив с собой двух пленников – железнодорожников, пошли вверх по берегу Припяти. На Север. Майор дал очередную шифровку, что всё снова прошло по плану, и их нужно забирать с Припяти в районе населённого пункта Комарово.

А что, в целом операция прошла на твёрдую четвёрку. Вымотались? Зато увидели, как выглядят семьдесят тонн золота. Не много на свете людей, которые столько удосужились «перетаскивать». Будет что внукам рассказать.

Событие двадцать седьмое

Перед сражением каждый план хорош, после сражения каждый план плох.

Владислав Гжещик

Брехт сидел напротив Светлова и медленно погружался в уныние. Как в болото. Стараешься не двигаться, не барахтаться, так ведь учат всякие спасатели. Им-то виднее. Тонули, наверное, в болоте и не раз. Только вот, стоишь в том болоте и стараешься следовать этим умным советам, а тебя засасывает. Засасывает и засасывает. Медленно, по сантиметрику в минуту. Но час и шестьдесят сантиметров. Было по пояс, а стало по горло. Можно и дальше не шебуршаться, тогда ещё двадцать минут у тебя есть. На что есть? Мысленно с жизнью и близкими попрощаться. Стоит оно того? Может, лучше бултыхаться, борясь за жизнь. Быстрее потонешь, возможно, но хоть с осознанием, что боролся до конца, а не как овца безропотно шёл под нож, осознавая, что если адреналин не впрыснут надпочечники, то шашлык вкуснее будет.

Вот, Брехт сейчас погружался. Растудыт – растак, что за невезуха. Тётка эта проклятая, да ещё, как оказалось – целая олимпийская чемпионка и девочка у неё десятилетняя в Варшаве. Так бы, как и задумали, допросили, главного, узнали, не зарыли ли где ещё золотишко на территории Польши, и в расход. А теперь пани Халина Конопацка, её муж, и по совместительству главный разведчик Польши и бывший министр финансов. И третий лысый чёрт, что чуть Брехта не укусил, тоже бывший министр – этот промышленности, да ещё двое белорусских железнодорожников. ИХ, мать их, нельзя по-тихому грохнуть. Они кучу пользу принесут стране, если их НКВД сдать. У этих двоих выход на агентуру в СССР и в Германии. У них выход на банковские счета в Англии, у них явки и пароли на оставленное в Польше подполье. Нет. Они нужны живыми.

Железнодорожники? Ну, этих тупо запугать можно, взять расписку, да и отправить чуть попозже домой. Перед самым наступлением. Вечером, шестнадцатого числа. А панов и пани придётся вести в НКВД. А они там точно скажут… Скажут, пся крев, сколько было денег и ценных бумаг. И всё, генуг гегенубер, придётся всё нажитое непосильным трудом отдавать. Может, даже наградят. Посмертно. А скорее всего запытают до смерти. Выискивая правду, откуда ты товарищ Брехт узнал про польское золото? Ах, подслушал разговор в лесу двух белок. Ох, и интересный ты человек, гражданин Брехт. То у тебя Мерседесы под кедрами находятся, то теперь вот семьдесят тонн золота. Стой, а откуда ты беличий язык знаешь. А, ну, забываю, ты же сказал уже, в школе вам учитель преподавал. Умер? Ну, можно было догадаться. И на тебе паяль… А нет. И на тебе молотком по пальцам, как Михалкову. Бр. Жалко пальцы. А у Михалкова сейчас, что – протезы? Научились же делать. От настоящих не отличить.

– Иван Ефимович, ты, что по этому поводу