Война за мир - Александр Захаров Страница 23

Никто из нас не возразил, поэтому рыцарь продолжил:

— Некий господин призвал однажды трёх своих рабов и дал каждому из них по таланту (денежная единица, использовавшаяся в античности; примечание автора). Двое вложили дарованное в труды свои и таким образом приумножили своё богатство, и за это господин наградил их, а третий не захотел утруждаться и просто зарыл данный ему талант в землю. Господин рассердился на раба за его лень и лукавство, и отнял у него талант, отдав одному из слуг, самому трудолюбивому.

Я, как монах, толкую это как то, что Господь может любого человека наделить неким даром или талантом, не обязательно деньгами. Дары бывают разными, и у каждого свои, но в любом случае люди должны использовать дарованное во благо, ведь однажды каждый из нас предстанет перед Богом и будет держать перед Ним ответ за свои поступки, ведь жизнь, подаренная каждому человеку, это тоже Дар.

— Неожиданно слышать такое от… воина, — выдержав паузу вежливо, с уважением и иронией напополам, отозвалась жрица. — Не буду спорить, так как согласна с тем, что каждый из нас однажды ответит за всё им сделанное или не сделанное. Но если сегодня день, когда надо рассказывать поучительные истории, то не будет ли уважаемый воин столь любезен и не расскажет ли что-нибудь ещё? Не слишком многословное. Я бы рассказала сама, но ведь сегодня день, когда рассказывают истории о вашем боге. Не так ли?

— Воистину так, — кивнул тамплиер. — С моей стороны было бы недопустимым упущением не рассказать о Боге тому, кто в этом нуждается более всего.

В этот момент я испугался, что альвийка насмешливо фыркнет, но она сдержалась, только глаза чуть сузились.

— В сегодняшний день принято вспоминать ещё одну притчу — о десяти мудрых девах, загодя запасшихся маслом для светильников, дабы встретить грядущего Жениха, и о таком же количестве нерадивых дев, не приготовившихся заранее и оказавшихся неготовыми к этой встрече. Эту поучительную историю следует понимать как указание на то, что суд Божий или Его повеление может застигнуть человека врасплох, когда уже поздно будет что-то предпринимать, поэтому братья моего Дома всегда должны быть готовы.

Рыцарь замолчал, не став рассказывать историю полностью, но Мэрион не стала переспрашивать, а просто молча поклонилась ему ещё раз, чуть глубже, чем в первый.

Брат-сержант не удержался и всё-таки попросил «колдунью» продемонстрировать свои умения. Я хотел вмешаться, пояснить, что та надорвалась во время лечения, но жрица предупреждающе ожгла меня взглядом, и я осёкся. Тамплиеры с лёгким интересом посмотрели на рой искр, образовавшийся вместо неудавшегося той «светляка», с заметным разочарованием выслушали признание о неспособности лечить раненых магией и утешили её тем, что никакое колдовство не сравнится с исцелением при помощи молитв и благодати Божией. Мэрион была уязвлена до глубины души. Причём даже не знаю, что задело её сильнее: то, что в ней не распознали могущественную волшебницу и не приняли всерьёз, или то, что пожалели. Попытка спорить выставила бы её на посмешище, так что альвийке оставалось лишь молча злиться.

Глупостей она, однако, совершать не стала, только вежливо улыбалась, но я успел слишком хорошо её узнать. Непроизвольно усмехнулся краешками губ и этим раздосадовал её ещё сильнее.

Разговорились, и брат-сержант, улыбаясь в сторону брата-рыцаря, рассказал шутливую историю о благочестивом рыцаре своего Ордена и бравом сержанте под его началом.

— «Некогда жили некоторые братья-рыцари нашего Дома, столь ревностные в постах и самоистязаниях, что просто падали перед сарацинами из-за своей телесной слабости. Я слыхал, как рассказывали об одном из них, рыцаре очень благочестивом, но совершенно не доблестном, который свалился со своего коня при первом же ударе копья, получив его в стычке с язычниками. Один из его братьев посадил его вновь в седло, с великой опасностью для самого себя, и наш рыцарь опять бросился на сарацин, которые снова вышибли его из седла. Тогда второй брат, опять подняв его и спасши, сказал: «Сеньор Хлеб с Водой, отныне поберегитесь, ибо если вы еще раз свалитесь, поднимать вас буду уже не я!» (из фольклора тамплиеров, перевод со старофранцузского; примечание автора).

Мы все засмеялись, кроме недоумённо покосившейся альвийки. Ведь совсем не сложно догадаться, кто будет поднимать «в следующий раз» столь нерадивого рыцаря. А громче всех смеялся брат Риккардо, хотя он наверняка слышал эту историю не впервые.

Потом к нам заглянул один из моих арабов, сообщивший, что меня спрашивает какой-то туркопол со священником-езидом, освобождённым из тюркского плена. Я несколько удивился, что за священник такой, но всё разъяснилось очень просто. В шатёр вошёл человек типично сарацинской внешности, в чёрном одеянии, подпоясанном слегка запачкавшимся алым поясом и чалме черного цвета. На шее у него висела тонкая верёвка, которую я сначала принял за ожерелье. Но он представился факиром, и пробудившееся знание богословия подсказало, что это именно верёвка, называемая «тока Йазид», символизирующая петлю виселицы, которая должна всё время предостерегать своего владельца от совершения греховного поступка. А факир — это езидский монах, ухаживающий за могилами, и не исполняющий более никаких других обрядов. Как оказалось, он проживал в разорённом селении, на которое мы наткнулись накануне, и желал узнать о судьбе соплеменников и где мы оставили их тела, чтобы он мог найти их и захоронить сообразно принятой у его народа вере.

Потом мы все пошли смотреть на освобождённый полон. Я — потому что меня попросили помочь больному ребёнку, Мэрион и Хехехчин — чтобы помочь другим нуждающимся в помощи лекаря, а тамплиеры последовали за нами, чтобы своими глазами посмотреть на чудо исцеления, о котором ранее лишь слышали. Много времени оказание помощи не заняло, и мы продолжили разговор, договариваясь о сопровождении пленных тюрков, лошадей, прочего скота и иной добычи. Туркополье любезно согласился помочь с этим, ничего не попросив в качестве платы. По пожертвованию милостыни наёмникам договорились, что либо я привезу её в тампль, либо предупрежу, чтобы Дом прислал брата её забрать. Пригоршня серебра — это две соединённые «ковшиком» горсти, то есть не мало. Более тридцати пригоршней серебряных монет — изрядный вес, который лучше везти на телеге.

А потом мы расстались, так как уже давно стемнело. Тамплиеры ушли к себе, а мы ещё долго возились с конями при свете