Константин Калбазов - Бульдог. Экзамен на зрелость Страница 24

А Пригожин уже у второго орудия. Подправил возвышение. Наводчик уже выполнил основную работу. Нужно только слегка… во-от так вот. Второе орудие рявкнуло вдогон первому и, как кажется, со злостью выплюнуло смертоносный снаряд.

Где-то за урезом холма раздалось два глухих разрыва. Все. Так тревожно начавшееся утро наконец закончилось. Хотя нет. Пригожин огляделся по сторонам, бросил взгляд на солнце. Хм… Ничего не изменилось. То есть от первого и до последнего выстрела едва ли прошло две или три минуты. А казалось, бой длился целую вечность.

Пространство вокруг завалено трупами людей и животных. То там, то здесь видны бродящие среди мертвых и раненых лошади без седоков. Некоторые из них прихрамывают. Стоны и хрипы раненых и умирающих, жалобное ржание животных, истерзанные тела убитых. И практически все они пали от его руки. Не в прямом смысле конечно же. Но картина Сергея поразила.

При нападениях на стойбища в отместку за набег он никогда не бывал в разоренных селениях. Он, разумеется, понимал, что там есть жертвы и что кровь льется рекой. Но вот так, вблизи, он наблюдал подобное впервые. Теперь ему уже не казалось, что война это весело и возбуждающе. Война – это кровавая и страшная старуха.

– Что с вами, подпоручик?

Присевший на край бочонка для банника Сергей услышал голос майора Пруткова будто издалека. Так, словно на уши была нахлобучена шапка.

– Господин майор! – все же сообразив, поднялся Пригожин и вытянулся во фрунт.

– Вольно, подпоручик. Не стоит так тянуться, мы не на плацу. Ну что же, позвольте вас поздравить с боевым крещением. Вот это я называю настоящим боем.

– У них не было пушек, господин майор. Поэтому сомнительно, что это можно назвать настоящим крещением, – все еще отстраненно попытался возразить Сергей.

– Довелось мне служить в бомбардирской роте Преображенского полка. Как раз во время Прутского похода я туда и угодил. Так что знаю не понаслышке, что такое кавалерийская атака на батарею. И заметь, по нашей позиции тогда тоже ни одна пушка не стреляла. Поэтому, поверь, я знаю, о чем говорю, сынок.

– Благодарю, господин майор, – наконец искренне улыбнулся подпоручик.

– Ну вот, совсем другое дело. А то заладил, понимаешь. Поручик Николаев докладывает, чуть больше полусотни ушло, и, глядя на то, сколько вы тут понаваляли, в это легко верится. А он «не боевое крещение», и все тут. Ладно о том. Вы лучше объясните, подпоручик, куда в белый свет как в копейку палили? Никого уж не видно, а он палит. Увлеклись? – оставив отеческий тон, хотя все так же заботливо, но уже как требовательный начальник, поинтересовался майор.

– Никак нет. Я по ним гранатой новой бил.

– Да куда били-то, если никого не видать было? Или это я снизу не видел?

– Точно так, никого уже не было видно. Просто я подумал, если они сразу же не отвернут в сторону, то их можно достать гранатой с запальной трубкой. Примерную скорость я знал, прикинул расстояние и выстрелил над самым гребнем. Гранаты должны были взорваться уже там, за гребнем, в воздухе. А в них-то картечь.

– Та-ак. Интересно. Подопригора, слыхал, каков умник? – Подбоченившись, майор обернулся к казачьему сотнику.

Тот с пониманием ухмыльнулся, мол, поглядим каков, и, обернувшись к находившимся рядом казакам, кивнул в сторону гребня. Те тут же сорвались с места. Примерно минут через двадцать они вернулись, и не с пустыми руками.

– Двое убитых, один раненый среди казаков, да еще и лошади, три убито и две ранены. Лихо. Нет, Жуков-то наверняка вам холку намылит за гранаты, но артиллерист вы знатный, нечего сказать, – подвел итог выходке молодого офицера майор.

Веселовская крепость встретила батальон небывалым шумом, суетой и скоплением народа. Вернее, не народа, а войск. Потому что, куда ни кинь взгляд, всюду выстроившиеся в ряды палатки и снующие между ними военные. Даже плацы и тренировочные поля уже определены, и на них полным ходом идут занятия.

Правда, вид у этих войск непривычный. Повсюду преобладает белый цвет новой формы, утвержденной императором. Кстати, у Пригожина, как и у его солдат, такая форма тоже наличествует. За зиму успели пошить, разве только еще не переодевались. Но вот теперь, похоже, настал момент. С одной стороны, она не такая нарядная, что не очень нравилось Сергею. Но с другой, припомнив жару прошлого лета, он решил, что в ней будет куда удобнее.

Впрочем, жарко уже и сейчас, разве только вечерами холодает, да если небо тучами затянет, тоже не особо тепло. Но ведь только середина весны, а впереди еще лето. Тот, кто провел много времени в рейдах по Дикому полю, способен оценить новшество. Хотя нарядную и броскую форму конечно же жаль. Ну да хотя бы на зиму ее оставили, и то радует.

Посад при крепости по местным меркам был большим поселением. Шутка ли, две тысячи человек да плюс близлежащие села, деревни и хутора. Здесь в основном селились вольные поселенцы и беглые крестьяне, которые умели работать, но совсем не могли себя защитить. В посаде имелась рыночная площадь, которая никогда не пустовала и была особенно шумной в воскресные дни. Прибавить сюда сам гарнизон крепости в полторы тысячи человек, и станет понятно, что безлюдьем тут и не пахло.

Но то, что творилось здесь сейчас, не шло ни в какое сравнение с виденным Пригожиным ранее. Просто людское море, иначе и не скажешь. Разве только белое. Странно. Вроде отсутствовали только неделю, а тут такие изменения.

В крепость буквально пробирались сквозь скопление войск. Хотя дорога и была свободна от многочисленных палаток, она сейчас являлась основной артерией обширного лагеря. То и дело нужно было расходиться с встречными ротами, обозами и артиллерийскими упряжками.

На первый взгляд самый натуральный хаос, но, присмотревшись и попытавшись осмыслить происходящее, можно было увидеть в этом беспрерывном движении строгую упорядоченность. Да и могло ли быть иначе при той жесткой дисциплине, что имела место в русской армии? Недаром это отмечали даже европейцы, высказывая свое мнение по поводу корпуса Ласси во время австрийского похода.

В голову Пригожина закралась крамольная мысль, что в крепости народу будет еще больше и их уже успели выселить из их казармы. Хм. Скорее всего и с офицерами никто не стал церемониться. Ведь большого начальства наверняка хватает, а потому квартиры офицеров полка наверняка ушли под них.

Однако действительность оказалась далека от этого. Нет, в крепости сразу же стало тесно, и в основном от повозок, скопившихся возле магазинов, в которые все время завозилось продовольствие. В каждой из пограничных крепостей немалую часть территории занимали подобные магазины. Только сейчас картина была обратной, так как мешки не сгружали, а, наоборот, грузили на повозки.

Как ни странно, на казармы гарнизона никто не посягал. Как не покусился и на офицерское жилье. А вот штаб… Судя по тому, что коновязь перед ним забита лошадьми и вокруг не протолкнуться от офицеров, в основном в звании до капитана (по-видимому, всевозможные адъютанты), полковой штаб превратился в армейский.

Что же, Пригожин штабным никогда не был, а потому это его мало касалось. Едва въехав в ворота, артиллеристы тут же отделились от остального батальона. Драгунам был прямой путь в конюшни, обихаживать лошадей. Забота о животных всегда была во главе угла, так как лошади любят ласку и уход. Иные скажут, что связано это с их высокой стоимостью, мол, казенное имущество и тому подобное, но только не те, кто проходит службу на границе. Конь для драгуна далеко не казенное имущество, он в первую очередь боевой товарищ. Остаться без коня в Диком поле никак нельзя. Пригожин не знал, как обстоят дела в других областях, но здесь, в Запорожье, к лошадям проявляли особую заботу. Возможно, причина заключалась в том, что кроме беспрестанных учений полки из-за непрекращающихся набегов постоянно совершали рейды. Сергей вообще сомневался, что сегодня в российской армии есть полки с бо́льшим боевым опытом.

Объехав казармы, упряжки с орудиями оказались возле обширного навеса, предназначенного для их хранения. Кстати, там уже стояли шесть пушек. Четыре предназначались для ландмилицейского полка. Их использовали только на учениях, поэтому они матово поблескивали давно не чищенной медью, что неудивительно в отсутствие постоянной прислуги. Две же были из полубатареи подпоручика Внукова. Полковник старался не оставлять крепость без артиллерии, поэтому в рейды выходили только полубатареи.

Поначалу картина показалась самой обычной. Но это только поначалу. Потому что в следующее мгновение Пригожин встрепенулся и пулей выскочил из седла. Ну точно, он не ошибся. Стволы пушек второй полубатареи покоились на лафетах нового образца. Он откровенно радовался, отправляясь в рейд, так как его молодой и деятельной натуре была противна сама мысль о нагоняющей тоску гарнизонной службе. Получается, пока он гонялся по Дикому полю за казаками, командир второй полубатареи получил новые лафеты. А как же он? Хотя… Вряд ли ему удалось бы получить эту новинку раньше подпоручика Внукова. Этим летом будет уже два года, как тот окончил кадетский корпус, еще год, и по выслуге получит звание поручика. Больший срок службы и, как результат, больший опыт. Так что ничего удивительного. Да? А как же тогда ландмилицейские пушки? Они-то тоже на новых лафетах!