Станислав Сергеев - И снова война Страница 24

Я слушал его как во сне и с трудом переваривал информацию.

— Что им было нужно?

— Найти вас и переправить в Москву. Перед тем как потерять сознание, парашютист приказал мне найти вас и любыми средствами вывести к нашим и сделать все, чтобы переправить в Москву. Я взял десять человек и пошел вас искать.

— Вы уверены, что они те за кого себя выдают?

— Да.

— Хорошо…

И опять на меня навалилась такая слабость, что не мог вообще говорить, точнее не было вообще никакого желания.

— Ты как, майор, идти сам сможешь?

— Помоги встать.

Капитан схватил меня за руку, еще один боец, стоящий рядом помог ему, рывок и я уже стою на ногах. Шли долго, пока на очередном привале я не решил расспросить капитана.

— Как меня смогли найти и где мой напарник?

— Случайно наткнулись на группу, с которой вы шли, там был и раненный артиллерист, он и рассказал, как вы ночью пошли за продуктами и попали в засаду. Пошли разведать, услышали стрельбу, а тут вы бежите и отстреливаетесь.

— Понятно, спасибо капитан, не забуду, вовремя вы…

— Да не за что, одно дело делаем.

Поддерживаемый бойцом, я ковылял как мог и через час мы уже вернулись в лагерь, который я оставил ночью. Люди смотрели на меня с небольшим интересом, но увидев, что я с пустыми руками, опускали головы и отворачивались. Уже после обеда наш отряд двинулся на восток в сторону близкой канонады.

Мы так шли до вечера и, остановившись на отдых, Тарторов послал четверых бойцов вперед на разведку.

Никто со мной не говорил, в большинстве своем бойцы находились на расстоянии, видимо выполняя какой-то приказ о максимальном ограничении общения. Это не могло не радовать, значит те, кто прилетал по мою душу, были явно проинформированы, ну на крайний случай получили строгие инструкции. Когда немного оклемался, с трудом поднявшись, пошел к солдату-артиллеристу, который лежал на охапке лапника и время от времени скрипел зубами. Я сел возле него и тихо спросил.

Время шло, после полуночи разведка вернулась, и жилистый старшина с весьма примечательным лицом, о чем-то тихо докладывал Тарторову. Тот, раскрыв планшет, подсвечивая немецким трофейным фонариком, водил пальцем по карте что-то тихо уточнял у вернувшихся разведчиков. Все на привале с надеждой смотрели на него, но капитан не сказал ни слова, подсел ко мне и тихо заговорил.

— Товарищ майор, есть возможность перейти к нашим, но только вам.

— Нет капитан. Есть мой напарник, он секретоноситель высокого уровня. Его тоже ждут в Москве.

Он был готов к моему ответу, поэтому тихо продолжил.

— Хорошо. Это я и так понял, поэтому вашего напарника вытащим.

— А остальные?

Тарторов опустил голову и отвернулся.

— Мы не сможем всей толпой пройти через линию фронта.

— И что капитан? Бросить всех, даже маленькую девочку? Я конечно понимаю, что уровень задания предполагает любые решения, даже самые жестокие, но мы с тобой люди. Обычные люди, но при этом мы носим форму и наша задача — защищать советских людей. Государство нас учило, кормило, давало жилье, и теперь мы обязаны позаботиться об этих людях. Это наша профессия — защищать, хотя защитники из нас хреновые. Знаешь откуда у меня все лицо в крови? Я всю ночь прятался в сарае, в сене, под телом изнасилованной немцами девушки, которой потом просто перерезали горло. И чтоб все это скрыть, они просто сожгли деревню со всеми жителями. И что? Кто мы такие?

— Вы правы, товарищ майор. Только вы же не простой человек, и ради кого попало не будут отправлять на смерть бойцов ОСНАЗа.

— Тут согласен, но, капитан, надо попробовать. Считай, это приказ.

— Вы уверены, товарищ майор?

— Капитан, я давно воюю, кажется всю жизнь. И уж поверь, я устал принимать жесткие решения ради выполнения задачи и терять при этом людей.

Тарторов замолчал, снял фуражку, взъерошил немытые волосы и махнул рукой.

— Хорошо, товарищ майор, я попробую.

— Молодец, я в тебе не ошибся.

И в душе еще поблагодарил его, за то, что он не сказал, что снимает с себя всю ответственность, если не удастся меня и Ненашева дотащить до своих. Стереотип особиста — душителя свобод и одного из главных врагов всех военнослужащих в РККА уже давно рассматривался мной с иронией. Я видел, как они шли в атаку наравне со всеми, как гибли в окопе с пулеметом или винтовкой в руках. Да среди них были мерзавцы, которые строили карьеру на чужой крови, но в большинстве это были обычные люди, которые не чужды нормальным человеческим эмоциям. Самое интересное, что с некоторых пор я себя ассоциировал с ними и был горд этим. Нашу историю перекроили, оболгали, перевернули с ног на голову но, как сказал один ветеран, которого позвали в школу в Симферополе, кажется в 2011-м, поговорить со школьниками, и он сказал фразу, от которой замер весь зал: "Не верьте, тому, что пишут про войну, и про нас, советских солдат". Тогда он рассказывал про лишения, про смерть товарищей, про отчаянье 41-го, когда у людей, видевших крах Красной Армии, опускались руки и сломавшиеся шли служить немцам. Но ведь победили, выгнали врага, и пришли в его логово…

Отряд стал выдвигаться к линии фронта около двух часов ночи. Я, напичканный стимуляторами, чувствовал себя вполне нормально, поэтому шел впереди вместе с разведчиками, помогая своим прибором ночного видения ориентироваться в ночном лесу. Мы прошли более пяти километров, когда впереди вспыхнула перестрелка, переросшая в серьезный ночной бой с применением артиллерии и минометов. Натренированный слух четко выделял хлопки минометов, грозный грохот гаубиц и звонкие выстрелы противотанковых пушек. Глухо, с той стороны им отвечала наша артиллерия, и все это сливалось в незабываемую какофонию фронтовой канонады.

Мы ненадолго затаились в перелеске, наблюдая за ночным боем и убедившись, что путь через болото не прикрывается немецкими часовыми, двинулись вперед. Как сказал старшина, там нас должен ждать проводник, который и выведет на ту сторону, где занимает позиции один из полков стрелковой дивизии. Пришлось просидеть еще час, когда через ночник рассмотрел на болоте какое-то движение и через некоторое время смог различить человека, который осторожно пробирается к берегу по только одному ему известным приметам, неплохо при этом ориентируясь в темноте. Когда он приблизился на разумное расстояние, старшина перекрикнулся с ним, поздоровался и, махнув мне и остальным людям рукой, дал понять, что надо выдвигаться, тем более на востоке чуть-чуть, самую малость, начинало розоветь небо.

Мы шли, оставляя за собой протоптанную дорогу, которая со временем снова затягивалась тиной. Вода хлюпала под ногами, и я старался точно, с особой тщательностью держаться выбранного направления, идя след в след за Тарторовым, который так же сам шел за старшиной, а тот за проводником. Когда наш, растянувшийся на сотню метров отряд прошел большую часть пути, рассвело и, не смотря на тяжелые тучи и тусклое освещение, пространство вокруг просматривалось на несколько сотен метров. Я на мгновение остановился, оглянулся, зафиксировав эту картину и постаравшись ее запомнить: уставшие и вымотанные дорогой бойцы, в шинелях и с винтовками, несущие импровизированные носилки с раненными. Ясно было видно, что большинство из них побывали в бою, о чем говорило множество окровавленных бинтов, нарушавших своим видом форму одежды. Один из бойцов, дюжий детина, нес на одной руке замотанную все в тот же мой спальник маленькую девочку Таю, которая проснулась и с интересом наблюдала за картиной преодоления болота отрядом красноармейцев. Уже рассвело, и вся картина болота навевала тоску и безысходность. Смотря по сторонам, к моему удивлению взгляд зацепился за ближайшие деревья, которые свежими поломанными ветками и истерзанными пулями и осколками стволами белели на фоне покрытой мхом и почерневшей остальной растительности. Странно, забытое богом болото и следы боя. Насторожено оглядываясь, я сделал еще несколько шагов, но все было тихо.

Вся эта идиллия была прервана легким хлопком где-то среди деревьев, визгом и фонтаном грязи, поднятым взрывом мины. Люди, панически начали оглядываться, кто-то попытался сделать шаг в сторону и сразу опустился по горло в холодную жижу. Видимо тот выстрел был пристрелочным и, скорректировав прицел, раздалось несколько хлопков и вокруг нашего отряда сразу вспухло несколько водяных столбов. Тут же среди деревьев замелькали несколько огоньков, наполнив болотный лес треском пулеметных очередей. Все, кто как мог, попадали в ледяную воду и стали расползаться в поисках укрытия. Я тоже умудрился примоститься вблизи полусгнившей коряги, неприятно ощущая, как изредка по трухлявому дереву бьют пули, прошивая его насквозь. Но мозг, который уже несколько лет функционирует в условиях непрекращающейся войны, уже стал раздавать команды и руки сами собой сорвали со спины винтовку и взяв себя в руки стал анализировать ситуацию. Стреляли по нам с небольшого островка метров с двухсот от тропинки, что для пулемета не дистанция, и стало ясно, что и позиция и наш путь были выбраны весьма искусно — наша колонна была полностью под обстрелом немецких пулеметчиков. Повернув голову вперед, я увидел нашего проводника, который успел удрать подальше и спрятался за внушительным деревом с интересом и даже с некоторым злорадством, наблюдая как нас расстреливают немцы.