Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015 Страница 24

Я начинаю рассказ помимо воли, и не ради давно угасшего в душе тщеславия. Не ради славы, не ради признания каких-либо заслуг, и уж тем более – не ради грошовых гонораров, которые платят газетчики за историю, которой можно напугать искушенного в наш просвещенный век читателя. На днях я узнал, что неугомонный профессор Милфорд, одержимый идеей снова вступить в контакт с разностной машиной, собирает средства для очередной экспедиции в «темную зону», и этот факт не дает мне покоя. Одно неосторожное действие – и зло, с которым мы столкнулись в «темной зоне», вырвется, подобно джинну из бутылки. При таком повороте событий гибель нашей цивилизации неизбежна. В нелепой попытке охватить необъятное и познать непознаваемое мы погубим человечество, не оставив и шанса на то, чтобы оно когда-либо возродилось вновь.

Мою тревогу усугубила и встреча с Юн Су, которая не может быть случайной. Этот маньяк дал понять, что над каждым, кто занимается вопросом «темных зон», висит дамоклов меч. Полагаю, Юн Су пришел к выводу, что убийство – мера грязная и, по большому счету – недейственная, что, полагаясь лишь на насилие, проблему не искоренить. Ныне он взялся взывать к здравому смыслу и делиться крохами сведений, чтобы сформировать общественное мнение. И хоть этот человек, по моему глубокому убеждению, не заслуживает ничего, кроме виселицы, я вынужден объединить с ним усилия, в связи с чем и берусь за перо.

…Когда на обеденный стол легло приглашение из Рэй-Браунского университета, оно показалось мне пятном света, упавшим из окна над дверью на заставленную грязными тарелками плоскость. Профессор Джошуа Милфорд заверял, что готов принять меня в любое удобное время по некому безотлагательному делу. Я подумал, что речь идет о лекции, на которой я должен буду рассказать о своем путешествии к Краю Корабля. Еще год назад мне регулярно приходилось выступать перед самой разнообразной публикой: студентами, военными, рабочими заводов, клерками и даже заключенными.

Я надел лучший костюм и недавно отремонтированные башмаки, водрузил на голову цилиндр, зажал под мышкой трость и вышел на улицу. На перекрестке Тишайшей и Улицы Бутылочников, я поймал кеб.

Сначала мы ехали через Ист-Энд в сторону Сити, а пассажирские и грузовые омнибусы проносились, грохоча колесами, мимо по отведенной для парового транспорта полосе. Затем опустились на подъемнике на два горизонта и оказались в Гранд-Парке, за которым располагался Рэй-Браунский Университет. Дабы не загрязнять первозданную атмосферу Гранд-Парка угольным чадом, паровой транспорт здесь был запрещен. Поэтому остаток пути я наслаждался относительной тишиной и щебетом птиц.

Извозчик остановил кеб перед университетской площадью. Расплатившись, я двинулся к главному корпусу. Возле университета, как всегда, было множество студентов в скромных сюртуках и мантиях, с книгами и свитками в руках. Кто-то кормил голубей, кто-то беседовал, сбившись в тесный кружок, кто-то отдыхал, расположившись на скамье.

Шпили главного корпуса едва не касались потолочного свода, ярко освещенного мощными лампами. Я невольно задрал голову, придерживая цилиндр. Передо мной было старинное четырехэтажное здание, построенное лет четыреста назад. С тех пор оно обзавелось двумя пристроенными крыльями, горделивыми шпилями и изысканной лепниной на стенах. Полукруглый фронтон, обжитый гипсовыми химерами, подпирали шесть колонн. Окованные медью двери, высотою в два человеческих роста, были гостеприимно раскрыты. Дующий в лицо ветерок нес запах книг и чернил.

В вестибюле меня встретил подвешенный к потолку остов реликтового механоида. Останки таких существ мы встречали во множестве возле Края Корабля, это было во время путешествия, сделавшего меня знаменитостью. Университетский экземпляр отличался великанскими размерами, он был о шести ногах, с двумя парами чудовищных рук, оканчивающихся сверкающими клешнями, каждой из которых можно было с легкостью перекусить взрослого человека пополам. На длинной и гибкой шее сидела крошечная, ощетинившаяся штырями, голова. Всякий раз, когда я глядел на остовы доисторических гигантов, меня посещала одна и та же мысль: хвала Господу, что люди разминулись с ними на многие тысячи, а может, и миллионы лет.

Кабинет профессора Милфорда находился на втором этаже; два высоких шкафа, битком набитых книгами, письменный стол, пара стульев да безликая голова механоида на стене – вот и вся обстановка. Высокие арочные окна выходили в атриум, где искрились в лучах мощных ламп фонтаны. Сам профессор оказался еще достаточно молодым, но уже обзаведшимся брюшком и лысиной человеком. Голубоглазый, розовощекий, рыжебровый – он излучал радушие с первой секунды нашего знакомства. Я пожал его большую, но мягкую, словно тесто, руку, очевидно, с большей, чем того требовалось силой. Извинился, отчетливо услышав, как хрустнули кости.

– Что вы, не стоит! – Милфорд встряхнул покрасневшей кистью. – Для меня большая честь видеть вас в своем скромном рабочем уголке, мистер Шелдон. Я спешу выразить вам признательность от лица преподавателей кафедры Физики Корабля, все самые передовые теории основаны на открытии Края.

Я раскланялся в ответ. Сколько времени прошло, а все равно чертовски приятно слышать в свой адрес такие искренние слова.

– Присаживайтесь! – Профессор выдвинул стул. – Чаю? Кофе? Или что-нибудь покрепче? – спросил он, правильно поняв, что означают сизый цвет моего мясистого носа, украшения из сине-красных сеточек капилляров на щеках, ртутный блеск глаз и предательская, никогда не прекращающаяся дрожь в пальцах. – У меня есть коньяк из Горизонта Булони, тысяча семьсот девяностого года, доложу вам…

– Благодарю. Только чаю, профессор! – ответил я.

Милфорд позвонил в колокольчик. На зов явился пожилой слуга-индус и выслушал с важным видом распоряжения хозяина.

– Понимаете, в чем дело, мистер Шелдон. – Профессор сел напротив меня. – Ваше открытие многое изменило в современной физике и в понимании природы Корабля.

К сожалению, мой ум давно утратил прежнюю остроту, тем не менее, он все еще служил мне. Было предельно ясно, что профессор находится в некоем затруднительном положении и что какая-то необходимость заставляет его продолжать метать бисер, невзирая на мои трясущиеся руки, сизый нос и оловянный взгляд наркомана.

– Еще недавно общепринятым было считать, что Корабль – бесконечен. Открытие «края» не оставило камня на камне от этого архаичного постулата, и большое число научных работ в один ничтожный миг утратили свою ценность, – профессор небрежно взмахнул рукой, – превратились в беллетристику чистой воды. Одному лишь богу известно, сколько ученых мужей проклинали вас, ибо вы сломали им карьеру. Но иные возносили вам хвалу, так как появились новые факты, благодаря которым стало возможно поднять науку на новый уровень.

Слуга подал чай. Поблагодарив, я подхватил двумя пальцами чашку из тончайшего фарфора.

– Сторонники опровергнутой теории бесконечного Корабля попытались взять реванш, – продолжил Милфорд. – Ими была выдвинута гипотеза Постоянно Расширяющегося Корабля, согласно которой открытый вами «край» является подвижной границей. И снова у этого течения возникла оппозиция, в состав которой вошел и я. Был произведен ряд расчетов. Результат оказался предсказуемым. Если бы Корабль постоянно расширялся, то лишь за время существования человечества его размеры достигли бы таких величин, что путешествие к «краю» стало бы невозможным. Как и следовало ожидать, оппоненты подвергли наши выводы сомнению.

Чай был вкусным, черт побери. Липовым, с лимоном и медом. Если профессору нужно, чтобы я пересказал этот научный сыр-бор во время своей лекции, то мне придется сделать конспект. Иначе могу нагородить чушь.

Заметив мою обеспокоенность, профессор проговорил:

– Я прошу прощения за тяжеловесный пролог, сейчас я подхожу к сути дела, по которому пригласил вас в эту скромную обитель знаний. Изучив карты горизонтов, в том числе – составленные во время вашей знаменитой экспедиции, группа ученых, которой руковожу я, готова повергнуть в прах еще один замшелый и прочно укоренившийся постулат. Постулат о хаотичном расположении отсеков и палуб Корабля. Он неверен. – Профессор посмотрел мне в глаза. – Корабль имеет упорядоченную структуру симметрий вдоль продольной оси.

Я поставил чашку на поднос, глубокомысленно хмыкнул.

– Вы понимаете? – тихо, словно заговорщик, спросил Милфорд. – В строении Корабля присутствует замысел! – Он подался вперед. – Великий замысел, мистер Шелдон! И если Корабль подчинен замыслу, то пребывание людей на нем тоже имеет цель. Равно как когда-то имело цель пребывание на нем механоидов и еще раньше – протомеханизмов.

– Примите мои поздравления, профессор, – сказал я, мысленно пытаясь рассортировать по полочкам полученные сведения. – Это действительно великое открытие. Но, право, я не понимаю, каково мое участие в этом… этом всем?