Роман Буревой - Боги слепнут Страница 24

Она подала ему руку:

– Ляг на кровать, я закапаю тебе глазные капли.

– Что за капли?

– Мне дал их сосед. Узнал, что ты ослеп и дал эти капли. Сказал: они непременно помогут.

Вер (а вернее, Логос) уловил слабый запах амброзии и улыбнулся. Да, сосед не обманул, эти капли непременно помогут.

– А у нашего соседа не было крылышек на шлеме? – спросил он.

Глава XI

Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)

«Тираж «Первооткрывателя» вновь за половину месяца увеличился вдвое».

«Сенат отказался рассматривать вопрос об обожествлении покойного Элия Цезаря».

«Из раздела объявлений: «Все желающие стать клиентами Постума Августа могут записаться в канцелярии императора. Для граждан Рима ограничений нет»».

«Конный отряд монголов в количестве двухсот человек – как полагают, посланный на разведку, уничтожен кавалерией Шестого легиона. Планируется дополнительно перебросить в Месопотамию три алы [28] из Галлии».

Элий шел по Риму. Город был пуст – ни единой живой души. Хлопало на ветру пурпурное полотнище, натянутое в пролете арки Септимия Севера. Занималось утро – розовые облака исчиркали небо над Эсквилином. Кроны пиний на Капитолийском холме казались почти такими же черными, как свечи кипарисов. Двери в храм Сатурна, где хранилась римская казна, были раскрыты. Ступени засыпаны бумагой. Элий всмотрелся. Это были документы, выброшенные из табулярия. Только теперь он заметил, что бумаги валяются повсюду, и ветер поднимает их и гонит, как палую листву, по форуму. Вся история Рима была разбросана здесь и уносилась ветром, а Элий смотрел, как листки порхают бабочками под аркой и носятся наперегонки в галереях базилики Эмилия. Ветер закидывал их на крышу курии и на Септимиеву арку, и нес дальше – на форум Цезаря, потом на форум Траяна, и донесет вскоре до театра Помпея и до Пантеона и терм Агриппы, и дальше, дальше, чтобы рассыпать по свету всю невиданную славу Рима, рассеять, развеять и обратить в прах. Элий кинулся собирать страницы – печатные бланки и обрывки старинных пергаментов и папирусов, но они ускользали и летели прочь, их кружение все усиливалось, все крепчал ветер и уже настоящий бумажный ураган несся по Риму. Небо потемнело, из розовых облака сделались красными. Багровый больной свет заливал пустой город, и в небе над головой не было солнца.

Элий силился закричать, но не мог – он напрягал голосовые связки, шея разрывалась от боли, и он все же закричал, и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, несмотря на острую боль…

И проснулся и сел на кровати, глядя в непроницаемую черноту ночи. Он тяжело судорожно втягивал в себя воздух, будто боялся, что каждый вдох может оказаться последним. Элий ощупал шею – она все еще болела – и пальцы наткнулись на бинты. Повязка охватывала часть груди и плечо. Он был ранен… Да, кажется, в него попала стрела. Элий огляделся. При слабом свете масляного светильника различил ряд кроватей и спящих людей. Желтые пятна лиц, белые пятна бинтов. Он в госпитале. Все в порядке… Элий хотел было лечь, но… что-то его встревожило. Элий пока не мог понять что. Прежде всего – это не госпиталь Нисибиса – он много раз бывал там и помнил маленькие его палаты. Это не Нисибис – с каждой минутой Элий чувствовал это все отчетливее. Он поднял руку и нащупал коротенькую бородку. Не щетину, которая колет ладони, а именно бородку. Между тем он помнил отчетливо, что в то последнее утро, когда был ранен, он брился. Страх ледяной иглой прошил его тело. Элий откинулся на подушку, прижал руки к груди, пытаясь унять прыгающее лягушкой сердце. «Я в Антиохии», – попытался убедить себя, хотя ничто не намекало на это. Но где же ему быть, как не в Антиохии: Руфин пришел на помощь, снял осаду с Нисибиса и велел перевезти раненого Цезаря в Антиохию…

Но тут же понял, что ненужно лжет себе. Потому что раненого Цезаря в богатой, набитой золотом Антиохии поместили бы в отдельную роскошную палату, рядом с ним бы торчали три сиделки, шелковые занавеси на окнах и дверях колебал бы прохладный ветерок, гонимый лопастями вентиляторов. А здесь он находится в общей палате, набитой людьми, и лишь ночной ветер пустыни развеивает удушающий запах гноящихся ран, немытого тела и лекарств.

Ветер пустыни…

Он ни с чем не мог спутать этот ветер. Сухой, ледяной и одновременно несущий в себе память о полуденном зное воздух – он вдыхал его когда-то.

Пустыня…

Он рванулся к решетке окна. И различил в темноте освещенные зеленоватым светом луны зубчатые стены и макушки пальм.

Пустыня…

Элий рухнул на кровать и закрыл глаза. Комок отчаяния и боли тошнотой подкатился к горлу. Он – пленник, другого объяснения быть не могло…

Когда Элий вновь открыл глаза, то увидел, что в изножьи его кровати кто-то сидит. Зеленоватый отблеск обводил контуром огромную кошачью голову. Желтые глаза в темноте светились янтарем. Элий несколько раз моргнул, пытаясь прогнать странное видение, но не мог. Открывая глаза, он вновь видел гигантскую кошку, желтые глаза немигающе смотрели на него из темноты. Возле его кровати сидел большой оранжевый с черным тигр.

– Так плохо? – спросил Элий, решив, что в бреду ему привиделся огромный зверь.

– Не особенно хорошо, – отвечал тигр человеческим голосом почти весело – видимо замешательство римлянина его забавляло.

– Я умру? Моя рана смертельна?

– Ты не умираешь от смертельных ран, римлянин. Твоя душа накрепко пришита к твоему телу. Так что выздоравливай – тебе еще не суждено умереть.

Слова тигра, умеющего разговаривать человеческим голосом не особенно успокоили Элия. «Это я, я… я же знаю, что не могу умереть, и тигр знает… но почему тигр? В зверинце видел когда-то, в детстве… на арене Колизея на детских представлениях дрессированные тигры часто прыгали через огненные кольца…»

– Я сам по себе, – сказал тигр, – и твои детские воспоминания совершенно не при чем.

– Где я? – спросил он.

– В крепости Малека. Оазисе в Аравии.

Малек… Это имя он помнил слишком хорошо. Его юношеский, полный романтизма поход во имя Либерты, нападение грабителей, смерть, кровь. И убийство. Первое убийство, совершенное Элием.

– Тот самый Малек?

– Ну конечно же, – охотно отвечал тигр. – Разве может быть какой-нибудь другой Малек, кроме этого, предателя, работорговца и жулика?

Элию ситуация показалась нелепой и безнадежной. Больше всего на свете Малек любит деньги. Мерзавец сделает все, чтобы вытянуть из Летиции как можно больше и не отдать пленника. Месяцы, годы в плену… Рабство. Элия тошнило от одного этого слова. Выход один: пока Малек будет торговаться с посланцами из Рима, надо суметь удрать. Мысль о побеге возникла сразу. Но убежать от Малека невозможно. Элий это знал. Тигр сидел неподвижно и не мешал думать. Элию показалось, что странный гость слышит его мысли.

– Зачем ты здесь? Сторожить меня? Или можешь помочь? – спросил Элий.

– Зачем мне тебя сторожить! – Звонко рассмеялся тигр юношеским беспечным смехом. – Ты же и шага ступить не можешь!

Элий обиделся, но обиду постарался скрыть.

– Значит, ты хочешь мне помочь.

Тигр ответил не сразу.

– Я размышляю, – сказал он наконец. – Размышлять – дело трудное.

– Нисибис пал? – спросил Элий.

Он бы предпочел поговорить с человеком, но попался тигр. Что ж, придется беседовать со зверем.

– Нисибиса нет, – ответил тигр.

– Город разрушен? А римская армия?

– И ее нет.

– Нет армии? Ты не ошибся?

– Четвертый, Восьмой и Девятый Испанский. Не надо было брать Испанский легион. Он несчастливый. Когда-то его почти полностью вырубили в Британии. А теперь его просто нет.

– И орлы тоже… у врага?

Элий почувствовал как холодный пот выступает на лбу и каплями стекает по вискам. Не было силы поднять руку и отереть лоб.

– Орлы целы. А легионов нет.

Тигр подался к окну.

– Думай об этом. А я пошел думать о своем.

Зверь задрожал, раздулся непомерно, потом сжался, вытянулся и превратился в огромную змею. В бледном свете лампы заструился узор на преображенном теле. Змея обвилась вокруг спинки кровати, перекинулась на подоконник, тело вытянулось, извиваясь меж прутьями решетки. Негромкий стук – змея свалилась на землю снаружи. Все стихло. Зеленоватый свет луны плутал в оконной решетке.

– Кто-нибудь! Ко мне! – закричал Элий, и тут же в горле вспухла огненным шаром боль, шар лопнул и осколки его ударили в голову, в плечо, в грудь.

По проходу между кроватями мчался человек в белом балахоне. В отсвете луны на груди его блеснул стетоскоп. Человек зажег фонарик. Элий разглядел облысевший лоб, круглые близорукие глаза.

– Кассий! Слава богам…

– Умоляю тебя, не кричи, если не хочешь до конца своих дней хрипеть и сипеть, как простуженный педераст.