Цесаревич - Денис Старый Страница 24

Арслан Герай начал править в сложнейшие для крымских татар времена. Полгода крымским татарам не удается взять достаточный ясырь с пророссийских слободских казаков или с иных переселенцев. Малые отряды крымских воинов часто попадают в засады буквально за Перекопом, большим количеством воинов не удается быстро и эффективно совершить набег. Прямо на путях к населенным славянами территориям очень быстро были разбиты поля и построены малые крепостицы, которые для конных кочевников представляли серьезную преграду. Нет, взять такую крепость можно, но уже через день к фортеции подходило странное то ли казачье, то ли регулярное русское войско. Это были крестьяне, вроде бы, но одеты в странные мундиры, весьма добротно обучены европейскому бою, пусть и не проявляли достаточной слаженности действий, но и не бегут после первого натиска.

Но и эти казаки не вступали в бой, по крайней мере, не наступали, а лишь оборонялись, так как еще через день уже приходили регулярные русские полки. Крымским отрядам оставалось только уходить, но почти всегда попадать в засады. А малые казачьи группы регулярно вычисляли мелкие отряды, даже те, которые направлялись, вопреки приказам, в Речь Поспалитую. Уже более двух тысяч достойнейших воинов ханства были либо убиты, либо попали в плен к гяурам.

Еще десять лет такой ситуации, а то и меньше, и экономика Крыма рухнет. Уже сейчас ногайские орды проявляют сепаратизм, осознавая слабость некогда мощнейшего ханства. Сюзерены-турки так же ничего не предлагают для решения проблем, османы и сами в последнее время не в золоте купаются, их империя переживает далеко не лучшие годы.

Что же касается ногайцев, то им придется принять ситуацию и сражаться, Тамань и Кубань — земли ногайских орд, были и остаются в нерешаемых противоречиях с русскими властями и казаками. Так что покричат ногайцы и успокоятся, пошлют свои отряды в общее войско ханства, чтобы в нужный момент не остаться один на один с русскими казаками.

Ситуацию осложняет еще то, что османская Порта запретила ходить за ясырем в Речь Поспалитую и старается не осложнять отношения с запорожскими казаками. А именно походы к полякам могли бы решить проблему пополнения рынков невольниками, да и до недавнего времени, решали. Арслан Герай был умным человеком и прекрасно понимал, что войне быть и то, что делают французы, обучая в Керчи и Херсоне турецкие войска, только доказывает это. Французские эмиссары были и среди крымцев, они зарисовывали все кусты, ручьи, холмы. Несколько таких европейцев пропали, наверняка, попали в руки «русским шайтанам». И русские гяуры, наверняка, уже понимают ситуацию.

— Великий Хан! — обратился к Арслану Герею Ахмед, поверенный в делах правителя.

— Я уже говорил тебе, что можешь именовать меня ханом, я не стал Великим, но стану и тогда ты станешь возносить хвалу Аллаху за это. Но ты пришел и принес новости, говори, — Арслан Герей повелительно махнул рукой.

— Плохие вести я принес тебе, — Ахмед замялся, так как хотел назвать правителя «Великим», — черкесы взбунтовались, убили твоего наместника и говорят, что ты слаб, и подчиняться более Бахчисараю не хотят [восстания против Арслана Герая буджацкой орды и черкесов в эти годы действительно были]. Они решили совершить набег на донских казаков, но натолкнулись на полки русской армии и потерпели поражение. Назревает восстание у буджаков, они не хотят подчиняться тебе, а говорят, что готовы служить только турецкому очаковскому эялету [глава провинции в Османской империи].

— О, Аллах, в чем мы провинились? — Арслан Герай воздел руки к небу.

— Свяжись с эялетом Очакова и скажи ему мою волю, — хан замолчал, обдумывая правильность своего решения. — Да, я отправлю отряды на черкесов и приведу их к покорности, нам же нужно срочно усаживать на коней всех воинов ханства и начинать войну с Россией. Этого хотят французы, этого хочет султан, нам ничего не остается делать. Если бы еще получалось собирать ясырь, то я бы не хотел войны, но русские стали сильно огрызаться и за это гяуры должны поплатиться. Петербург еще будет платить нам дань.

Подобным решением хан хотел решить проблему медленно расползающегося ханства. Война объединит всех, ну, не пойдут же вассалы на поклон к неправоверным.

*…………*……….*

Петербург

10 апреля 1749 года

— Ну почему? — проявился во мне вновь обиженный мальчик.

— Не спорь, Петр Федорович, есть генералы, чтобы бить крымчаков, ты нужен здесь, а то Катька понапишет в своей книжице такого, что я запрещу печатать сей журнал, — отвечала тетушка. — И я все больше склоняюсь к тому, что это ты, племянник, способствуешь началу войны. Не страшно? Турка силен!

— Вот потому я и должен быть там, — продолжал я настаивать. — Павел — здоровое дите, наследник есть, Катя умна и прозорлива, чтобы быть доброй…

— Молчать! — взбеленилась государыня. — Ты, что задумал? Столько дел начал и помирать собрался? Павел войдет в рост, и тогда отправляйся на войну! А Катьку к трону, да сказывать то при мне живой? Не был бы ты племянником моим…

— Я государь-цесаревич, я не могу сидеть сиднем, когда полки, кои я собирал, бьются. Дай запрет мне идти в бой, я послушаю, стану под своей охраной вдали сидеть, но учиться воевать я должен. Негоже мне быть потешным генерал-аншефом, — я решил идти на обострение отношений с государыней.

— Негоже государыне перечить! — жестко сказала Елизавета. — Там уже пятьдесят тысяч войска, идут еще шестьдесят и это без казаков. Много решит один генерал-аншеф, что и в бою не бывал?

— Генерал-аншеф не решит, а то, что я, наследник буду с русскими полками, то решит — подданные станут биться злее, род наш окрепнет на троне, — продолжал я продавливать «оборону» тетушки.

— Ты на троне моем окрепнешь? Изнов при мне, живой трон делишь? — вдруг переменила вектор разговора Елизавета.

— А я, тетушка, никто без тебя. Мы с тобой остались вдвоем от Петра Великого, вот еще Павел, да Аннушка растут. Так что вместе нужно быть — ты на троне, я подле тебя, — расставил в очередной раз я приоритеты.

— Да все так, но боюсь я за тебя, юн ты, — у государыни включился материнский инстинкт.

— Тетушка, — я позволил себе, присев на колено, обнять родственницу. — В мои годы Петр Великий полки водил, Карла Шведский уже громил ляхов и саксонцев. Я же не гонюсь за их славой, но что это за цесаревич, что отправляет в бой генералов и солдат, а сам вино пьет на приемах и за дамами волочится.

— А ты и вина пьешь мало и не волочишься, — уже успокаиваясь, сказала тетушка.

— А, вот начну волочиться, да вино пить. Брокдорф вернулся из Киля, все просит ассамблею сладить, да гвардейцев давно не навещал. У Кати появились молодые фрейлины. Уйду в блуд, — я засмеялся, иначе эти слова Елизавета могла принять с агрессией.

— Лейб-драгун своих возьмёшь, да сотню своих казаков-пластунов, чтобы они ни на шаг не отходили. И наказываю быть подале от баталий! — сказала тетушка и махнула рукой. — Иди, иначе передумаю.

Вот так мне все же получилось отпроситься на войну. Зачем мне это нужно? Достаточной причиной было уже то, что такой поступок должен сильно укрепить и трон и волю к победе в армии, формировать мой образ. Так же нужно было учится воевать, пусть я и использовал послезнание, но теория — это всегда мало, нужно смотреть на практике, тем более, что и теория моя была так себе, по верхам. А всего лишь мое присутствие в центре управления сражением, уже даст понимание многих процессов войны.

Кроме того, мое личное участие обусловлено и идеологической накачкой общества. Три недели «Петербуржские ведомости» издавались раз в два дня и большим тиражом, который разлетался по городам и весям, было выпушено два номера журнала «Россия». Заранее подготовленные статьи про отношения России и Крымского ханства и про русско-турецкие отношения, поданные в нужном ключе сведения, занимали первые полосы изданий. Приводились цифры захваченных в рабство православных, с упором на веру, печатались душещипательные истории про загнанных христиан. С одновременным призывом помочь всем миром и беженцам, и армии с флотом. Фонд вспомоществования пополнился, только за эти три недели идеологической и патриотической накачки, почти на шестьсот тысяч рублей.

Уходя в поход, я оставлял своему заместителю Степану Федоровичу Апраксину почти полтора миллиона рублей с правом распоряжаться средствами Фонда. При генерале оставался и мой