Евгений Сапронов - Чёрный сокол Страница 25

– Прямо "Вавилонское столпотворение", – покачал головой Горчаков.

"А ведь есть шанс разбить монголов по частям!" – подумал он. – Двигаясь от Рязани вверх по Оке, правое крыло монголо-татарского войска осадило город Ольгов. Оставив от него головешки, враги подошли к Переяславлю – современной Рязани. Здесь они разделись. Видимо, для того, чтобы не испытывать трудностей с фуражом. Бурундай со своим корпусом остался осаждать город, а два других тумена направились дальше к Коломне. Двигаются они не вместе. Впереди идет Кюлькан, его воины забирают сено, зерно и солому в прибрежных селах и деревнях. Кое-что остается, но этого не достаточно. Поэтому, идущий следом, Гуюк-хан делает остановки и рассылает отряды фуражиров в стороны от реки. Из-за этого он приотстал. Теоретически можно разгромить Кюлькана, до подхода тумена Гуюк-хана. Только надо это дело, как следует обдумать, – Горчаков хмыкнул и побарабанил пальцами по столу. – Сегодня у нас шестое января тысяча двести тридцать восьмого года, – начал считать он. – По словам пленных, они оторвались от своего подразделения на день пути. То есть на тридцать – тридцать пять километров. За туменами движутся большие обозы с припасами и осадным парком. Огромные повозки тащат медлительные волы. С таким транспортом монголы делают пятнадцать – двадцать километров в день. Значит, здесь они будут послезавтра. А к Коломне подойдут десятого января. Время на подготовку есть".

– Махмуд, садись к столу, – распорядился Олег.

Хорезмиец поклонился и устроился на лавке. Горчаков пододвинул ему лист бумаги и протянул черную гелевую ручку. Переводчик с любопытством повертел ее в руке. Про чернила он не спросил. Видел, что Олег обходился без чернильницы.

– Письмо Бату-хану, пресветлый эмир? – уточнил ал-Хереви.

– Угу, – кивнул Горчаков, думая, под каким номером включить Батыя в "список приговоренных".

– Великому Бату-хану, владыке и повелителю бесчисленных народов, салям! – подсказал хорезмиец, видимо, полагая, что Олег по своей необразованности, не знает, с чего начать. – Пусть Всевышний дарует твоей душе тысячу успокоений и превратит ее в место восхода и захода милосердия и в место, куда падают лучи славы! – Махмуд выжидающе уставился на Горчакова, явно напрашиваясь на комплимент своей учености.

– Хорошо сказал! – похвалил Олег. – А теперь пиши: Мера преступлений Чингисхана и его потомков, превысила все мыслимые пределы!

Хорезмиец дернулся на лавке и весь съежился.

– Помилосердствуй, пресветлый эмир, – заскулил он, – если Бату-хан узнает, кто написал письмо, он велит отрубить мне руки!

– Взбодрись и дыши глубже, – посоветовал Горчаков, – скоро хану Бату станет не до мелочных разборок с писцами. Ничего он тебе не сделает!

Махмуд горестно вздохнул и изобразил готовность к работе.

– Мера преступлений Чингисхана и его потомков, превысила все мыслимые пределы! – снова начал диктовать Олег. – Поэтому, я, собираюсь положить конец злодействам этого проклятого рода! Клянусь приложить все силы, чтобы это поход стал последним преступлением чингизидов против человечества! Клянусь, что не будет мне покоя, пока не истреблю всех, пришедших на Русь, потомков Чингисхана! Первыми умрут Кюлькан, Бури и Аргасун. Следом за ними умрешь ты, Бату! Хочешь жить – убирайся с нашей земли!

Хорезмиец, высунув от старания кончик языка, выводил строчки красивой арабской вязи.

– Как подписать? – спросил он, изобразив последнюю завитушку.

– Я сам подпишу, – Горчаков перегнулся через стол и передвинул листок к себе.

Махмуд протянул ему ручку. Рисовал Олег неплохо, и вскоре внизу листа, вместо подписи появился расправивший крылья, черный сокол, с хищно загнутым клювом, смахивающий на "Римского орла" или эмблему нацистов – это кому как больше нравится.

– Олег Иванович!

Вошедший в трапезную Учай, отвлек Горчакова от созерцания своего шедевра. Выглядел он каким-то взволнованным.

– Случилось чего? – поинтересовался Олег.

– Не, – мотнул головой старшой коломенской дружины.

По годам, на умудренного опытом воина, он не тянул. На вид, ему было лет восемнадцать. А его подчиненным и того меньше.

– Слово у нас к тебе, – белобрысый и конопатый Учай приосанился и расправил плечи, подчеркивая своей позой серьезность момента.

– Ну, что ж, – Горчаков тоже напустил на себя важность, – коли есть слово, то молви!

– Сейчас, я только остальных позову! – дружинник князя Романа метнулся к двери, оставив Олега сгорать от любопытства, ибо, он совершенно не догадывался, что за представление здесь затевалось.

Проскользнув один за другим в трапезную, молодые воины выстроились перед Горчаковым полукругом, а Учай выступил вперед.

– Умен ты зело, Олег Иванович, – начал с похвалы дружинник, – и удачлив! А се для вождя самое главное. Жизнь у воя такая, что бывает, токмо от везения и зависит. Посему, ратники по удаче себе вождей выбирают. Бывает всем князь хорош, да уж больно невезуч. Такому даже содеянное по уму, и то не в пользу. С таким господином ни за что голову сложишь. А ежели за вождем тенью бежит удача, такому все рады служить! Потому как, часть удачи его и на дружину падает. Вот мы, Олег Иванович и думаем, что ты, как раз из таких. Порешили мы с братией, – Учай широким жестом обвел, стоявших за его спиной ратников, – что любо бы нам было, тебе послужить. Одна беда – "отроки" мы! А князь Роман Ингваревич прижимист, – дружинник сокрушенно развел руками, – что скажешь, Олег Иванович?

– Скажу, что буду рад видеть таких орлов под своей рукой! – не задержал с ответом Горчаков. – А еще скажу, что из земель я дальних и посему, не все понял. Причем здесь, к примеру, прижимистость князя Романа?

– Так я ж сказал? – удивился Учай. – "Отроки" мы.

"М-да, очень содержательный ответ" – подумал Олег.

– Послушай, Учай, – снова обратился он к парню, – я не ведаю, чем "отроки" от "детских" отличаются. Ты бы объяснил мне, что ли?

После этого дружинники заговорили, чуть ли не все сразу. И вскоре Горчаков уже знал, что детские это "слуги вольные". Служат они за жалование, да долю в добыче и в любой момент могут "отъехать" от князя, то есть перейти на службу к другому господину. А отроки это холопы – те же слуги дворовые, только воины. Надо – в поход идут. А ежели нет брани, то отроки князю и его гостям за столом прислуживают, за конями ухаживают, поручения разные выполняют. Еще Олег узнал, что шесть лет назад Всеволод Юрьевич в союзе с князьями рязанским, муромским и коломенским ходил на мордву. Дружины князей тамошних они погромили, села пожгли и полона толпы пригнали. Эти двадцать парней вовсе и не рязанцы, а мокшане. В рабство они попали в десять – тринадцать лет, а князь Роман Ингваревич как раз решил дружину пополнить и воспитал их воинами.

– Ах, вон оно, в чем дело, – разобрался, наконец, Горчаков, – стало быть, князь Роман откуп потребует?

– Угу, – грустно подтвердил Учай.

– Ну, так заплатим! – усмехнулся Олег. – Как только в Коломну воротимся, я сразу о вас с князем поговорю.

Пред тем, как покинуть место, бывшее совсем недавно селом Спасским, Горчаков распорядился выгнать на лед оставшихся пленных – двадцать два воина и четырех сотников. Монголы тряслись и едва передвигали ноги, видать, решили, что и им конец пришел.

У Олега от полученных сведений поднялось настроение, и он посматривал пленников с довольной ухмылкой. Подмышкой он тащил два закрепленных на жердях полотнища. Это были половинки "маскировочного халата", на которых он углем намалевал черных соколов. Горчаков приколотил "штандарты" между кольями горизонтально, отошел и полюбовался.

– Еще надо бы, здесь стол поставить и отобедать, – "прикололся" он.

Но бывший, как всегда, рядом Неждан, шутки не понял. В его глазах Олег прочел сомнения в своем душевном здоровье.

– Влад Дракула так делал, – пояснил Горчаков, – но я не буду! Еще вживусь в образ, да кровь начну пить.

Оставив ошарашенного приятеля переварить информацию, Олег занялся монголами. Он вытащил из толпы пленных пятерых и поставил их впереди остальных. Дальше он показал на кошмарный частокол, протянувшийся на четыреста метров, от одного берега Оки до другого, и через переводчика объяснил, что это граница, которую монголам и прочим пересекать не рекомендуется.

– Я хочу, – говорил Горчаков, – чтобы воины тумена знали, что за этой чертой их всех ждет страшная смерть. Кто с мечом на нас придет, – изрек он под конец крылатую фразу, – тот от..., – Олег запнулся, – в общем, с ним будет то же самое, – указал он на колья.

После проникновенной речи, Горчаков велел выдать пятерым отобранным монголам коней, из тех, что похуже и отпустить с миром. Ещё пятерых воинов и одного сотника он собирался отпустить по прибытии в Коломну. Сотнику он планировал вручить письмо Батыю и выпросить у Романа дружинников, чтобы они проводили монголов до устья Осетра и еще дальше верх по реке.