Михаил Ахманов - Флибустьер Страница 25

– Пять песо? Сторговались, я беру. Вот деньги.

На его ладони лежали несколько серебряных монет и случайно попавшие с ними часы. Циферблат «Ориона» поблескивал тусклым золотом, корпус тоже был золотым, а что до анодированного браслета, то и его от золота не отличишь. Глаза Баска жадно вспыхнули, он облизнул губы, потянулся к часам, но Серов быстро сунул их за пазуху, под рубашку.

– Где взял? – Пират сгреб монеты и, дыхнув спиртным перегаром, наклонился над Серовым.

– У папы-маркиза, – пояснил тот. – Подарок в связи с окончанием школы. Деньги пересчитал? Так отвали! А мальчишку – ко мне!

Но Баск по-прежнему загораживал индейца и смотрел на серебро в своих руках с сомнением.

– Вот что, маркизеныш, я передумал, – произнес он наконец. – Бери песо, а индейского щенка я лучше обменяю на твою золотую штучку. В придачу получишь пару сережек. Сейчас я их… – Он начал ковыряться в поясе.

– Штучка не меняется, – сказал Серов.

– Уверен? – Баск опять потянулся к ножу. Ухмылка на его лице не предвещала ничего хорошего.

– Эй, парни… – начал кабатчик, но тут поднялся Страх Божий и отшвырнул его в сторону. Глаза Страха горели дьявольским огнем, клейменая рожа побагровела и выглядела так, будто по ней прокатилась лавина. Он сунул палец в рот, поковырял в зубах и вдруг гаркнул:

– Геть, злыдень! – Не успел Серов осознать, что эти слова вовсе не на английском и что они ему знакомы, как Страх Божий заревел: – Мать твою три раза в задницу, плешь комариная! Взял серебряки, и катись! Згынь, мурло, пока цело хайло!

Сталь сверкнула перед лицом Серова, но он оказался быстрей – схватил тяжелую оловянную кружку и впечатал ее противнику в ухо. Заорав и выронив нож, Баск откачнулся, его приятели вскочили, грянул выстрел, лязгнули клинки. Серов добавил Баску кружкой в лоб, девицы с визгом бросились к выходу, Пью проворно исчез за бочками, воздух протаранила фляга, а вслед за ней – огромная бычья кость. «Бей!» – разом завопили два десятка глоток, и, опрокидывая столы и скамьи, топча посуду и остатки мяса, две орды ринулись друг на друга.

Мортимеру не повезло – его уложили лихим ударом в челюсть. Хенк сцепился с его обидчиком, таким же здоровым мордоворотом из буканьеров, и пробовал крепость его головы на подпирающем крышу столбе. Жак Герен отбивался шпагой от двоих, скакал по бочкам и поваленным столам на манер д'Артаньяна и что-то орал на французском; Страх Божий, рыча, орудовал скамьей, но трое с «Грома» теснили его, наступая кто с тесаком, кто с абордажным топором; Люк и Алан бились с противниками на равных, используя блюда, бутылки и кружки в качестве метательных снарядов; Брюс Кук, насвистывая и стоя над мертвецом, череп коего разворотила пуля, деловито перезаряжал оружие, а Джос прикрывал его, размахивая парой ржавых сабель. Если не считать Серова и Баска, лежавшего без чувств, Джос был единственным безмолвным участником потасовки. Молчание его объяснялось просто: шесть или семь лет назад, побывав в плену у испанцев, он лишился языка.

Серов вытащил клинок, приобретенный у Конопатого, подкинул в ладони и пару секунд размышлял, не сунуть ли его обратно. Но Брюс еще возился с пистолетом, а Страха Божьего зажали в угол, так что устраниться от драки было совсем не по-товарищески. Он метнул нож в плечо одному из матросов «Грома», обнажил шпагу и с воплем «Банзай!» вступил в сражение. Его съездили сзади бутылкой, но, к счастью, попали не в голову, а в спину, промеж лопаток. Серов развернулся, чтобы прикончить наглеца, но тут на улице выкрикнули: «Держитесь, парни, мы идем!» – и в заведение ввалился рыжий Чарли Галлахер с Даннерманом, одноглазым Кола и троицей головорезов с «Ворона».

Через пять минут территория была очищена, и Серов, потирая ушибленный хребет, разыскал свое имущество, сундучок и индейского мальчишку. Парень сидел у стены на корточках и, полузакрыв глаза, тянул какую-то мелодию из птичьего свиста и верещания – может быть, на языке ацтеков или семинолов. Слова «пойдешь со мной», однако, понял и отправился вслед за новым хозяином без возражений, даже попробовал взяться за сундучок.

На улице, покачиваясь и опираясь на Хенка, стоял Мортимер, вполне живой и даже с целыми зубами. Увидев Серова, он лязгнул челюстью, раскрыл рот и прохрипел:

– Кх-худа? В-веселье т-тохко начинается!

– На корабль, – сказал Серов. – А веселья с меня хватит. Я уже совсем веселый.

– Кх-как? А к ш-шухам?

– К кому?

– К шлюхам, – пояснил Хенк. – К девкам то есть. Здесь даже хранцузские есть, из вашего Парижу.

– И дорого берут?

– За двадцать песо можно сговорить.

– Атомные цены! – пробормотал Серов и повернул к причалу, где стояли шлюпки с «Ворона». В кошельке у него позванивали две последние монеты.

Глава 8

ДЖУЛИО РОСАНО, ЛЕКАРЬ

Ночевал Серов, как обычно, на шкафуте верхней палубы. «Ворон» был почти безлюден, команда спускала монеты в кабаках и веселых домах, а стерегли корабль три несчастливца, которых должны были сменить на утренней заре. Первым из них был турок Фарук, занесенный судьбой в Вест-Индию, где он из магометанства вышел и крестился, поскольку христианам дозволялось пить вино. Вторым – Рик Бразилец, крепкий, иссине-черный негр, родившийся уже не в Африке, а в португальских колониях по эту сторону океана. Он сбежал с плантаций то ли Параибы, то ли Пернамбуку[35] еще в далекой юности, прибился к буканьерам, был трижды или четырежды продан, пока не достался капитану Бруксу. Имени третьего стража, мрачного тощего ирландца, Серов не знал и выяснить тем вечером не мог – ирландец, раздобыв бутылку джина, вылакал ее и теперь храпел на квартердеке.

Под ним, в одной из крохотных офицерских каюток, тоже храпели. Боцман Стур, выполняя приказ начальства, запер Росано, снабдив квартой горячительного, и теперь винные пары, сопровождаемые утробными звуками храпа, циркулировали от итальянца к ирландцу. Рик с Фаруком, игравшие в карты, предложили Серову развлечься, но он отказался, сославшись на полное безденежье. Потом отнес сундучок в корабельную кладовую, велел индейцу ложиться, лег сам и через минуту заснул.

Сны ему виделись причудливые. Будто сидит он в кафе на Арбате с Шейлой Джин Амалией, одетой вполне по-современному, в блузку и мини-юбочку, и обсуждает планы на вечер: может, милая, закатимся к «Старому Пью», съедим цыпленка табака, а после – в бар Караччи, что на углу Лесной? Там три негритянки с Гаити стриптиз показывают, народ валит валом, и говорят, что всякое Москва видала, а вот такое – никогда. Шейла возит ложечкой в креманке, мнет мороженое и отвечает уклончиво – мол, какой интерес на негритянок смотреть?.. А что до стриптиза, так это можно устроить, но только не в баре, а в более интимной обстановке – ты ведь, дорогой, один живешь? Один, как перст, отвечает Серов и тянется облобызать ей ручку. Но нежная эта рука вдруг превращается в лапу с корявыми пальцами, и жуткая рожа Страха Божьего нависает над Серовым. Страх хрипит, сопит и начинает изъяснятся на каком-то странном языке, польском или украинском, а может, и русском, но с украинскими словами: «Пан, а, пан! Ты песюками не богат? Тряхни мошной, тачку возьмем и – геть-геть в „Славянский базар"! Щирый шинок, и рома там залейся! Выпьем чарку, и айда испанцев бить!» «Не могу, – отвечает Серов, огорченный исчезновением Шейлы, – никак не могу. Дела у меня, понимаешь? Должен лететь». – «Куды?» – «В аномальную зону, конечно». Страх мрачнеет, грозит пальцем: «Ох, хлопец, зря, зря… Жди беды!» «Беда уже случилась», – молвил Серов и проснулся.

Как оказалось, вовремя. Солнце поднималось над горизонтом, а на палубу «Ворона» взошел Уот Стур со сменной вахтой и озирал теперь корабль придирчивым взглядом. Осмотрел шкафут, шканцы и квартердек, мачты и реи со свернутыми парусами, покосился на турка и негра, на пробудившегося уже ирландца, на Серова и, разумеется, на индейского мальчишку. Поворочал башкой так и этак, нахмурился недовольно и ткнул в него пальцем:

– Людоед здесь откуда?

– Вовсе он не людоед, мастер Стур, – доложил Серов, быстро поднимаясь на ноги. – Мой индеец. Я его купил. Вчера.

Боцман пригляделся к парнишке.

– Он с испанского Мэйна[36], с Ориноко, по татуировке вижу, а там все людоеды. Прочь с палубы, нехристь поганый!

Гордо выпрямившись, индеец ударил себя кулаком в грудь и вдруг заговорил на ломаном английском:

– Чичпалакан не кушать человеки! Зачем? Черепаха есть, рыба, ящерица… Человеки не нужен кушать, нужен, чтоб убивать. – Он подумал и уточнил: – Испанский человеки.

– Разбирается, отродье дьявола, – буркнул Стур. – И много ты убил испанцев?

Парень выставил два пальца. Ну и ну! Лихой юноша! – мелькнула мысль у Серова. Другая тут же ее догнала: врет, наверное, цену себе набивает – по внешности совсем дитя!

Он поделился этим соображением с боцманом, но тот, усмехнувшись, покачал головой.