Александр Орлов - Тайная история сталинских преступлений Страница 25

Теперь в качестве важного звена этой цепочки добавились показания Мрачковского. Если "свидетельства" таких, как Ольберг, Рейнгольд или Гавен, могли вызвать у Смирнова только омерзение, – признание Мрачковского было для него первым чувствительным ударом. Соответственно оно явилось немаловажным козырем и для НКВД.

За этим ударом последовали другие. Прошло немного времени и Смирнову стало известно, что Зиновьев и Каменев только что согласились принять сталинские условия и что, оклеветав самих себя, они дали показания против него. А показания таких значительных персон, пусть даже лживые, весили немало и представляли мощный рычаг для дальнейшего нажима на Смирнова. Положение его с каждым днём ухудшалось. Его козырями были правда и непримиримость к всеобъемлющей лжи и цинизму фальсификаторов. Но позиции Сталина были несравненно сильнее. Он располагал следственными и судебными органами, состоящими из раболепных чиновников, и мощным аппаратом пропаганды, который уже готов был разнести клевету по миру. Смирнову, видимо, не оставалось ничего иного, как осознать, что в этой неравной борьбе дальнейшее сопротивление бессмысленно.

Оказавшись в руках Гая, Смирнов испытал ещё один тяжкий удар, потрясший его даже сильнее, чем предательство Мрачковского. Гай положил перед Смирновым заявление его бывшей жены Сафоновой, где говорилось, что в конце 1932 года он, Смирнов получил от Троцкого "террористические директивы". Как выяснилось позже, Сафонова написала это заявление под нажимом НКВД и вдобавок поверив заверениям, что, поступая таким образом, она не только сохранит собственную жизнь, но спасёт и Смирнова.

Дабы окончательно его сломить, Гай устроил ему очную ставку с Сафоновой. Как я только что заметил, сначала Сафоновой было сказано, что, подписывая показания против Смирнова, она спасает свою жизнь. Но когда она выполнила это условие, цена её жизни, как оказалось, возросла: теперь, чтобы уцелеть, она должна помочь НКВД "убедить" Смирнова.

Встреча Сафоновой со Смирновым в кабинете Гая была драматической. Рыдая, Сафонова умоляла Смирнова спасти жизнь им обоим и подчиниться требованиям Политбюро. Она откровенно убеждала его в присутствии Гая, что никто не примет его признания за чистую монету, что все поймут: судебный процесс организован по чисто политическим соображениям. Она уговаривала его "помириться с Зиновьевым и Каменевым" и вместе с ними принять участие в этом процессе. "Тогда, – объясняла Сафонова, – на вас будет смотреть весь мир, и они не посмеют вас расстрелять".

В конце концов Смирнов подчинился требованиям Гая, но не без оговорок. Он согласился признать только часть выдвинутых против него обвинений. Никакой другой обвиняемый при таких условиях не был бы допущен до суда. Но Сталин хотел, чтобы Смирнов фигурировал на судебном процессе, даже при условии "частичного признания". Лишь бы давал показания против Троцкого. Это было для Сталина некой утончённой формой мести – Смирнова знали как одного из самых преданных и искренних друзей Троцкого.

Своё участие в процессе Смирнов оговорил обязательным условием: не вовлекать в него Сафонову. Это условие было принято, и Сафонова не фигурировала в числе обвиняемых: её вызывали на суд только как свидетельницу, и так был отведён от неё смертный приговор.

Я не раз задавал себе вопрос: что было тем решающим фактором, который заставил Смирнова согласиться участвовать в судебном процессе? Пример Зиновьева и Каменева? Доводы Сафоновой, которая была его верной спутницей на протяжении многих лет? Вероятно, самым убедительным оказался довод Сафоновой: "Помирись с Зиновьевым и Каменевым и предстань с ними перед судом. На глазах у всего света тебя не посмеют расстрелять". Но думаю, что ни этот довод, ни вся сумма средств воздействия не могли бы заставить Смирнова участвовать в позорном спектакле сталинского суда. Если б он знал, что ценой собственной жизни сможет опровергнуть сталинскую клевету против него и его доброго имени, – тогда бы он, без сомнения, отказался от судебной комедии и предпочел смерть. Но такой выбор ничего бы не изменил. Его убили бы втайне, а прочие обвиняемые, не исключая Зиновьева и Каменева, послушно порочили бы в зале суда его имя.

Поэтому Смирнову, вероятно, показалось более правильным всё же использовать тот единственный шанс, который у него оставался. Допустим, Сталин не сдержит своё обещание и не сохранит ему жизнь. Но даже в этом случае его присутствие на суде сможет хоть до некоторой степени сдержать поток злобных инсинуаций и не позволит другим подсудимым и обвинителю беспардонно лгать, как если бы он был уже мёртв.

ДОЛГ ПАРТИЙЦА

В середине мая 1936 года в Кремле состоялось важное совещание, в котором приняли участие Сталин, Ежов, Ягода, а также помощники последнего Агранов, Молчанов и Миронов, На совещании обсуждался единственный вопрос: обвинения, сфабрикованные в адрес Троцкого. Зная, какое исключительное значение Сталин придает всему, что касается Троцкого, Молчанов подготовил специальную карту, наглядно представляющую, когда и через кого Троцкий участвовал в "террористическом заговоре". Паутина разноцветных линий, на этой карте изображала связи Троцкого с главарями заговора, находившимися в СССР. Было показано также, кто из старых членов партии уже дал требуемые показания против Троцкого, а кому это ещё предстоит. Карта выглядела внушительно, прочно связывая между собой Троцкого и главарей заговора в СССР.

Выслушав сообщения руководителей следствия, Сталин привлёк их внимание к тому факту, что не хватает подследственного, который мог бы показать, что он был направлен Троцким в Советский Союз для того, чтобы совершить террористический акт. Молчанов напомнил Сталину, что такое признание уже подписано Ольбергом. Однако Сталин, не без оснований гордящийся своей отличной памятью, возразил, что согласно показаниям Ольберга он получил своё задание не от самого Троцкого, а от его сына – Седова. Тут Ягода заметил, что ничего не стоит переписать показания Ольберга. Пусть там будет сказано, что перед отъездом в Советский Союз он имел свидание с Троцким и получил инструкции относительно террористического акта лично от него. Предложение Ягоды не удовлетворило Сталина, Он сказал, что переписка показаний Ольберга "не решает проблемы" и что было бы полезно добавить двоих или троих надёжных людей типа. Ольберга, которые могли бы засвидетельствовать, что именно они были посланы в Советский Союз Троцким и тот лично дал им указания о проведении террористического акта.

Желая угодить Сталину, Молчанов заявил, что у него есть два тайных агента, гораздо более квалифицированных, чем Ольберг, которые могли бы прекрасно сыграть эту роль на суде, однако это не простые агенты, а бывшие нелегальные представители секретного политического управления НКВД в германской компартии. В настоящее время они заняты сбором информации о центральном аппарате Коминтерна. Это – некие Фриц Давид и Берман-Юрин, Молчанов охарактеризовал обоих как преданных и дисциплинированных членов партии. Сталин сразу же согласился с включением их в состав обвиняемых.

Ягоде предложение Молчанова не понравилось. Как это он решился назвать Фрица Давида и Бермана-Юрина, не согласовав этот вопрос с ним, Ягодой? Инициатива Молчанова была тем более неумной, что эти двое сумели организовать НКВД секретную службу внутри Коминтерна так ловко, что Ягода знает всё, что там происходит. Благодаря им Ягода постоянно имел возможность обращать внимание Сталина на опасные фракционные группы в зарубежных компартиях и разные нежелательные поползновения иностранных представителей Коминтерна, тем самым демонстрируя Сталину и Политбюро, как хорошо НКВД информирован. Сразу же найти замену Фрицу Давиду и Берману-Юрину невозможно. Эти двое досконально знают коминтерновскую кухню, у них масса друзей в руководстве зарубежных компартий и сверх того большой опыт секретной работы на НКВД.

Включение Фрица Давида и Бермана-Юрина в предстоящий процесс имело ещё одну неприятную сторону. Такие серьёзные фигуры не могли быть введены в игру в любой произвольный момент, точно пешки, – и уж тем более в уголовный процесс, притом в качестве подсудимых! Оба они состоят в ВКП(б) и, хотя их работа на "органы" носит неофициальный характер, они считаются ответственными сотрудниками НКВД. Принося их в жертву, Молчанов нарушил элементарную товарищескую этику: это был первый случай, когда оперативник НКВД предложил собственных коллег на роль обвиняемых по уголовному делу.

Впрочем, недовольство Ягоды носило чисто платонический характер и ничего уже не могло изменить. Предложение Молчанова было одобрено Сталиным, и ход событий принял необратимый характер. Не прошло и месяца, как Фриц Давид и Берман-Юрин были арестованы. Обоим объявили, что Центральный комитет оказал им большое доверие, избрав их на роль фиктивных обвиняемых, которым на предстоящем процессе предстоит исполнить волю партии. Тому и другому ничего не оставалось, как с энтузиазмом принять на себя это поручение своей партии и НКВД. Неизвестно, был ли энтузиазм искренним, но не выказать его было нельзя.