Евгений Токтаев - Дезертир Страница 25

Не осталось среди живых человека, кто помнил бы времена, когда Зеникета, не опасаясь за сохранность языка, причисляли к людям, о которых говорят: "никто, и звать никак". По пальцам одной руки, пожалуй, можно было бы сосчитать седовласых мужей, кто некогда называл его вожаком. Несколько больше народу еще коптило небо из тех, для кого он был вождем. Разбуди любого пьяницу на Пиратском Берегу посреди ночи или наутро, в жесточайшем похмелье, и он, нашарив в гудящей голове самые почтительные слова на какие способен, упомянет имя Зеникета, непременно присовокупив к нему – "царь". И даже те из пенителей моря, кто могуч настолько, что способен не сгибая спину находиться в обществе некоронованного владыки Пиратского Берега, никогда не произнесут его имя без должного уважения. А если осмелятся – придется доказать свою силу. Непросто это будет сделать.

Сам же пиратский царь частенько стал задумываться о том, не взять ли ему следующую высоту, которая подвластна лишь величайшим из царей. И даже предпринял некоторые шаги в этом направлении, обосновавшись, для начала, на горе Феникунт, Ликийском Олимпе. Пустуют ныне резиденции в неприступных крепостях, Корике и Коракесионе.

Патара не самое большое из пиратских гнезд и не самое укрепленное. Тот же Коракесион, расположенный на отвесной скале над морем, на полуострове, соединенном с материком узким перешейком, куда удобнее для обороны и более любим пиратами, ценящими его за безопасность. Но и в Патаре есть свои преимущества, она ближе к главному пиратскому рынку, Делосу.

В противовес Корику, насквозь пропитанному близкой Сирией и Финикией, в Патаре больше эллинского. Именно здесь, не в последнюю очередь из-за близости резиденции некоронованного царя, сильнее всего ощущается наличие у пиратов государства. Самого настоящего, с государственными должностями. Слишком тесно сросся с пиратами Ликийский союз, невозможно отделить одну власть от другой. В Коракесионе никто не зовет себя архонтом, а в Патаре их сразу два – архонт-эпоним, главный, и архонт-полемарх, военачальник. Не хватает, разве что, архонта-басилея, ведающего культом. Но на Пиратском Берегу нет доминирующих богов, слишком много племен составляет народ, всем известный, как "киликийцы".

Полемархом традиционно избирался сильнейший из пиратских вождей, в целом независимых, но признающих верховенство Зеникета. В отличие от прочих царств, "истинных", друг другом признанных, где государь мог из своей прихоти поставить над войском любого евнуха, пираты следовали лишь за тем вождем, кто умен, удачлив и отмечен воинской доблестью. Вот и приходится Зеникету мириться, что его архонт-полемарх не ручной кот, а молодой лев, только и ждущий момента, когда старый соперник даст слабину, подставит горло под острые клыки. Скорей бы, в самом деле, стать богом, безразличным к мирской суете, страстям смертных людишек. Да ведь и там, если подумать, покой не гарантирован: Крон сверг Урана, Зевс – Крона. Эх...

Когда Митридат начал войну с Римом, многие пираты оказались в весьма непростой и щекотливой ситуации. Царь Понта стремился прикормить их, переманить на свою сторону, многие соблазнились его щедрыми посулами, включая сильнейших вождей. Но одновременно Митридат предпринял поход в Ликию и осадил Патару. Но продлилась осада недолго. Для строительства машин понтийцы вырубили священную рощу Латоны, после чего царь увидел неприятный сон и, напуганный дурным знамением, поспешил убраться.

После этого события, ликийцы справедливо рассудили, что сторонников Митридата в их землях быть не должно. Еще бы они имели достаточно сил, чтобы тех выгнать... Псы с насиженного места убираться не спешили. Напряженность между ними и ликийцами все больше усиливалась. Архонт-эпоним, в отсутствии Зеникета считавший Царский дом своим, скрежетал зубами, но не мог выгнать незваных гостей, которые регулярно устраивали попойки чуть ли не в его спальных покоях.

Тем временем на севере понтийский царь неожиданно попал в весьма затруднительное положение. Римские легионы под командованием Гая Фимбрии разбили войско Митридата-младшего в сражении на реке Риднак, и тот бежал к отцу в Пергам.

Пергамское царство прекратило свое существование сорок семь лет тому назад, попав под власть Рима. Территорию царства римляне провозгласили своей провинцией. Это был главный форпост Республики на Востоке.

Митридат, разгромивший все римские армии в Азии, занял город без боя. Здесь понтийский царь казнил главного виновника нынешней войны – римского полномочного посланника Мания Аквилия, который на протяжении нескольких лет перед этим интригами склонял правителей Вифинии и Каппадокии к войне с Понтом и провоцировал Митридата. Аквилию залили в рот расплавленное золото, подчеркивая тем самым склонность посла к взяточничеству.

Побитые понтийцами, проконсул Азии Луций Кассий и царь Никомед Вифинский, бежали на Родос к союзникам. По случаю победы, в Пергаме прошли пышные празднества. В театре, с помощью специальной машины, "с небес" к царю спустилась богиня Ника с венцом в руках. Восхищенные эллины, избавленные от ненавистных римлян, провозгласили Митридата Отцом и Спасителем Азии. Пергам превратился в новую резиденцию царя.

И вот теперь легионы Фимбрии подступили к его стенам. Царь, под рукой которого осталось совсем мало войск (основные силы сражались против Суллы в Греции) испугался западни, в которую мог превратиться город, и бежал к побережью, в небольшой портовый городок Питану. Фимбрия последовал за ним и приступил к осаде. Укрепления Пергама, конечно, были посерьезнее, но зато из Питаны царь мог уйти морем, а Фимбрия, как и Сулла на тот момент, не имел флота для полноценной блокады.

Понтийские стратеги не подозревали о положении своего царя и не спешили на выручку. В Питане царского флота не было, он должен был стоять у Геллеспонта. Еще когда Митридат сидел в Пергаме, к наварху Неоптолему полетели почтовые голуби, понесли весть о царских затруднениях, но письмо не достигло адресата – Неоптолем вывел флот в море и направился к берегам Греции, чтобы поддержать своего брата, стратега Архелая, главнокомандующего понтийскими сухопутными силами.

Царь, однако, предвидел такое развитие событий и не стал полагаться на одного только Неоптолема. Крылатые вестники отправились не только на север, но и на юг – в Патару. К ручным митридатовым Псам.

Едва "Меланиппа" встала у главного пирса столицы Ликии, как Эвдор был узнан многочисленными знакомцами.

– Хо! Кого я вижу! Радуйся, Эвдор, а мы тебя давно похоронили!

Едва отобнимались и отхлопались по плечам, едва успели моряки причальные канаты намотать на тумбы-тонсиллы[40], как откуда не возьмись нарисовался какой-то толстяк в дорогом платье и с большой свитой, и тонким голосом возвестил, что: "Сильномогучего Эвдора архонт-полемарх ждет не дождется в Царском доме для важного совета". Даже не так – для Важного Совета.

Дракил оценил и "сильномогучего" и "ждет не дождется". И стало на душе совсем муторно. Он оглядел стоящие рядом гемиолии и вовсе затосковал.

"...нужно будет, возьму гемиолию..."

Нда... Сильномогучий Эвдор... Почти что с голой задницей прибыл, а гляди ж ты...

Но на этом огорчения критянина не закончились: к архонту-полемарху, Эвдор отправился не один, а с Аристидом и было это настолько для окружающих естественно, обыденно, что клял себя Дракил последними словами, стирая зубы до корней, что не метнулся на Родосе к Ласфену. Ведь была возможность... Ну какая, в сущности, разница, за Митридата воевать или против? В обоих случаях ты повязан по рукам и ногам. Все Братья встали на ту или иную сторону, никто не остается в стороне, вольной птицей, как в лучшие времена. Да только попробуй ходить единолично, сам за себя, мигом "чернь", мелкая рыбешка, перебежит от тебя с твоими сомнительными перспективами под знамена сильнейших. А там выгоды гораздо больше просматривается. И что? Один останешься? Куда катится мир...

Дракил кинул взгляд на Койона с Гундосым. Довольны, аж светятся. "Чего ты, критянин, кривишься, словно таракана проглотил? Не иначе, скоро дело будет настоящее! Римлян пойдем бить! Они Элладу грабили, теперь мы все себе назад отберем. Богатыми станем!"

"Уж вы станете, ага. Придурки..."

Дракил сплюнул через борт, стараясь не попасть в узкую полоску воды между акатом и пирсом. Посейдона гневить ни к чему, а на чувства местных он срать хотел, не то что плевать.

Повод для созыва совета был серьезный, и устраивать симпосион[41] вовсе не предполагалось, однако он случился сам собой, ибо половина собравшихся вести переговоры без выпивки с голыми девками просто не умела. Вождей прибыло четырнадцать человек, а если бы не спешка, полемарх озаботился бы приглашением почти втрое большего количества. Тем не менее, народу в пиршественном зале Царского дома набилось много, все главари явились со свитой, а некоторые, как например, Полиад Драконтей, еще и с флейтистками.