Юрий Сазонов - Тамплиеры. Рыцарь Феникса Страница 25

Юноша был уверен, что тут-то посланцу Ногарэ и придет конец, однако приор по-прежнему молча и неподвижно разглядывал серебристую фигурку. Томас передернулся, потому что на ум пришел вкрадчивый голос человека в маске: «По-твоему, рыцари Храма отправились в Святую Землю, чтобы защитить от неверных гроб Господень? Чепуха. Они искали амулеты». Неужели это и есть те самые священные реликвии, которые хочет заполучить Ногарэ? Черный человек говорил о фигурках из серебристого металла, и этот «дельфин» — он тоже сделан из странного светящегося серебра…

— Что тебе в этом?

Томас сжался, услышав голос приора. Так могла бы говорить сама смерть.

— Что тебе в этом, флорентиец? С каких пор ты служишь Ногарэ? Тебя изгнали из родного города, и ты ищешь нового хозяина? А, может, он посулил воскресить твою мертвую девку…

Звук пощечины гулко разнесся по шатру. Томас во все глаза уставился на покрасневшего, дрожащего от ярости флорентийца и приора, который задумчиво потирал уязвленную щеку.

— Никогда, — прошипел поэт, и итальянский акцент в его речи стал еще гуще, — никогда ни словом, ни делом не смей оскорблять память о моей госпоже Беатриче.

Де Вилье некоторое время разглядывал флорентийца с тем непонятным выражением, с каким порой смотрел и на Томаса — а затем усмехнулся.

— Хорошо, — пальцы его наконец-то сомкнулись вокруг дельфина, — передай своему хозяину, что я согласен. Он получит реликвии… А теперь скажи, друг мой, умеешь ли ты плавать?

— Плавать? — повторил флорентиец, недоуменно задирая брови. — Я плавал в детстве в реке Арно… А что?

Улыбка приора сделалась совершенно волчьей.

— Эй! — крикнул он, обернувшись к выходу из шатра, — наш гость закончил свои дела и желает омыться с дороги. Жак, Ансельм, вышвырните его за борт.

Часть вторая. Глава 4. Таинственный остров

На рассвете, желтом и страшном, в путь отправились два корабля. Первый, длинная черная галера, нес косой латинский парус с тамплиерским крестом. «Поморник» вышел из порта и, пройдя мимо острова Иф и цепи островков под общим названием «Лез Иль», устремился на запад, в висящую над волнами нездоровую мглу. Ветер почти стих, словно набираясь сил перед новым рывком, и парус с красным крестом бессильно обвис. Мерно вздымались ряды весел. Море лежало свинцовым блином, гладкое и обманчиво спокойное, как лицо, скрытое маской.

Второй корабль отделился от южной оконечности острова Иф, где он выжидал в мелком заливе — так притаившийся хищник терпеливо ждет появления добычи. Если бы это судно заметили с берега, моряки города Марселя были бы изрядно удивлены. Они, повидавшие все от Саутгемптона [46] до пролива Отранто [47] , никогда не встречали похожего корабля. Небольшое, изящное, трехмачтовое судно шло со спущенными парусами, но и весла не тревожили воду у его бортов. Корабль быстро рассекал серую гладь, и движение его сопровождалось ровным механическим ревом. Подобных звуков в этих краях не услышат еще больше шести сотен лет.

***

Плавание на галере оказалось совсем не похожим на прошлогоднее путешествие Томаса. Торговый когг с командой вольных моряков шел под парусами, а здесь полуголые, прикованные за ноги гребцы трудились под мерные крики надсмотрщика-комита, расхаживавшего по куршее [48]. На носовой площадке устроились угрюмые арбалетчики со своим офицером, и даже узорчатая ткань командирского шатра на корме не радовала глаз. Вода, плескавшаяся всего в нескольких футах ниже фальшборта, казалась маслянистой и воняла потом. Потом пропахло все на корабле. Сквозь желтые пыльные облака смотрело подслеповатое солнце. Ветер то затихал, то покусывал корабль, словно пробуя его на прочность. Когда марсельский берег сгинул в туманной пелене, галера повернула к востоку. Там, за горизонтом, лежали Корсика и Италия — по крайней мере, так утверждал монах, обучавший Томаса земным и небесным наукам. В мореходстве монах ничего не смыслил, зато разговорчивый Джон Кокрейн с «Неутомимой» успел поведать земляку, что галеры стараются не отходить далеко от берега. Особенно боевые галеры. И особенно тогда, когда надвигается шторм. Длинное приземистое судно было неустойчиво и легко могло перевернуться или переломиться пополам. Томас, стоявший на носовой площадке рядом с арбалетчиками, нахмурился. Почему они идут в открытое море?

Спрыгнув на куршею, Томас быстро добрался до кормовой надстройки. Гуго де Шалон, после памятной схватки в лесу проникшийся к юноше добрыми чувствами, успел похвастаться особым устройством корабельного руля. Вместо двух «латинских» рулевых весел «Поморник» был оснащен новеньким «наваррским рулем», что сильно упрощало управление судном. Сейчас на кормовой площадке стояли рулевой, капитан и приор. Остальные тамплиеры, вероятно, отсыпались в шатре после утомительного пути.

Поднимаясь на площадку, Томас уловил обрывок разговора. Кажется, его дядя и капитан спорили.

Капитан по имени Винченцо Фиори был родом из Генуи и водил суда тамплиеров по Средиземному морю уже более тридцати лет. Из-под черных нахмуренных Фиори бровей смотрели проницательные глаза цвета агата, а борода, которую по уставу носили все рыцари Храма, у него курчавилась особенно густо. Сейчас старый моряк запустил в бороду пятерню и, сам не замечая, выдергивал один волосок за другим.

— Мы движемся в самое сердце шторма, — тихо говорил он. — Это слишком рискованно.

Томас покосился направо, туда, где в желтых тучах зарождалось черное зловещее пятно. Море на юге горело пронзительным и недобрым блеском. Качка усиливалась — и, хотя юноша и приспособился к волнению на «Неутомимой», ему все трудней было удерживаться на ногах. Через борт перелетали тучи брызг. Чайка, метнувшаяся над волнами, крикнула тревожно и полетела к невидимому берегу. Что-то надвигалось, что-то жуткое и смертельно опасное.

Приор в ответ на слова приора улыбнулся.

— Иначе нам от них не уйти. Они быстрей и маневренней.

— Я, тридцать лет глотавший морскую соль, не знаю, что это за проклятое судно — похоже, им управляет сам дьявол, и бесы там вместо гребцов…

— Ты уверен, брат, что нас преследуют?

Рука капитана глубже зарылась в бороду.

— Я знаю, как ты доверяешь этой своей игрушке… — тихо продолжил де капитан. — И все же…

— Не игрушка, брат. Тебе не хватает веры.

Томас высунул голову из-под лестницы — как раз вовремя, чтобы увидеть сжатый в кулаке приора кожаный шнурок. На шнурке болталась небольшая серебристая фигурка… дельфин.

Юноша ощутил, как правую щеку обдало холодком. Резко обернувшись, он успел заметить прозрачное мерцание над волнами. Воздух на мгновение вспыхнул серебром, но уже в следующий миг видение слилось с грозовым блеском моря.

Шторм грянул на закате следующего дня, когда на горизонте уже замаячила неровная темная полоска — гористый берег Корсики. Желтое марево, три дня висевшее над морем и дышавшее близкой угрозой — это марево вдруг разошлось, и на секунду за кормой корабля показалось багровое, царственно опускающееся в воды светило. А затем ударил вихрь.

Томас, вжавшись в гудящий, полощущийся бок шатра, наблюдал за тем, как лихорадочно носятся матросы. Большой парус вместе с реей спустили, а вместо него поставили «малый» штормовой. Убрали весла, загнали в трюм гребцов, потушили очаг за мачтой. Кто-то из команды весьма нелюбезно толкнул Томаса — и только со второго тычка юноша понял, что его просят посторониться. Шатер тоже свернули и спустили в трюм. Набежавший Гуго де Шалон подхватил Томаса под руку и потащил в квадратный люк. Такие же люки на палубе уже закрыли кожами. Томас представил, как там, под кожами, в тесной утробе судна вповалку лежит больше сотни гребцов. В центральной части трюма даже нельзя было встать в полный рост. Молодого шотландца затошнило, и не от качки. И это оказалось лишь началом.

Рев. Грохот. Сочащаяся сквозь щели вода. Соль. Запах рвоты и испражнений, пота и опять — рвоты. Каждый глоток воздуха давался с трудом. Приступы тошноты сменялись жестокой жаждой — питьевой воды не хватало. Волны перехлестывали через борт, заливая весь корабль, кроме носовой и кормовой надстройки. Но Томас не видел этого. Только темнота, вой и скрип корпуса. Когда люк наверху открывался, пропуская офицеров и матросов, из тьмы выплывали белые перекошенные лица. Люди кричали, но слова тонули в грохоте. В какой-то момент Томас разглядел рядом Жака: вжавшись в плечо друга, парнишка сжимал в ладони нательный крестик и горячо молился. Жак верил в свой крестик, капитан — в серебряную безделушку, а Томас никак не мог ни во что поверить. И, когда желудок раз за разом ухал вниз, сердце замирало, а страшный скрип резал уши, он мог только сжимать зубы и вспоминать солнечные лучи на лице, ажурную тень листьев, и морщинистую кору старого дуба, отдающую человеческим пальцам дневное тепло. Однажды он, кажется, задремал — и в видении ему явился рвущийся сквозь штормовое море корабль. Чернобородый капитан на корме левой рукой вцепился в румпель, направляя галеру в ревущий ад, а в правой держал светящуюся фигурку дельфина — и этот свет был единственным на много-много миль вокруг. А где-то далеко, очень-очень далеко, отброшенный штормом на север трехмачтовый парусник рыскал по волнам — словно гончая, потерявшая след…