Крепостной - Роман Валерьевич Злотников Страница 25

Вообще, в этом времени, к физическим наказаниям относились очень спокойно. Как к чему-то вполне обыденному. Ну, типа, как сын Анисима в его прошлой жизни к штрафу за превышение скорости с камеры. Мол, бывает — дело житейское, косанул немного, вот и попал… И он тоже постепенно таким отношением проникся. Делов-то на полчаса. Ну, вместе с дорогой до конюшни и одеванием/раздеванием. А на самой конюшне так вообще на полминуты. А боль… человек ко всему привыкает. «Моржи» эвон, в ледяную воду ныряют и плескаются в ней в удовольствие. А тут всего-то полминуты потерпеть — чепуха!

— Всё, получил урок — можешь вставать, — добродушно прогудел конюх. С ним у бывшего трубочиста отношения давно уже были нормальные. Даже дружеские. Потому что Данилка время от времени улучал момент и выставлял мужику водочки. Нет, в его хозяйстве она не водилась — Николаю только-только исполнилось девять лет, так что в его «буфете» имелись только сладости. Ну и кофий. Но у Данилки доступ к ней имелся. Потому что он уже вполне обжился в среде личной прислуги семьи и, вследствие этого, получил кое-какие преференции. Нет, ему самому, естественно, никто бы не налил, но «для дела», и не часто — взять получалось. Тем более, что в настоящее время водка вся ещё полукустарного производства. Её делают все, кому не лень, но главными производителями являются, вы не поверите — монастыри! Ну всё как при Борьке-алкоголике… Сделал он это как из прагматических соображений — конюх был тем, кто непосредственно осуществлял все физические наказания во дворце, так и исходя из собственного жизненного принципа — зла никому не спускать, но добро по возможности множить. Так что со всеми, кто когда-то от него пострадал, он постарался сначала восстановить, а затем и улучшить отношения. Ну, ежели, они сами были не против подобного развития ситуации. Если же были — Бог им судья… пока они не пытались снова как-то навредить Данилке. В этом случае для них всё становилось гораздо хуже… Так, один из тех двух лакеев, которые когда-то, по приказу дворецкого, пытались поймать его в апартаментах Николая, вследствие чего после того, как их начальник и покровитель исчез из дворца, они резко скатились по иерархической лестнице, затаил зло. И попытался исподтишка отмстить бывшему трубочисту… После чего ему прилетела такая ответка, что пришлось бежать из дворца. Правда убежал он недалеко и бегал весьма недолго, и окончилось это для него отдачей в рекрута. И это хорошо ещё никого по пути не прибил, дурень — а то б вообще на каторгу пошёл… А вот второй своё «падение» пережил спокойно. И потому до сих пор пребывал на своей официальной должности — ливрейного лакея. А это в иерархии дворцовых слуг — величина немалая.

— Ну что, теперь на крышу?- встретил его вопросом младший брат Николая — Великий князь Михаил, едва бывший трубочист вернулся из конюшни в основное здание. Заботами Даниила, втянувшего младших Великих князей в свою «программу развития» включающую в себя растяжку, физические упражнения и обтирание снегом зимой с обливанием холодной водой летом, Мишенька изрядно окреп и, несмотря на то, что он был на два года младше и Даниила, и старшего брата, в размерах уступал им не сильно. А уж в готовности к проказам мог обеим дать большую фору.

— Не-е-е…- протянул бывший трубочист, степенно стягивая ладный кожушок, который ему сшили всего три месяца тому как.- Не получится нынче. Снегу сам видишь сколько намело.

Михаил резко погрустнел… Вообще, положение Данилки при Великих князьях было очень странным. С одной стороны — слуга. Причём крепостной. Одежду чистить и обиходить, обувь от грязи очищать, на стол накрывать, галстухи (да-да, сейчас использовалось именно такое произношение) повязывать и всё такое прочее — его обязанности, которые бывший трубочист исполнял со всем тщанием. И не только потому, что за этим многие следили, но и потому что это было в его привычке. Есть у тебя набор должностных обязанностей — будь добр исполнять их со всем возможным тщанием. А если что не нравится — уходи с должности. Третьего не дано… Он так привык, и это ему очень помогало. Как в прошлой жизни, так и в этой. Потому что, как он уже упоминал, за исполнением слугами должностных обязанностей тщательно следили. Причём, не столько старшие среди прислуги — та же «барская барыня» с новым дворецким и старший лакей, но и лично генерал Ламздорф и, даже, графиня Ливен. «Бабушка» как её звали юные Великие князья и княгини. Вот уж кто на самом деле царствовал над дворней. Да и не только над ней… Всех знала, всё примечала и могла одним движением пальца как обрушить чью-то судьбу, так и вознести. Не в неведомые выси, отнюдь… на одну, максимум две позиции. Причём, Данилка так и не понял, было ли это следствием ограниченности её возможностей или её сознательным выбором. По всему выходило — второе.

Данилку на беседу она приглашала три раза. Первый, когда его только назначили в прислугу Николаю. Разговор тогда состоялся не слишком длинный, но весьма подробный — кто, где, откуда? Чего знаешь/умеешь? Как своё назначение оцениваешь? Кому за него благодарный? Чего делать ни в коем случае не должен, даже ежели мальчишки просить будут? Второй… когда он первый раз проскочил мимо субботней порки за огрехи в учёбе. И он был куда более обстоятельным. Даниил после него даже начал опасаться, что вылетит из окружения Николая как пробка от шампанского из бутылки. Уж больно «бабушка» его пытала. И, в первую очередь, не о нём самом, а о Николае. А он вертелся как уж на сковородке, пытаясь и не сказать ничего, что потом Николай может расценить как предательство, и не рассердить «бабушку». Но получалось плохо. Почти на каждый вопрос приходилось выбирать — либо сдавать Николая, либо рисковать вызвать неудовольствие графини Ливен. И, чаще всего, приходилось выбирать неудовольствие… Хотя Данилка отлично понимал, что «бабушка» в настоящий момент куда влиятельнее маленького Великого князя. И если она решит вышвырнуть Даниила — тот никак на это повлиять не сможет. Но всё равно, упрямо вскидывал подбородок и заявлял:

— Не знаю, Ваше высокопревосходительство, я ещё мал, разумом не крепок — ничего такого не замечал…

К концу «беседы» он уже окончательно смирился с крахом всех