Андрей Посняков - Удар судьбы Страница 26

— Так надобно ускорить процесс! — тут же высказался Лешка. — Невеста не против, как говорится, осталось уговорить жениха.

— А вот это, пожалуй, будет трудновато, — Владос вздохнул. — Видишь ли, синьор Сильвестри всегда отличался большой подозрительностью.

— Надо что-то делать с Ичибеем, — оглянувшись по сторонам, заметил Лешка. — Одних он нас в город не выпустит, да и вообще…

— …скорее всего, пришибет где-нибудь, после того, как…

— Да… Не сам, так его люди. Тот же Кызгырлы.

— Значит, думать надо.

— Конечно — думать.

Через некоторое время за скалистым мысом показалась лазурная, изогнутая пологой подковой бухта, вокруг которой расположились каменные дома, стены и грозные башни. Тут и там виднелись шпили католических храмов, в бухте было полно кораблей, а над широким заливом повисло голубое, с палеными оттенками небо. Кафа!

Хитрый скряга Ичибей Калы дал парням всего лишь три дня, за которые новоявленные сваты и должны были устроить дело с женитьбой. Перед самым заходом в бухту Кафы, приятели нарочно поскандалили, даже демонстративно подрались — это чтоб у Ичибея не возникло нехорошей идеи оставить кого-нибудь из них на фелюке в качестве заложника. Наверное, тот так и собирался поступить, но, поразмыслив и посмотрев на побитые физиономии беглецов, брезгливо махнул рукой.

— Идите оба! Но, помните, мои люди будут приглядывать за вами и при малейшем подозрении убьют.

Лешка пожал плечами. Мог бы и не говорить, и так догадались, что не просто погулять выпускают. Ну, естественно, под строгим контролем, странно было бы, если б по-другому.

Город не знали ни тот, ни другой. Владос, правда, как-то раз бывал здесь, еще будучи ответственным за груз на скафе богатого константинопольского купца, но, кроме портовых таверн, ничего не видел. Туда для начала и отправились, в таверны. Шли, крутили по сторонам головами — больно уж интересно было. Каменные двух– и трехэтажные здания, улочки, мощенные круглым булыжником, массивные и вместе с тем, рвущиеся к небу храмы. Позади шел Кызгырлы и плевался — уж больно ему, мусульманину, не нравились питейные заведения, во множестве располагавшиеся по обеим сторонам улицы. Наверное, от этой назойливой опеки можно было бы убежать — что, подумав, и предложил Лешка — вызвав лишь скептическую ухмылку Владоса.

— Полагаю, что кроме Кызгырлы за нами присматривают еще несколько человек. Только они делают это скрытно. Ичибей Калы хоть и скряга, но совсем не дурак. Кызгырлы это так, чтоб чувствовали присмотр…

— Вот бы нам остальных вычислить!

— Думаю, куда легче будет уговорить жениться купца. К тому же помни, Ичибей обещал нам неплохо заплатить в случае удачи.

— Ты веришь этому скряге?

— Нет. Но все-таки… Приятно осознавать, что кто-то тебе должен.

Лешка засмеялся — и в самом деле приятно. Чтобы «господа сваты» не выглядели полными оборванцами, Ичибей скрепя сердце выдал им — вернее, Кызгырлы — несколько серебряных монет — дирхемов, которые друзья тут же, в порту, и потратили на торжище, облачившись в узкие штаны с остроносыми башмаками и длинные греческие хламиды с шелковыми поясами. Гламурненко так вышло — разноцветные штаны, алые шелковые пояса с медными бляшками, зеленовато-лазурные туники. Как авторитетно заявил Владос — «парни стали, хоть самим женись!». А Кызгырлы, посмотрев на все это безобразие, лишь гнусно выругался: понадевали, мол, какие-то женские платья, стыдно смотреть! Мало того! Друзья заглянули к цирюльнику, подстриглись — так, чуть-чуть — по-модному завили локоны, побрились.

— Ну, прямо хоть в модный журнал! — поглядев на себя в зеркале, ухмыльнулся Лешка. — Чем не сваты? Пойдем теперь искать жениха, Владос. Ты, кажется, говорил, что хорошо знаешь итальянский?

— Не очень хорошо. Но знаю.

— Тогда идем… — Лешка осмотрелся и, приметив уютный подвальчик с висевшей над ним завлекательной вывеской в виде кружки и кренделя, показал рукой. — Во-он, хотя бы туда.

Заведение, куда они спустились — естественно, имеете с Кызгырлы, — конечно же, оказалось харчевней. К посетителям тут же подскочил шустрый паренек в длинных полосатых чулках и, вежливо улыбаясь, поинтересовался, что угодно синьорам?

— Тебя как зовут, парень? — осматривая харчевню, спросил Владос.

— Фабио, синьор.

— Вот что, Фабио, тащи нам кувшинчик вина, чего-нибудь закусить по мелочи и… Что имеется для магометан?

— Кумыс, — Фабио скривился. — Велите сейчас подавать?

— А то когда же?

Парнишка оказался проворным — вмиг принес и вино, и кумыс, и кружки.

— Кушайте пожалуйста, синьоры. Вижу, вы не из людей Каридиса.

— Грацие. А при чем тут этот… Каридис?

— О, Каллос Каридис — известнейший скупердяй. Его слуги только что были здесь — такие же скупцы.

— А он богат, этот Каридис?

— О, очень богат.

— А молод?

— Скорее стар.

Быстро покончив с вином, друзья переглянулись, и Владос вновь подозвал Фабио, расплатиться:

— Вот что, друг, — отсчитывая монеты, негромко произнес грек. — Ты знаешь синьора Гвидо Сильвестри?

— Того, у которого корабли? Кто ж его не знает, особенно здесь, в порту?

— А что он за человек? Видишь ли, один наш знакомый хочет наняться слугой. Не знаем, стоит ли?

Вопрос был подкреплен монетой.

— Конечно, не стоит! — Монета тут же исчезла в узкой ладони служки. — Вы, синьоры, я вижу, не местные, а то бы знали, что Гвидо Сильвестри, как бы вам сказать… известен своей подозрительностью. Везде ему видятся какие-то проходимцы, готовые его облапошить, позарившись на имущество и доходы. Очень, очень подозрительный тип этот синьор Сильвестри — об этом все знают.

— Вот, значит, как? Подозрительный? И что — совсем никому не доверяет?

— Даже в дом не пускает! А слуги у него — звери! Чуть что, сразу хватаются за кинжалы.

— Как же можно так жить?! — выслушав перевод Владоса, вполне искренне ужаснулся Лешка. — Без друзей, без привязанностей, без веселых женщин. Один как перст! Ну, не считая слуг, конечно… Но ведь должно же быть у человека хоть какое-то увлечение! Не может такого быть, чтобы не было. Один марки собирает, второй — женщин, третий — деньги… Ну хоть что-нибудь!

— Кажется, он любит послушать итальянские песни. Ну да — канцоне! У него даже как-то были в гостях певцы… аж из самого Турина!

— Ну, на певцов мы с тобой точно не потянем, — Лешка шмыгнул носом. — А что, здоровье у синьора Сильвестри крепкое?

— Старый черт крепок, как дуб! — тут же заявил Фабио. — Но любит прикидываться болящим. Все лекарей к себе таскает — якобы что-то у него там болит.

— И что, никак не вылечится?

— Могила его вылечит, извините за прямоту, синьоры! Не успеют старому Гвидо одну болячку вылечить, как он сразу десять новых отыщет. Да еще лекарям нагрубит — вот, дескать, плохо лечили!

— А не собирается ли он, случайно, жениться? — Еще одна монета упала в ладонь харчевного служки.

— Раньше собирался. — Фабио вдруг наклонился и, подмигнув, понизил голос: — Но, говорят, ото всех снадобий у него сломалась кое-какая нужная мужская штука.

— Вот оно как! — Приятели переглянулись. — Что, совсем – совсем сломалась?

— Да пытался вылечить… Но, ходят слухи, напрасно! Так что теперь ни о какой женитьбе старый Гвидо и слышать не хочет! Наоборот, злится, как увидит какую-нибудь красивую девку. Всем, говорит, им одно надобно!

— Ну, это ж ясно… — Лешка уныло повернулся к Владосу. — Ну, лекари из нас точно — никакие. Еще хуже, чем певцы… А петь ты, конечно, не умеешь?

— Не умею, — со вздохом признался грек. Лешка задумчиво улыбнулся:

— А я вот могу, кажется… Только вот ни на чем не играю — лень было научиться.

— И я не играю.

— Плохо! Спроси-ка у этого, — юноша кивнул на Кызгырлы, угрюмо потягивающего кумыс.

К большому удивлению приятелей, Кызгырлы, оказывается, играл! На домре!

— Это такой инструмент типа лютни, кажется, с тремя струнами, — поспешно пояснил Владос. — Припоминаю, что еще и Алныз умеет играть и сама Гюльнуз.

Лешка замахал руками:

— Ну, эти двое нам без надобности. Нужны, как бы это сказать, совсем левые люди.

— Какие-какие?

— Ну вот, как Кызгырлы.

Бритоголовый надсмотрщик долго упирался, говорил что не дело правоверному мусульманину ублажать музыкой каких-то там христиан, да и вообще — недостойное занятие — для кого-то играть, иное дело — для собственного благолепия или для какой-нибудь пэри.

— Будет тебе пэри! — засмеялся Лешка. — Госпожа Гюльнуз устроит?

Надсмотрщик зыркнул глазами:

— Не пачкай светлое имя молодой хозяйки своим поганым языком, гнусный ишак!

— На ишака обижаться не буду, — выслушав перевод, бестрепетно промолвил Лешка. — Вообще, я на дураков редко обижаюсь. Да-да, так ему и передай — дурачина ты, скажи, почтеннейший господин Кызгырлы, не понимаешь своего счастья и счастья молодой госпожи Гюльнуз. Не поможешь нам, так и будешь до конца жизни своей хвосты коровам крутить, не дождавшись никакой осязаемой благодарности от скупого Ичибея. А если поможешь… — Лешка улыбнулся. — Ты только представь себе! Трехэтажный особняк со всякими там фронтонами и прочими красивыми штуками, кованые решетки, бассейн, подземный гараж на три «мерина». И — посреди всего этого великолепия ты — в белых шальварах! А вокруг слуги — так и суетятся, так и бегают — что для вас сделать, господин Кызгырлы, будет исполнено, господин Кызгырлы? Разрешите бегом? А из окна… нет, с лоджии… посматривает молодая вдова — старик Гвидо уж к этому времени помрет — и так, улыбаясь, говорит — о, достойнейший Кызгырлы, скажите шоферу — мы едем сегодня в боулинг!