Андрей Величко - Наследник Петра. Подкидыш Страница 26

Елизавета слушала, приоткрыв рот. И ведь ничто в рассказе не противоречило известным ей фактам! Да, император умирал. А теперь на его коже даже оспин нет, что было бы удивительным, не приложи сюда руку ангел. Потом на ее лице отразилась работа мысли, и она не очень уверенно спросила:

— А насчет этого… ну, телесного греха, ангел ничего не запрещал?

— Нет, только наказывал не забывать потом каяться на исповеди. Кстати, она у меня должна быть совсем скоро, я же еще толком и нагрешить-то не успел! Поможешь мне в этом деле? А то ведь пока выходит так мало, что и каяться-то просто неудобно.

— Два раза подряд — это тебе мало? — захохотала Елизавета. — Дай поесть, ненасытный, а то мне за обедом и кусок-то в рот не лез от волнения. А потом, конечно, помогу, не оставлять же моего Петеньку совсем безгрешным.

Заснул Сергей только под утро. И, хотя обычно ему не снилось ничего, а если и снилось, то сразу после пробуждения забывалось, в эту ночь он смотрел настоящий эротический 3D-фильм, причем запомнившийся во всех подробностях. Вот только главной героиней его была почему-то не Елизавета, а преподавательница сексуальной культуры из навсегда покинутого Новицким мира.

Открыв глаза, император увидел, что Елизавета уже проснулась. Они поцеловались, а потом молодая тетка игриво спросила:

— Петенька, а что это ты меня ночью называл каким-то странным именем? Я не запомнила, не до того было. Кажется, севрюгой.

— Э… — растерялся Сергей, мысленно матеря себя за потерю самоконтроля, — это я от любви.

Немного подумал и добавил:

— Рыбонька.

Состоявшаяся же на следующий день исповедь выглядела так.

— Грешен, — заявил император, — ибо прелюбодействовал. С кем — сам знаешь, но болтать об этом все равно не моги, а то мне неохота потом каяться в куда более серьезном деянии.

— Много ли нагрешил, сын мой?

— Много, батюшка, — вздохнул исповедуемый с искренним раскаянием. — Днем два раза, потом ночью пять, а может, и все шесть, да еще и утром один.

— Ох, тяжко, — покачал головой исповедник. — Ну разве же так можно? Совсем ты себя не бережешь, государь.

— Да понимаю я, понимаю, и впредь допускать таких излишеств не буду.

Глава 16

Впрочем, если бы молодой человек и захотел нарушить слово, данное своему духовнику, в ближайшие несколько суток у него это просто не получилось бы. В момент исповеди он чувствовал себя сравнительно неплохо, а вот на следующий день началось.

Ходить получалось только не очень быстро, и при этом широко расставляя ноги, попытки же перейти на нормальную походку приводили к ноющей боли в паху. Смотреть на смазливых девиц, а такие встречались среди подчиненных Ершова, получалось только преодолевая отвращение. И воспоминания о незабвенной Стерляди, хоть и оставались светлыми, никаких грешных поползновений уже не вызывали. А ведь предупреждала его преподавательница, чтобы он, дорвавшись, не зарывался! Сам виноват, не послушал умную женщину, вот и ползай теперь на полусогнутых. Хорошо хоть далеко идти не пришлось, церемония подписания "кондиций" состоялась в зале, где за день до того произошла первая встреча с цесаревной.

Сергей и раньше понимал, почему Центр поручил его сексуальную подготовку столь нестандартной даме, а после ночи с Елизаветой окончательно в этом убедился. Ему сделали прививку от юношеской влюбчивости. И, хотя он и тогда отлично знал, что для большинства мужчин идеал женской красоты выглядит совсем не так, но поделать с собой ничего не мог. В восемнадцатом же веке при всем желании не получится найти женщину, хоть отдаленно напоминающую его первую любовь — в этом он уже не боялся себе признаться. Ведь Елизавета, в сущности, довольно привлекательна даже по меркам двадцать первого века. Чуть полновата, но многим это нравится. Они, эти многие, вовсе не считают, что женщину красит умение легко выжимать полуторапудовую гирю. Да наплевать, в конце-то концов. Центр, хоть и преследуя свои цели, все сделал правильно. Там считали, что ему нельзя влюбляться, пока он не соберет, не настроит и не запустит маяк. И он полностью согласен — да, нельзя! Выполнение задачи, которую он сам себе поставил, потребует напряжения всех сил, и отвлекаться на чувства — это значит предать и самого себя, и память о дяде Виталии.

Так что никакого сладостного нетерпения в ожидании следующей встречи с цесаревной молодой император не испытывал. А она должна была состояться через три дня, и теперь уже в Ново-Преображенском дворце. Сегодняшним же вечером Сергею предстояло познакомиться с теми, ради кого на самом деле эта встреча и затевалась.

Делегация пришла сразу после ужина, Сергей принял ее в малой трапезной. Привел гостей сам Ершов, и он утверждал, что этого не видел никто, кроме двух караульных семеновцев, а это надежные люди. Глава делегации, бабка Настя, была согласна с главным камердинером, а с недавних пор уже мажордомом, мечтающим, и небезосновательно, о должности гофмейстера. Кроме Анастасии Ивановны, к Сергею пришла ее внучка Алена и четыре девушки, которых она уже успела подобрать для предстоящей службы.

Новицкий поздоровался сначала с бабкой, похвалив ее за оперативность. Потом повернулся к внучке. Да, девица вроде ничего… пожалуй, будет даже чуть попривлекательней Елизаветы. Хотя, может, это ему только кажется в силу причин, над которыми он только что раздумывал. Ладно, сойдет и так, ведь мне с ней не спать, подумал молодой человек, непроизвольно вздрогнул и предложил гостьям садиться.

— Итак, красавицы, — начал он, — я вас пригласил, чтобы предложить службу. Она будет и опасной, и трудной, это могу обещать сразу. Придется рисковать не только жизнью, но и, так сказать, женской честью, причем еще неизвестно, чем чаще. А в благодарность будет все, что я смогу для вас сделать. Подумайте, сейчас это вовсе не так уж много. Еще раз повторяю — подумайте, даю десять минут. Сегодня вы еще можете отказаться, и вам за это ничего не будет, кроме рубля за беспокойство. Но потом — нельзя.

— Государь, да стала бы я их сюда вести, будь они несогласные, — подала голос бабка, — аль у тебя эти минуты совсем лишние?

— Ладно, тогда представляйтесь, начиная с самой младшей.

Вставшей пигалице было от силы лет четырнадцать.

— Евдокия Носова меня зовут, — смущенно сказала она.

— Племянница Гаврилы Петровича, — уточнила бабка, — того самого, государь. Брата его убило на шведской войне, при Гренгаме, о семье с тех пор Гаврила заботится.

— И что, учил тебя дядя чему-нибудь полезному?

— Учил, государь, — совсем смутилась девчонка.

— Чему выучил? Рассказывай, что умеешь.

Малявка замялась, но бабка вдруг рявкнула, ухитрившись сделать это шепотом:

— Ты чего мне тут мнешься, разэтакая?! Краснеть будешь, когда тебе государь прикажет, и не раньше, а сейчас докладывай коротко и ясно! Не то выгоню к чертям, а уж потом сама перед царем за дурость твою повинюсь, авось помилует старую.

— Умею писать и читать, — закатила глаза к потолку девочка, — могу разглядеть, где человек деньги носит, и украсть так, что он не заметит. Пролезу в любое окно, даже закрытое. Могу подрезать хоть человека, хоть коня, но дядя Гаврила говорит, что это у меня плохо выходит, дальше учиться надо. Пока…

Тут докладчица запнулась, но глянула на бабку и мужественно закончила:

— Пока еще девица.

— Это хорошо, — улыбнулся Сергей, — а вот скажи-ка мне, чего у меня сейчас есть при себе ценного?

— Несколько серебряных рублей в правом кармане камзола. Шесть или семь, не вижу. За пазухой справа тряпки подложены, а вот слева… не кошелек, точно. Наверное, пистоль, только какой-то уж больно маленький.

— Ну ты сильна, — покачал головой Новицкий, — чувствую, предстоят нам с тобой интересные дела. Читаешь-то хорошо?

— Хорошо, государь. Могу вот такой лист прочесть и почти не устать, — гордо сказала девчонка, руками показав что-то размером примерно с формат А4. — А вот при письме, бывает, ошибки делаю.

Остальные девушки заявили гораздо более скромный букет навыков. Кроме Евдокии, грамотной была Алена, причем эта, кажется, уже по-настоящему. Кроме того, она знала около сотни французских слов и даже могла составлять из них какие-то предложения. Насколько это получалось правильно, Сергей оценить не мог, потому как настоящий Петр Второй из иностранных языков знал только немецкий, да и то очень плохо, и умел нецензурно выражаться по-татарски. Понятно, что его сменщика в Центре учили тому же самому и примерно в таком же объеме. Кроме того, еще со школы у Сергея оставалось знание английского, но довольно умеренное. То самое, что в анкетах стыдливо обозначается как "читаю со словарем".

Еще одна волонтерка, Аглая, сразу обратила на себя внимание императора. Она, пожалуй, на лицо была даже пострашнее Мавры Шепелевой из свиты цесаревны. Присмотревшись, можно было обнаружить явное сходство с обезьяной, причем не простой, а с синдромом Дауна.