Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 26

— Боже, милостивый! — выдохнула она. — Вы это сделаете?

— Да, сделаю, — решительно кивнул падре Антонио. — С вашего позволения, разумеется. За согласие Филиппа я ручаюсь.

— Но ведь это будет ложью!

— Знаю. Я солгу. Вам же лгать необязательно — вы можете просто отмалчиваться и дожидаться приезда Филиппа. Я ему написал, что он должен говорить, уж он-то зальется соловьем, не сомневайтесь. У меня есть небольшой приход — церковь Святого Иосифа. Может, вы знаете, это поблизости особняка Филиппа…

— Да, падре, я знаю.

— Так вот, я уже сделал в церковной книге запись о вашем браке — задним числом, семнадцатым декабря прошлого года. Я выбрал эту дату только потому, что в конце той страницы осталось много свободного места — как раз достаточно для того, чтобы…

— Минуточку! — перебила его Бланка, с трудом переводя дыхание; глаза ее лихорадочно блестели. — Я в смятении, падре. Вы меня шокировали. Ваше предложение, это… это не только противозаконно, это богопротивно, это не по-божески. Такой, с позволения сказать, брак будет недействителен перед небесами.

— Это не имеет никакого значения, — успокоил ее дон Антонио. — Брак все равно будет признан недействительным с точки зрения закона и церковных канонов, но процедура его анулирования займет определенное время, причем немалое.

— Уж отец-то позаботится, чтобы это время было сведено к минимуму.

Падре покачал головой.

— Не все так просто, моя принцесса. Еще в конце осени Филипп испрашивал у Святого Престола согласия на брак с вами и получил его. Ваш отец тоже дал свое согласие — правда в устной форме и конфиденциально, но я могу это подтвердить. В любом случае архиепископ потребует тщательного рассмотрения дела — и непременно в присутствии Филиппа, чего, собственно, мы и добиваемся. Надеюсь, ваш брат, дон Альфонсо, сумеет убедить государя отца вашего изменить свое решение. А что до Филиппа, то будьте уверены, он найдет способ заставить графа Бискайского отказаться от брака с вами.

— Да, — кивнула Бланка. — Я в этом уверена.

В комнате надолго воцарилось молчание. Позабыв о правилах приличия, Бланка ожесточенно грызла своими острыми зубками коротко остриженный ноготь большого пальца правой руки. Наконец, она спохватилась, торопливо отняла руку ото рта и немного смущенно произнесла:

— Вы меня искушаете, преподобный отец. Должна признать, что соблазн очень велик.

— Вы любите Филиппа, не так ли? — видя, что она все еще колеблется, без обиняков сказал падре. По форме это был вопрос, но произнесен он был с утвердительной интонацией.

Бланка густо покраснела и в замешательстве опустила глаза.

— Ну… В общем… — Минуту помолчав, она совладала с собой и открыто взглянула на падре. — Вы задали прямой вопрос, дон Антонио, и это предполагает такой же прямой ответ. К сожалению, я не могу ответить вам прямо, поскольку сама еще не знаю ответа. Я не знаю, что такое любовь. Но если вы спросите меня, хочу ли я стать женой Филиппа, то я отвечу: да, хочу. Очень хочу! При одной мысли об этом меня… — Она запнулась. — Простите, я говорю слишком откровенно, но я так взволнована тем, что услышала от вас, что теряю над собой контроль. Конечно, я хочу, чтобы Филипп женился на мне, чтобы он всегда был со мной, хочу, чтобы он был спутником всей моей жизни. Я давно этого хотела и мечтала о том дне, когда мы поженимся. И будь у меня выбор, я бы не задумываясь предпочла его и Педро Арагонскому, и даже Августу Юлию, потому что он мне нравится больше всех остальных. Если это и есть любовь, то да, я люблю Филиппа.

— И вы считаете, что будете счастливы с ним?

— Да… То есть, надеюсь на это.

— Уверяю вас, дочь моя, — проникновенно сказал падре. — Филипп не обманет ваших надежд. Я, конечно, не могу ручаться за его верность, но я знаю, как серьезно он относится к семье и браку. Вы всегда будете главной женщиной в его жизни, его супругой, матерью его детей… — Преподобный отец поднялся с кресла, понимая, что сделал все, что мог, а остальное теперь зависит от Бланки. — Я не стану торопить вас с ответом, принцесса. Время у нас еще есть, так что хорошенько обдумайте все, взвесьте, и если вы решитесь, то вечером накануне предполагаемого венчания, на торжественном приеме, когда должен быть подписан брачный договор, я сделаю свое заявление.

— Хорошо, дон Антонио, — сказала Бланка. — Я подумаю.

К сожалению, этот разговор так и остался лишь разговором, и предложенный падре Антонио план не был приведен в исполнение. Дальнейшее поведение Бланки не поддается никакому логическому объяснению. Чуть позже, после ухода падре, когда эйфория, вызванная известием о том, что Филипп твердо намерен жениться на ней, пошла на убыль, Бланка со всей отчетливостью поняла, ЧТО ЖЕ случилось на самом деле. Впервые в своей жизни она лицом к лицу столкнулась с людской подлостью, и человек, что так жестоко, так коварно и вероломно обошелся с ней, был ее родной отец. Отец, которого она глубоко уважала и любила, которым она искренне восхищалась, который всегда и во всем был для нее примером… Жестокое разочарование постигло юную шестнадцатилетнюю принцессу — не по годам умную и рассудительную девушку, но еще не подготовленную к встрече с суровой действительностью. Ее душа была по-детски чиста и непорочна, сердце ранимое, а разум мнительный, и это ужасающее открытие напрочь парализовало ее волю, сковало инициативу, лишило ее сил и всяческого желания бороться за себя, за свою любовь, за свое счастье…

С крушением идеала, которым был для нее отец, Бланка потеряла почву под ногами. Ей стало безразличным ее же собственное будущее, ей было все равно, что готовит ей день грядущий, она вообще не хотела жить. И когда накануне свадьбы к ней явился падре Антонио, чтобы узнать о ее решении, Бланка отказалась с ним встретиться и лишь велела передать ему короткое «нет».

А на следующее утро она безропотно пошла под венец с графом Бискайским, все плыло вокруг нее, как в тумане, губы ее сами по себе отрешенно промолвили: «Да», — и она стала его женой. И только ночью, на брачном ложе, когда острая боль в лоне пробудила ее от этого жуткого полусна, Бланка с ужасом осознала, ЧТО она натворила…

Филипп прибыл в Толедо на третий день после свадьбы Бланки, когда она уже готовилась к отъезду в Наварру, где ей предстояло жить вместе с мужем. Узнав от падре Антонио обо всем происшедшем, он до глубины души был оскорблен ее отказом и даже не захотел попрощаться с ней. Вместо того, он сразу бросился искать утешения в объятиях Норы, наскоро убедив себя в том, что именно она, а не Бланка, является лучшей из женщин сущих (после Луизы, конечно).

Теперь Филипп ни от кого не скрывал своей связи с Норой и в ответ на замечание короля, высказанное, кстати, в весьма корректной и толерантной форме, он очень грубо огрызнулся: дескать, это его личное дело, как он ухаживает за своей будущей женой, и даже его будущий тесть не вправе совать свой нос в их постель. Дон Фернандо был немало смущен и обескуражен такой резкой и откровенно циничной отповедью, но молча проглотил оскорбление, чувствуя свою вину перед Филиппом, и больше не стал возражать против их отношений до брака.

Впрочем, надо отдать должное Филиппу: не собираясь скрывать эту связь, он, вместе с тем, не афишировал ее. К его большому удивлению, двор весьма скептически отнесся к слухам о грехопадении младшей дочери короля, и мало кто в это поверил. К тому времени Норе лишь недавно исполнилось тринадцать лет, по натуре своей она была еще наивным, легкомысленным и шаловливым ребенком, и все почитали ее за малое дитя. А тесную дружбу между ней и Филиппом придворные склонны были объяснять тем, что они оба были очень привязаны к Бланке и, грустя по ней, находили отраду в обществе друг друга — что, впрочем, и не было так уж далеко от истины. Эту версию косвенно подтверждало также и то обстоятельство, что Альфонсо, чья нежная любовь к Бланке была общеизвестна, большую часть своего свободного времени проводил вместе с Филиппом и Норой.

Что же касается самого Филиппа, то он, в отместку королю, решил заставить его поволноваться и все тянул с просьбой руки Норы. Дон Фернандо не рисковал торопить Филиппа, побаиваясь, как бы тот вовсе не передумал, и жил в постоянном страхе потерять зятя, на которого возлагал большие надежды. Альфонсо же, так и не простивший отцу брака Бланки с Александром Бискайским, втайне злорадствовал, глядя на его мытарства. Ну а Нора, хоть ее и огорчило, что Филипп тайком от нее собирался жениться на Бланке, все же была потрясена жестокостью отца, и чувство вины перед сестрой, которую она всем сердцем любила, нет-нет да давало о себе знать. Филипп, уже смирившийся с тем, что ему придется жениться на Норе, сильно подозревал, что это чувство вины со временем будет расти и в конце концов отравит их совместную жизнь, а призрак Бланки всегда будет стоять между ними…