Андрей Архипов - Ветлужцы Страница 27

— Вот уж напасть так напасть… — В глазах Трофима сначала промелькнуло недоверие, но почти сразу же оно сменилось суеверным страхом, от которого он тут же попытался избавиться, осенив себя крестом: — Спаси и сохрани!

— Цены на хлеб возросли в сто раз, хотя его и запрещали продавать выше определенной цены! Тогда этот князь стал раздавать деньги и открыл свои амбары, призывал других делать то же самое, но и это не помогло! И знаешь из-за чего?

— А чего тут думать, даже у великого князя закрома не бездонные!

— Тем не менее у многих бояр и в монастырях лежали запасы зерна. Не знаю, правда ли, но говорили, что их хватило бы всему населению на целых четыре года. Но что те, что другие прятали запасы, надеясь на дальнейшее повышение цен. Представляешь?! В монастырях! Прятали! Зерно! Чтобы продать его потом умирающим людям подороже! Люди ели сено и траву, доходило до людоедства! Не знаю, сколько всего умерло, но страна опустела!

— Я знаю, что такое голод, — содрогнулся Трофим, зябко поведя плечами.

— В моей стране были злодеяния гораздо хуже, уж поверь! Меня поразило именно отношение православной церкви! Во что она в тот момент выродилась?

— Не верю я, чтобы все так поступали, Иван! Не верю, и все тут!

— А я и не говорю про всех, но такое поведение не было чем-то из ряда вон выходящим! Это уже не служение Богу и людям, а… Не знаю, что это, но что-то очень страшное! Поэтому я и сказал, что надо сначала о народе позаботиться, а потом уже храм из плинфы строить! Да и с тем, что в головах у священников происходит, надо что-то делать… Так что давай сначала построим деревянную церковь! Ее ведь можно такой резьбой изукрасить, что не хуже этого собора будет.

— О людях, говоришь, сперва позаботимся?

— И самих их надо приучить, чтобы о ближнем думали в первую очередь. Природу человеческую ведь трудно переделать, люди всегда будут стараться нажиться на чужой беде. И принуждением тут ничего не сделаешь — только силой мысли и своим примером. Нужно всего лишь, — Иван выделил голосом последние слова, — подсказать им, что сосед — вовсе не чужак! А вовремя поданная хорошая идея — это великое дело. Взять те же народы, которые подняли на свое знамя учение Христа или того же Магомета. Именно они ныне правят миром! А ведь идею справедливости, ту же свободу от холопства и равенство среди людей тоже можно поднять перед собой и объявить путеводной звездой, за которой нужно всеми силами стремиться. Только вот с реализацией… Я про то, что так уже было у меня на родине, но достигали мы этих благих целей, проливая реки крови. А потом еще власть предержащая извратила сами идеи. Трудно было им пример подавать и довольствоваться малым, как их предшественники делали. И поэтому не получилось у нас ни-че-го!

— Зато у тебя да дружков твоих мыслей дельных много осталось, не все втуне пропало…

— Вот разве что… И тем не менее ты голову не вешай — не все так плохо, как кажется, Трофим.

— Неплохо, говоришь? Да ты приглядись к своим замыслам! Довольствоваться малым? Кто же согласится на такое?! Мы же не чернецы, чтобы на хлебе и воде сидеть!

— А чем пример Святослава плох? Кто спал в походах под открытым небом, возложив голову на седло, и ел ту же пищу, что и его воины?

— Да, это ты меня уел, Иван. Он даже в одеяниях своих ничем от них не отличался, разве что серьгой золотой…

— То-то же… Так что подумай насчет того, чтобы от местной епархии подальше держаться. Не на пользу нам ее близость выйдет… Ладно, давай церковь еще раз обойдем вокруг, надо запечатлеть ее в памяти на случай постройки своей. Да и когда я еще такую древность своими глазами увижу? Совсем новый храм, говоришь? Ну ладно… свежий даже лучше, краска со стен еще не облупилась.

Строгий кирпичный собор с его обнаженными, расчлененными плоскими лопатками фасадами, заканчивающимися на востоке тремя алтарными апсидами[47] с полукруглой крышей, выражал одним своим видом спокойную монументальность древности. А широкие полосы красного кирпича и белого раствора, состоящего из извести с примесью кирпичной крошки, придавали собору нарядность и даже некую торжественность. Через открывающуюся временами дверь храма в западной четверти, около которой стояли ветлужцы, проглядывал притвор[48] со стоящей внутри купелью и яркие краски фресок на побеленных стенах. Огромный по сравнению с окружающими его срубами собор, весь сияющий изнутри монументальной росписью, производил довольно сильное впечатление на обитателей как затейливых теремов, поставленных на территории детинца, так и тесных закопченных полуземлянок на посаде. Это было видно по умиротворенным лицам выходящих из церкви прихожан, на которых явно подействовало благолепие величественного храма.

И все-таки полусотнику импонировало не внутреннее убранство собора, в который они заглянули в ожидании посещения тысяцкого. Он не смог долго любоваться его возвышенной красотой, вдыхая спертый воздух, насыщенный гарью от чадящих свечей, и почти сразу выскочил наружу. Взор ему ласкала законченная строгость внешних храмовых форм, больше присущая северу, чем Киеву, мастеровые которого были заняты в свое время на строительстве церкви. Слух его радостно внимал глухому перезвону несовершенных колоколов, доносящемуся с самой маковки. От храма веяло чем-то родным и давно забытым.

Однако далеко не все в Суздале разделяли радость и душевный подъем, глядя на крест, венчающий купол церкви. Это было подмечено Иваном еще на посадском торгу, где ветлужский полусотник по совету своего воеводы днем раньше решил проявить религиозное рвение, перекрестившись на виднеющийся оттуда собор, со стороны которого доносился колокольный звон. Торгующий рядом мерянин исподлобья зыркнул на сложенную в двуперстие руку и тут же отвернулся в сторону, всем своим видом показывая, что он не имеет и не хочет иметь к этому никакого отношения. А на дальнейшие попытки выяснить, нравится ли ему храм, — только молча кивнул и на всякий случай вытащил деревянный крестик из-под нательной рубахи, после чего так же молча продолжил заниматься своими делами, но уже чуть в стороне. И такое немного выбивающееся из колеи поведение никакого удивления у окружающих людей не вызвало.

Что уж говорить о суздальцах и о населяющих окрестности племенах, если даже столица ростовского княжества была поголовно окрещена Исаией менее трех десятков лет тому назад, а предыдущие епископы были либо изгнаны из города, либо погибли от рук язычников… И все-таки, несмотря на все сопротивление, православная церковь распростерла свое влияние на эти земли. А новый собор ей в этом деле всячески помогал, своей красотой роняя семена новой веры в языческие души мерян и внушая простым людям мысль о могуществе нового бога, величии тех, кто создал подобный храм невиданной прежде красоты. Хорошо это было или плохо? Иван, никогда особо не верующий в Бога, долго не мог разобраться в своих чувствах, однако спустя некоторое время решил для себя придерживаться в вопросах религии определенного нейтралитета. Душа человека должна где-то находить свое отдохновение, главное, чтобы ее в это место не загоняли силком. А остальные внушаемые чувства… в конце концов у каждого человека есть свои мозги, пусть сам разбирается в том, что ему на самом деле необходимо в этой жизни. Надо только ему дать возможность выбора. Или хотя бы свободу от неизбежности принятия оного под угрозой занесенного над ним меча.

— Здравы будьте, гости дорогие! — вывел из задумчивости умиротворенно застывших около храма ветлужцев молодой задорный голос. — Не вас ли тысяцкий наш согласился принять по малой вашей просьбице? Гостятой меня кличут, в детинце[49] я службу несу…

— И ты здрав будь. Из отроков[50] ли? — бесцеремонно оборвал его воевода.

— Не, — самодовольно мотнул головой курносый белобрысый юноша. — Из детских[51] я. Георгий Симонович ждет вас. Повезло вам с тем, что он в Суздале ныне…

— Из детских… А может, простой мечник,[52] а?

— Ну… Все мы гридни[53] на службе у князя, — обиженно засопел тот.

— И то верно, — поддержал на этот раз юношу воевода. — А почему именно тебя тысяцкий к нам послал? Своих людишек у него нет? Или ты просто под ногами у него путался, а?

— Да нет, меня со двора вои его кликнули, просили за вами сходить, — недоуменно пожал плечами Гостята. — Нешто мне трудно смотаться за пару сотен шагов? Не на службе я днесь…

— Ну коли так… иди перед нами, показывай дорогу ко двору тысяцкого, — услал вперед молодого воина воевода и наклонился поближе к своему полусотнику, неспешным шагом тронувшись вместе с ним за мечником. — Слышь, Иван, готовься к потехе небольшой. Василия Григорьевича ныне нет в детинце, и нам он дорогу к Георгию Симоновичу своими плечами не прошибет, хоть и договорился обо всем…