Юрий Корчевский - Владычный полк Страница 27

Андрея обязали принести клятву: «Хранить государеву тайну, не красть казны, толмачить правду» и обязали целовать на том крест.

Клятву Андрей принес, крест поцеловал, вот только тайну хранить он не собирался. Нет, рассказывать государственные тайны на торгу он не будет, и казну красть не собирается, но Гермоген знать будет. Не на Москву опричную, залившую Русь кровью, он трудиться будет – на вольный Новгород.

Сначала его посадили переводить бумаги, и весь день он над ними корпел. Бумаг было много, но все второстепенные. Больше времени тратилось не на сам перевод, а на писание по-русски. По многолетней привычке хотелось писать по современным правилам, а приходилось – по-старославянски. Пару раз подходил Иван Тарасьевич, смотрел из-за плеча.

– Пишешь как курица лапой. С разговорной речи толмачишь с ходу, а с письмом неважно.

Андрей и сам это видел.

– Ничего, подучишься, Москва не сразу строилась. Завтра татары из Казани приедут, переводить будешь.

– Так они же не иноземцы, покорил Иоанн Васильевич Казань-то, – искренне изумился Андрей.

– Посланник торговый прибудет. Коли примучили их к миру, то и торговать надо. Они условия знать должны.

На следующий день к полудню в Посольскую избу вошли татары. Вошло их много, человек двадцать, все в цветастых халатах под шубами, на голове – лисьи малахаи.

Переговоры вел Андрей Щелоков. Кижеватов переводил бойко.

Когда татары, подписав документы, вышли, подьячий спросил:

– Новенький?

– Так и есть.

– Я татарский язык знаю. Ты хорошо толмачил, ни слова не упустил. И суть не исказил.

– Спасибо за доброе слово.

А на третий день и вовсе неожиданное случилось. Андрей трудился, переводя с английского торговые грамоты – послабления для купцов английских. Неожиданно поднялась суматоха. Он невольно оторвался от работы и увидел: из дверей в Посольскую избу вошел сам царь в окружении свиты.

Подьячие согнулись в дугу. Андрей тоже поднялся из-за стола и поклонился. Встреть он царя на улице и без свиты – не узнал бы. Одет Иоанн был в монашеский подрясник, на голове – черный клобук, в левой руке – посох, правда, непростой, каменьями самоцветными навершие украшено. Такое монаху не по карману будет.

Выглядел Иоанн высохшим, аскетичным, по коже – коричневые пятна, как у старика. Взгляд из-под насупленных бровей пронзительный, борода седая, как и волосы на голове, выбивающиеся из-под клобука.

Ни слова не молвив, Иоанн проследовал в комнату думного дьяка. За ним – многочисленная свита, все – опричники.

«Эх, сейчас бы пистолет! – с тоской подумал Андрей. – Один точный выстрел – и история Руси по-другому пошла!» Но история не знает сослагательного наклонения.

– Ты чего соляным столбом застыл? – спросил его толмач из-за соседнего стола. – Царя-батюшку в первый раз видишь?

– В первый. – Андрей сел.

– Коли в переговорах толмачить возьмут с послами иностранными, за плечом его стоять будешь – даже ближе, чем я от тебя.

– Неужто?

– На ушко Иоанну Васильевичу все говорить будешь. То честь великая, не каждому дозволено рядом стоять.

Андрей про себя сделал вывод. Стилет надо купить и носить его скрытно. Кинжал лезвие тонкое имеет, в одежде спрятать можно. Вот только успеет ли вытащить? Охрана из опричников и сегодня по сторонам глазами злобно зыркала, всех в злом умысле подозревая.

После службы Андрей пошел на постоялый двор – поесть, а потом направился на съемное жилье. Снял ему Егор комнату в доме белошвейки. Всем комната удобна: и в центре – два квартала от Кремля, и улицы мощены, и об отоплении заботиться не надо. Но дороговата – алтын в месяц. Так ведь центр, до службы четверть часа неспешным ходом.

Одно сейчас Андрея не устраивало – с Егором видеться редко будет. А при лавке – Леонтий. Если понадобился срочно – окончания службы ждать надо.

Прошла неделя, вторая. Пока к важным документам Андрея не подпускали, видимо, приглядывались.

Служба его закончилась внезапно. После трудового дня он вышел вместе с писарями на крыльцо. Мимо проходила группа иноземцев – лица бритые, одежды нерусские. Андрея окликнули:

– Вилли! Ты как здесь? И одежда на тебе, как у варваров!

Говорили на немецком и обращались явно к нему.

Андрей сделал непонимающее лицо:

– Ты ошибся, чужеземец, я не Вилли.

– Да как же! Лицо твое и голос!

– Не знаю такого.

Иноземец скривил губы и пробормотал:

– А как похож! Обознался я.

Разговор шел на немецком, но многие писари и прочий люд Посольской избы этот язык знали и владели – пусть и не в совершенстве. На торгу иностранцы в большинстве своем говорили на немецком, да и постоянное общение при встречах языку учило.

Большая часть стоящих на крыльце разговора не поняли, но один сразу насторожился – Андрей это увидел, почувствовал. И принесла же нелегкая этого немца в ненужный момент!

Андрей попрощался и направился на съемную квартиру. За воротами Спасской башни обернулся – писарь шел за ним. Может, случайность?

Из Кремля было три выхода – впрочем, как и теперь.

Андрей прошел квартал, свернул в переулок, причем не свой – проверить хотел. Писарь шел за ним. Вот привязался! Надо от «хвоста» избавляться.

Андрей прибавил шаг. Дощатый тротуар впереди был пуст, только позади маячила мужская фигура.

Андрей ухватился за верх забора, подтянулся и перепрыгнул. Хорошо хоть, не на дрова или брошенную утварь упал.

Он перебежал по двору к задам, где сходились дворы, еще раз перемахнул через забор, попав в хозяйство ремесленника – вот его мастерская рядом стоит. Бегом бросившись к калитке, он открыл ее и спокойно вышел.

Но куда идти? На съемной квартире вещей личных нет, значит – в лавку, к Егору. Там в спокойной обстановке все обдумать можно.

Андрей едва не застонал от досады. А ведь так все славно складывалось! Принесло же этого немца! Единственная ниточка к нему – Сафон, он разговаривал с подьячим.

Андрей добрался до лавки. Егор стоял за прилавком, любезничал с Василисой. Покупателей не было.

Андрей поднялся на второй этаж. Егор выпроводил Василису, запер дверь в лавку и поднялся к Андрею.

– Случилось что?

– Случилось. Немец меня узнал, окликнул. Я, конечно, отнекивался – обознался ты, купец. Но рядом писари, переплетчики были. Один, видимо, язык знал, разговор понял. Заподозрил что-то, за мной пошел. Я дворами от него ушел.

– Плохо. Нельзя тебе больше на службу.

– Сам так думаю.

– В Новгород отправишься?

– Сначала бороду сбрею, немецкое платье надену, потом думать буду.

Он побрился и переоделся – вопрос нескольких минут.

– Егор, я есть хочу.

– О, Василиса сегодня щи сварила и кашу пшенную, со шкварками. Объедение!

– Ставь на стол.

Андрей ел, даже не замечая вкуса, – голова была занята мыслями. Остаться здесь? Только лавку сменить? Или Егора оставить – его и не видел никто из посольских, а самому в Новгород уходить? Пожалуй, надо из Москвы выбираться. Описание, если разыскать кого-то надо, дают довольно точное, на заставах при дорогах остановить могут. А деваться некуда, суда не плавают – зима. На санях придется, зимой пешком далеко не уйдешь.

– Егор, лошадь и сани в порядке?

– В полном.

– Я завтра в Новгород еду, один. Ты в лавке остаешься. По приезде я с Гермогеном посоветуюсь, решим, что делать.

– Тебе виднее, – пожал плечами Егор.

Однако выбраться из Москвы ни на следующий день, ни в последующие за ним так и не удалось. Ночь перед выездом Андрей корил себя – не зря ли паникует? Пуганая ворона и куста боится – есть такая поговорка, и не на пустом месте она возникла.

Выехал Андрей со двора с тяжелым сердцем. Добравшись до первой заставы, что вела из города, и увидел там затор из саней. Он пригляделся: сани, в которых сидели молодые люди его возраста, досматривали. Женщин, детей, зрелых мужиков и стариков пропускали без досмотра.

Сердце Андрея екнуло – его ищут. Он повернул назад, выехал по городу к другой дороге, но там было то же самое. С тем он и вернулся домой. Удивленному Егору объяснил ситуацию, на что тот сказал.

– Сиди в лавке, не высовывайся. Долго искать не будут – неделю-две.

Сутки Андрей просидел безвылазно. За это время решил царю кровь попортить. По фильмам он помнил, что говорил Геббельс, главный нацистский идеолог. «Чем чудовищнее ложь, тем быстрее в нее поверят». Коли нельзя пока выбраться из города, он будет разлагать город изнутри, распуская про царя и его окружение нелепые слухи и предсказания.

Бед в правлении царя Иоанна и без слухов хватало. Несколько лет была засуха, неурожаи, усугубляемые бегством крестьян со своих земель. Да еще во многих землях бушевала моровая язва – чума. Эпидемия в 1563 году охватила Полоцк, в 1566 году снова в Полоцке, Старой Руссе, Озерище, Великих Луках и Смоленске, не говоря уж о селах и деревнях. Чума добралась до Можайска.