Александр Маркьянов - Период распада (Третья мировая война) Часть 1 Страница 27

Этот водитель оказался индусом, работал он один без келинара,[31] потому что машина его была совсем новая, и был рад попутчику. Из порта Карачи грузы не вывозил никто, кроме водителей, входивших в один из водительских кланов, большей частью имевших корни в Индии. Если кто-то рисковал вывозить грузы, например, военным транспортом — то в результате колонна могла попасть под обстрел, а следующий груз, пришедший в твой адрес мог оказаться разграбленным подчистую. У каждого клана были собственные закрепленные за ними маршруты — и из-за резко увеличившегося грузооборота до Пешавара водители кланов, контролирующих этот маршрут смогли заработать так, что поменяли машины на новые. Это был монгольский Мерседес лицензионной сборки с кабиной SK, почти новый — и по довольному виду водителя было видно, как он гордится своей новой машиной. Обычно индусы разукрашивают свои машины так, что они становятся похож на передвижные индуистские храмы — но этот водитель, видимо гордый тем, что смог купить новую современную машину просто повесил над лобовым стеклом несколько амулетов, да наклеил на облицовку машины несколько картинок.

— Хорошая машина — впроброс заметил Алим, когда они выруливали из порта, ловко маневрируя в узких проходах между огромными рядами поставленных друг на друга в четыре-пять рядов контейнеров.

Водитель просиял

— Отличная машина, ага![32] Я на нее шесть лет копил, во всем себе отказывал — но все же купил. Идет тихо, груза берет много, почти не ломается — хорошая машина! Очень хорошая машина! С ней я заработаю на машину для младшего брата, и мы откроем фирму по перевозкам. Хорошо ведь будет, ага…

— Хорошо…

Вот этот водитель. Тридцати еще ведь нет. Он возит грузы для моджахедов, он питает лагеря тем, что потом убивает нас. А с другой стороны — разве он враг? Разве он враг афганскому народу? Он просто хочет купить машину брату и возить грузы, это что — преступление? И если прекратится война — разве он не найдет мирных грузов для своего грузовика?

Что же за люди тогда те, кто хочет, чтобы продолжалась война? Как же их назвать после этого?!

Враги…

Уже по тому, на какую дорогу они выехали — на Доктор Зияутдин роад, Алим понял, что на сей раз они поедут южным путем. На Кветту.

Город закончился быстро, пересекли по одному из мостов реку — и пошла разматываться под колесами километр за километром «американка» — дорога, построенная американцами для того, чтобы Афганистан мог торговать со всем миром, и которая теперь используется, чтобы везти оружие в Афганистан. Промелькнул за окнами пригород Карачи — Синд, быстро застраивающийся, с промышленностью район — а потом пошли суровые, полупустынные, степные районы, где почти нет дорог, и где мало кто живет. Сначала дорога шла по самому побережью — но потом они свернули вглубь страны, отматывая километр за километром.

Индус ткнул кнопку на приборной панели — и полилась из динамиков музыка, веселая, зажигательная… Музыка из одного из последних творений Болливуда — индийского кинематографа, одинаково популярного в Индии, Пакистане и Афганистане.

— Хорошо, а! — воскликнул водитель, притопывая в такт музыке…

— Хорошо… — согласился Алим, невидящими глазами смотря перед собой. Эту музыку он хорошо знал и предпочел бы не слышать.

Когда он учился у русских искусству войны — это было в Кабуле и окрестностях — у него появилась девушка. Это было странно и непривычно для Афганистана — в Афганистане вопросы решаются совсем по-другому. Обычно о помолвках, о свадьбах в той местности, где жил Алим договаривались родители. В Кабуле было несколько не так, для Афганистана вообще не был типичен исламский экстремизм и дотошное следование нормам шариата, это все же была светская страна — но на то и Кабул. Но в сельской местности жених обычно видел невесту лишь в день свадьбы, женщины носили паранджу, дочерей нередко продавали — на вес, поскольку считалось, что чем толще подруга жизни — тем она здоровее, и тем больше детей она сможет родить. Закия была не такая…

У Закии как и у него не осталось близких родственников — убили душманы. Ее отец поверил революции, поверил в то, что афганские крестьяне, наконец, смогут владеть землей сами и не платить ничего жадным баям — за это пришедшие ночью гости отрезали отцу голову. А потом они сделали то же и с матерью — Закию мать успела выкинуть из дома в ночь, иначе ночные гости убили бы и ее. Осиротев, девочка взрослела в детском доме Кабула, став ярой защитницей революции, у нее был автомат, она ходила в ночные патрули и изо всех сил просила, чтобы ее направили на фронт, где она могла бы отомстить душманам за свою семью. Но в те времена женщин еще не брали на фронт — и она буквально маялась в патрулях с автоматом, мечтая о том, чтобы на пути ей попался хоть один, ну хоть самый завалящий душман и враг революции.

Такие тоже были. Те, кто сейчас говорят про оккупацию Советским Союзом Афганистана, про тиранию, про массовые убийства забывают, что такие — тоже были, и они сражались за свою страну, за ее будущее, за афганского космонавта в космосе, за новые заводы, за трактора «Беларусь» на полях, за «КамАЗы», оранжевые и не синие, а не зеленые — на дорогах. Они были эти люди, и они верили, и они убивали и в любой момент готовы были умереть за свою веру и свою мечту. Правы ли были эти люди, верен ли был их путь? А судите сами — когда не так давно американское (!!!) агентство провело социологический опрос — большинство афганцев сказало, что лучше всего и жилось при шурави. Это и есть — оценка и приговор «международному сообществу» с американцами во главе, уже столько лет безуспешно тушащему ими же разожженный костер.

Они познакомились на вечернем киносеансе — дорогом, но деньги у него были, там где он служил даже курсантам платили неплохое жалование. Да и много ли стоит билет в кинотеатр, где над площадкой висит огромная афиша с героями новой картины. Он шел к кассе, когда увидел ее, стоящую с подругами и… с автоматом. И неожиданно сам для себя — он не умел ухаживать за девушками, потому что никогда этого не делал и не знал как это делается — он подошел к ней и просто сказал «А пойдемте в кино»…

И она посмотрела на подруг, а потом сказала — пойдем…

Потом они долго гуляли по ночному Кабулу — верней, она дежурила, а он гулял. Подруги, все сразу поняв отпустили ее с курсантом специальных курсов — как он им представился, забыв про то что о курсах нельзя упоминать нигде и никогда. Город был тихим и задумчивым, над городом ярко светил полумесяц луны, обещая богатую добычу тем, кто выходит по ночам на охоту — но ничего и ни с кем не могло случиться сегодня в Кабуле. Потому что дежурила она.

И он…

Через три дня он отбыл на операцию, с которой так и не вернулся. Интересно — узнала ли она о том, что он стал предателем? Может и узнала.

В Кветте колонна остановилась на ночь.

Несмотря на то, что для таких колонн было отведено специальное место, огражденное и охраняемое — расслабляться было нельзя. Пакистанские воры были великими искусниками своего ремесла, ведь неудачливым ворам раньше рубили руки, производя, таким образом, естественный отбор. Но времена сейчас стали другие — и вместо воров на стоянку запросто мог напасть отряд в двадцать — тридцать человек с автоматами, пулеметами и гранатометами. Поэтому — помимо обычного охранения из военных представители партий душманов, не доверяя друг другу вставали охранять «свое» оружие, патрулируя стоянку по ночам.

Восточная ночь — ночь особая. В этой ночи полно теней, призраков, джиннов — многие дела делаются на Востоке по ночам, как добрые, так и злые. А вот то, что он собирается сделать сейчас — это доброе или злое?

Смотря для кого. Доброе — для его народа, кто бы что не говорил. Потому что шурави ушли — а оружие продолжает прибывать, его не только не становится меньше — его становится больше. Против кого нацелено это оружие? Кого будут убивать из него? Афганцев, больше некого. Алим иногда задумывался над тем, что движет моджахедами на их пути, не пути к Аллаху — а пути зверств и злодеяний. Разве они не видят, что убивают таких же как они афганцев? Разве они не видят, что шурави больше нет? Ну, хорошо, шурави никто не звал на их землю, но они пришли, и сделали много доброго: они лечили, учили афганцев, строили для них дома и заводы. Шел разговор о строительстве железнодорожной ветки — первой в Афганистане если не считать железной дрогой узкоколейку, ведущую из центра города в бывший королевский дворец. Тем, кто ушел из страны и возвращается в нее чтобы убивать — может быть, им стоит побывать в Кабуле? Может быть им стоит сравнить то что было, когда шурави пришли — и то что они оставили афганскому народу уходя?

Но если даже отставить в сторону шурави? Шурави больше нет — а война идет. Против кого она идет? Против таких же афганцев, больше в его многострадальной стране никого не осталось. И много ли он сделает зла — если взорвет склад, где будет храниться эта взрывчатка — и она взорвется на пакистанской земле. Да, взрыв причинит страдания пакистанцам — но они сами привезли сюда все это, желая причинить этим зло другим людям.