Андрей Величко - Дядя Жора Страница 27

В двадцать первом веке, насколько я обращал внимание, полет на самолетах стал уже такой обыденностью, что даже летящие в первый раз пассажиры вели себя совершено спокойно, но тут это было еще экзотикой, заставлявшей напрягаться почти всех новичков. По поведению в воздухе они четко делились на две группы. Первая бледнела, становилась какой-то заторможенной, задерживала дыхание на каждой воздушной яме и вообще весь полет, стиснув зубы, ждала только одного — когда же он наконец закончится. Вторая впадала в возбуждение.

К моему счастью, Алиса со своими дочерьми и двумя сопровождавшими их фрейлинами относились к первой группе, и только Алексей с восторженным визгом носился от окна к окну. За ним присматривали стюардессы — я, хоть и неплохо относился к мальчику, сейчас был совершено не в настроении общаться с кем-то. Все три с небольшим часа полета я еще раз просматривал уже не раз и не два перечитанные бумаги.

Я летел в Георгиевск на заключительный этап заводских испытаний нового самолета, истребителя-штурмовика «Стриж», сделанного под новый четырнадцатицилиндровый мотор ТН-27 — Тринклер настоял, чтобы в названии появилась еще и буква «Н», потому что, действительно, мой вклад в эту работу был весьма заметным. А мотор этот по сути представлял из себя АШ-82ФН, только с электронным управлением впрыском — правда, аналоговым. Сам же самолет был почти точной копией И-185, и самым главным отличием от прототипа было наличие большого числа управляющей электроники. Вовремя Боря снабдил нас полевыми транзисторами! Правда, мощность их была невелика, и силовые ключи состояли из нескольких десятков параллельно включенных полевиков, которые перед запайкой еще и подбирались по параметрам.

Отчеты испытателей, хоть и написанные сухим официальным языком, все же позволяли между строк разглядеть совершенно детский восторг летчиков перед этой машиной. И потом оба единодушно утверждали, что недостатков эта машина не имеет вообще! Одни сплошные достоинства, причем выдающиеся.

Сразу по прилету, сдав Боре его ораву, я отправился на авиазавод. Сегодня по плану было общее знакомство с самолетом, обсиживание кабины, запоминание уже не с картинок, а в натуре всех приборов и органов управления — этим я занимался до семи вечера. Потом, наспех перекусив в заводской столовой, пошел смотреть на еще одну новинку — глубоко модифицированную «Кошку», которую тоже скоро должны были начать испытывать. Внешне это было почти то же самое, но моторы были шестисотсильными двухрядными, а в конструкции прибавилось металла типа стальных полок лонжеронов и дюралевых нервюр. На одной и той же базе предполагалось делать сразу несколько разновидностей — двухмоторный штурмовик, ближний бомбардировщик, палубный пикировщик, а некоторые уже задумывались и над дальним истребителем сопровождения. Но здесь особых революций не было — «Кошка» осталась «Кошкой», только стала вдвое тяжелее, втрое мощнее и получила крыло с закрылками и предкрылками. Ну и название подлиннее — самолет уже имел имя «Выхухоль». Выбрал я этого зверя потому, что, как уже говорилось, эта модель должна была иметь много модификаций, и их спокойно можно было называть «Похухоль», «Нахухоль» и так далее, у меня в ноуте было полторы страницы такой прикладной зоологии.

Весь следующий день я занимался сначала рулежкой, а потом подлетами. Ох, как хотелось главному конструктору Миронову и бригаде испытателей придраться к чему-нибудь и отложить мой полет! В принципе их можно было понять — а вдруг канцлер гробанется, это ж сколько вони-то будет! Но и я, и самолет вели себя прилично — правда, на малых скоростях он рулился куда хуже «Ишака», при первом подлете я вообще с трудом развернулся в конце полосы.

Я сам ввел порядок, согласно которому первый для данного пилота вылет на новом самолете не мог быть произведен в тот же день, что рулежка и подлеты, а только на следующий или позже. Чтоб, значит, навыки маленько утряслись, да и лишнее время на обдумывание тоже не помешает.

Ну, и утром двадцатого апреля состоялся настоящий полет. Перед ним я выслушал «а может, не надо» сначала от Миронова, потом от Тринклера, а когда с этим же самым ко мне подгреб Фишман, я его с облегчением послал, ибо сделать такое по отношению к двум предыдущим доброхотам не позволяла субординация, они все-таки мои подчиненные и в какой-то мере ученики.

Перед взлетом я еще немножко погордился своим самообладанием — такой полет впереди, а спокоен, как удав! Впрочем, буквально через пять минут я вынужден был признать, что спокойствие это происходило исключительно от недостатка воображения, а пока, увидев отмашку дежурного, до предела двинул вперед сектор газа.

Все-таки при рулежках и подлетах мощь мотора ощущалась не так, меня буквально вдавило в спинку кресла, как при старте на мощном автомобиле. Не успев толком ничего сообразить, я уже оказался в воздухе — руки все сделали сами, не ожидая команд от мозга. Но тут он очнулся и завопил: «шасси»! Я убрал колеса, слева раздалось «вж-ж-ж» электромотора, и расположенный за газом рычаг управления механизацией крыла сдвинулся на два щелчка вперед. Самолет чуть просел, но тут же начал резво набирать и высоту, и скорость.

Первый этап — скорость триста тридцать, высота шестьсот. Общие впечатления были нормальными — самолет реагирует на ручку и педали чуть резче «Ишака», но именно что чуть. Горка, вираж… На бочке случился сюрприз. Чтобы дать ручку влево, пришлось сдвинуть левое колено, но, когда в таком положении потребовалось дать правую педаль, левый каблук за что-то зацепился. Выдернул я его быстро, но бочка получилась в два приема, с задержкой на спине. Повторил, но заранее чуть оттягивая носок левой ноги — теперь нормально. Но вообще-то это непорядок… Однако пора переходить ко второму этапу, то есть — снова полный газ. Вот самолет набрал положенные четыре километра, и я перешел в горизонтальный полет. Тон мотора слегка изменился, и стрелка тахометра на мгновение коснулась красной зоны, но тут же отползла на место — это сработал автомат изменения шага, но, кажется, с некоторым запаздыванием. Так, скорость пятьсот шестьдесят, прибираю газ, можно попробовать для начала вираж.

Я отработал ручкой и педалями, но тут же покрылся холодным потом — вместо примерно тридцатиградусного крена у меня получился почти мгновенный набор ста метров высоты в положении практически на боку! Хорошо хоть, что за время этой не поддающейся классификации фигуры пилотажа самолет немного сбросил скорость.

Похожая ситуация была у меня даже не знаю сколько лет назад, в девяносто втором году. Тогда я впервые выехал за границу, в Голландию, и там мне дали проехаться на настоящих мотоциклах. Сначала я прокатился на хондовском классике СиБи — ван. Мотоцикл привел меня в восторг — правильная «Ява»! Мощная, с жесткой рамой и ходовой, отлично управляемая и очень устойчивая. А после нее я сел на ямаховский спортбайк… До скорости в сто сорок он казался мне обычным мотоциклом, только излишне резким и с неудобной посадкой. На скорости же в сто восемьдесят я с ужасом понял, что не чувствую машину! Она была готова повиноваться малейшему движению пальцев, но вот только пальцы эти не были способны ни к какой осмысленной команде. Сброс газа — и я чуть не разложился из-за проскользнувшего от торможения двигателем заднего колеса. С трудом отгоняя мысли, что сейчас на дороге может попасться какая-нибудь колдобина, я начал осторожно сбрасывать скорость. И прошло немало времени, прежде чем у меня стало получаться нормально ездить на такой технике… Сейчас было то же самое. Я мысленно приказал себе сделать еле заметную горку, скорее даже ухабчик, а получился хороший рывок вверх, да еще с каким-то дурацким покачиванием крыльями. Нет, хватит, осторожненько так тянем газ на себя, а ручку, наоборот, самую малость от себя… Самолет с воем вошел в пикирование. В панике я дернул одновременно и ручку, и сектор газа, и тут же зашипел от боли в раненом над Артуром плече — при перегрузке руку вывернуло не совсем естественным образом. Но вот, наконец, скорость упала до трехсот, я с величайшей осторожностью добавил газа, убедился, что самолет управляется уже не так резко, и начал осматриваться. Блин, оказывается, в процессе духовных переживаний я потихоньку залетел хрен знает куда! Подо мной должен был быть второй химзавод, а тут поля и какая-то речка явно шире Нары. Вопить по радио «иде я?!» — позор-то какой! Ладно, применим дедукцию, то есть попробуем думать головой, а не задницей. Если речка шире Нары, но явно уже Оки, то как она может называться? Скорее всего Протва. А если это Протва, то где-то тут должна быть характерная излучина, на которой в том мире находилось Протвино, а в этом — пока еще ничего. Точно, вон она! Я с облегчением развернулся почти на сто восемьдесят градусов и полетел к аэродрому.